Авиаистребительный полк Чубарова потерял в последних боях трех человек. Погиб по неосмотрительности, поддавшись безрассудной храбрости, Валентин Сухоручко. Во время воздушного боя он увлекся преследованием «Мессершмитта», оторвался от своей группы, потеряв прикрывающего «ведомого», попал в тиски девяти «фокке-вульфов» и, сражаясь, нападая до конца, сбив двух немцев, сам, изрешеченный пулями, загорелся и упал где-то в расположении войск врага. Уехал в госпиталь тяжело раненный Толя Шатров, выбросился из горевшего самолета на парашюте Нестор Клименко и был расстрелян в ста метрах от земли фашистским ассом.

Невредимыми из знакомых читателю летчиков остались Виктор Волгин и Родя Полубояров, хотя и они за это время побывали в не менее жестоких схватках и не слишком заботились о своей жизни в напряженных воздушных боях. Боевая удача попрежнему сопутствовала Виктору. Он становился все более хладнокровным, расчетливым и неизменно возвращался с увеличенным счетом сбитых машин. С какой-то отчаянной беззаботностью водил свое звено в бой и Родя Полубояров.

«Оголец», «Проказник», «Сорви-голова», «Шельмец» — вот прозвища, которыми наградил Полубоярова «батя», вкладывая в них свою особенно суровую ласковость.

Боевая дружба Виктора и Роди, нарушаемая изредка мелкими размолвками из-за взглядов на некоторые явления жизни, упрочивалась с каждым днем. Они часто ссорились, непрестанно подтрунивали друг над другом и все-таки не могли и дня прожить в разлуке.

Родя вверял Виктору все свои тайны, чаще всего любовные, полные невинных проказ и легких побед. Виктор то сурово осуждал друга, напоминая ему о моральном облике советского летчика, то, не выдержав, сам смеялся вместе с ним. А у Роди все происходило легко и свободно, и так, что никогда никто на него не обижался, а все, наоборот, писали ему ласковые письма и называли его хорошим… Родя и вправду никого не обижал, обходился со всеми весело и добродушно, всюду становился желанным гостем.

И Виктор с уверенностью мог скачать, что, пожалуй, ни у кого не было столько знакомых и друзей по всей земле, сколько было у Роди.

Он втайне даже завидовал в этом другу.

Гибель Сухоручко и Нестора Клименко, отъезд Толи Шатрова сильно взволновали и опечалили Виктора. Он был особенно неприветлив в эти дни и ввязывался в воздушные бои с особенным ожесточением. Взгрустнул и Родя. Он старался шутить и балагурить, но вдруг обрывал шутку, вздыхал и морщился. Нигде так не сживаются люди, как на войне, а летчики особенно остро переживают гибель товарищей.

Виктор не мог спокойно входить в землянку. Он знал: флегматичный и всегда вялый на земле Валентин Сухоручко теперь уж не встретит его немного угрюмым приветствием и не скажет: «Дай, Витька, прикурить!» или не подмигнет в ответ на замечание командира… И звучного, мягкого, продолжающего еще ломаться баска Толи, его полных увлечения рассказов о живописи, о мечте стать водителем мирных пассажирских самолетов не стало слышно. Но Толя мог вылечиться и остаться в живых, а вот кто погиб, того не вернешь…

…Виктор и Родя собирались лететь в охотничьей паре на выполнение особо важного задания командования. Пристегивая лямки парашюта, Родя шутил:

— Слышь, Волгарь! Если я не вернусь, ты разошли письма, по всем адресам, какие я тебе оставлю. Понял? Я их еще раньше заготовил — триста штук!..

Виктор хмурился.

— Нет уж, видно, Родион, фашистские пули нас не трогают, — ответил он серьезно. — Попробовали два раза — крепкие, не пробьешь, ну и отказались. Так что не думай о смерти, Родион.

— Есть не думать о смерти, товарищ майор, — молодцевато пристукнул каблуками Родя. И вдруг, подойдя к товарищу, бережно поправил на нем подвернувшуюся лямку. Шельмоватые глаза Роди высматривали из-под белесоватого, небрежно спущенного на лоб вихорка как-то особенно ласково и любовно.

— Эх, Волгарь, закончить бы нам с тобой эту катавасию поскорее да поехать в твой Ростов, побить баклуши, покупаться в Дону, а потом… потом — куда захочет вольная душа! Только ты, чудак, не захочешь после войны знаться с Родей. Ты же такой моралист…

Голос Полубоярова зазвучал теплой неожиданной грустью. Виктор с удивлением взглянул на товарища.

— Что с тобой, Родион? Откуда у тебя это лирическое настроение?

Родя махнул рукой.

— Ладно. По самолетам…

И замурлыкал:

…Виктор и Родя летели над польской землей. Самолеты шли на большой высоте, оставляя за собой тающий в синеве кружевной след бензиновой гари: Виктор — впереди, Родя, прикрывая друга, — позади.

Бездонное небо, как синяя пучина, втягивало их. Внизу еле проступали сквозь текучую мглу контуры лесов, городков, тонкие, как волоски, переплетения дорог.

Виктор привычно и спокойно поглядывал по сторонам и вниз, изредка подавая Роде тихую лаконичную команду. Он следил не только за небом, ища глазами привычные крестообразные фигурки «мессершмиттов» и «юнкерсов», но и старался не упустить на земле ни одной детали и в точности выполнить задание командующего фронтом.

Над Вислой он приказал Роде: «Снижаюсь! Следи!»

И пошел чуть ли не бреющим полетом. Родя не отставал от него, строго придерживаясь той же высоты и следуя всем движениям ведущего.

Задание, как всегда, казалось Виктору легким, и он шел на него без всякой заботы о том, что его не удастся выполнить. Им было приказано не ввязываться в воздушный бой и немедленно уходить на аэродром.

Висла выстилалась матово-серебряной лентой. Неторопливая, спокойная, всегда мутная Висла! Сколько видела она всяких войн, кто только не переходил по ее мостам на восточную сторону, не переплывал через ее желтоватые воды… И все они были биты. Биты будут и гитлеровские орды!

Виктор отсчитывал уже изученные ориентиры, следил за извилинами реки. Он летал здесь не раз. Польские села, шпили костелов, обветшалые замки старинных воевод мелькали под ним…

А вот и переправа, за ней — другая… Видно, как переправляются по ней советские войска. Виктор и Родя летели все дальше, вдоль Вислы, то забираясь ввысь, то вновь снижаясь над желтой печальной равниной. И вдруг внизу встало длинное пыльное облако. Из него проступали какие-то черточки и точки, словно грачиные стаи рассыпались всюду.

Виктор всмотрелся… Черные сочленения танковой колонны подступали к самой Висле… Так и есть! Немцы! Ориентиры сходятся. Это и есть то самое предполагаемое место скопления техники и людской силы врага… Немцы, повидимому, торопились еще с ночи навести здесь скрытую переправу, готовясь ударить советским армиям во фланг… Все ясно! Это был тот, самый квадрат, который поручалось проверить Виктору и Роде.

Все! Задание как будто выполнено. Надо возвращаться на аэродром… Остается только пролететь раза два бреющим полетом над местом переправы и прикинуть на глаз численность вражеских войск…

Виктор, а за ним Родя с вихревой скоростью спикировали на переправу; развернувшись, пронеслись бреющим полетом над самыми головами ошеломленных внезапным появлением советских истребителей немцев… Виктор со смешанным чувством злорадства и изумления видел, как враги разбегались от переправы и залегали в складках местности.

Судя по всему, зенитные пулеметы неистовствовали, пытаясь взять отчаянных советских летчиков на прицел, но Виктор и Родя с такой быстротой пронеслись над берегом, что поразить их было почти невозможно.

Виктор по опыту знал это и умело ускользал от огня.

— Обстрелять колонну! — обычным голосом скомандовал он. Пушечные и пулеметные очереди обрушились на фашистскую пехоту.

Виктора обуяла злость и нетерпение. Он опять скомандовал:

— Повторить атаку!

Набрав высоту, истребители сделали новый заход… И, как обычно, Виктор почувствовал предельное напряжение сил, увидев внизу растущую с каждой долей секунды уткнувшуюся в берег цепь вражеских танков и разрозненные группы пехоты.