«Приказываю сдать политотдел прибывающему полковнику Горбаневу, самому явиться 25 июля с. г. в Политуправление фронта по вопросу, связанному с отзывом из армии по указанию ЦК ВКП(б)».

«Ну что ж… В добрый час», — подумал Алексей и, испытывая радость и в то же время сожаление, что сегодня же придется прощаться с фронтовыми людьми, вышел из комнаты.

Таня стояла в шеренге рядом с Тамарой и Ниной Метелиной. Иван Дудников, Микола Хижняк, старшина Коробко и автоматчик Гоголкин замыкали правый фланг. Получавших награды было человек тридцать: разведчики, пулеметчики, повозочные, санитары. Комната была небольшая, шеренга выгнулась четырехугольником вдоль стен.

На покрытом потертым бархатом столе светила большая керосиновая лампа. За столом стояли член Военного совета армии, с впалыми желтоватыми щеками и черными, болезненно мерцающими глазами, комдив Богданыч и начальник политотдела Волгин.

В комнате было тихо. Слышался только шелест бумаг, переворачиваемых капитаном Глагольевым. Член Военного совета оглядел шеренгу, остановил на мгновение взгляд на Тане. Таня почувствовала, как щекам ее стало горячо, кровь так и прихлынула к ним, а сердце неистово заколотилось.

И почему она так волнуется? Что тут особенного! Выйдешь на шаг вперед, примешь левой рукой награду, правую оставишь свободной для рукопожатия, ответишь «Служу Советскому Союзу!» и вернешься в строй. Право же, все очень просто и волноваться не из за чего…

А все-таки, что она совершила? Что привело ее в эту комнату и поставило в шеренгу героев?

Перед Таней опять замелькали лица вынесенных с поля боя людей — пожилых и молодых, сердитых, бранчливых и беспомощных, смягченных страданием. Как иногда было тяжело с ними, и не всех Таня одинаково сильно жалела, потому что все они были разные люди.

Тамара легонько толкнула под руку локтем: гляди! Как всегда, подруга была спокойна; ее трудно было удивить и чем-нибудь взволновать.

Ее и сейчас смешило то, как старательный капитан Глагольев, у не спеша, выкладывал на стол белые коробочки орден к ордену, медаль к медали…

Таню на минуту отвлекли приготовления Глагольева.

Начальник политотдела наклонился к члену Военного совета. Тот кивнул головой, шепнул:

— Можно вызывать.

— Гвардии сержант Дудников! — выкрикнул капитан Глагольев.

Дудников вышел. Кончики его светлых прокуренных усов были тщательно подкручены.

Как изменился он за три года! Пропеченное солнцем сухое лицо его все изрезано морщинами, скулы резко очерчены, выпирают, но серые, умные глаза смотрят твердо, уверенно — обычный взгляд старого бывалого солдата.

«До свидания, Дудников, — мысленно обратился к нему Алексей. — Желаю тебе довоевать до конца и вернуться домой».

— Правительство и народ благодарят вас, гвардии сержант, за то, что вы честно несли звание бойца Советской Армии! — сказал член Военного совета, — От имени Президиума Верховного Совета вручаю вам орден боевого Красного Знамени. Поздравляю вас.

— Служу Советскому Союзу! — важно ответил Дудников. — Бил фашистов, бью и буду бить!

Генерал пожал ему руку. Дудников весело взглянул на Алексея, пошел на место неторопливо, тяжеловатым шагом.

Вышел Хижняк, за ним автоматчик Гоголкин, потом старшина Коробко.

— Вот умора, — шепнула озорная Тамара, и Таня локтем ощутила, как напрягается от сдерживаемого внутреннего смеха ее тугое тело.

Старшина Коробко стоял перед генералом, плечистый, грузный, багровый от смущения.

Он неловко взял коробочку с медалью «За отвагу» и с таким видом, как будто и такой скромной награды не заслужил, сбившись с шага, вернулся на место.

Наконец очередь дошла до Тани, Она вышла, не чувствуя ног, словно теплая волна вынесла ее. Член Военного совета говорил ей что-то о мужестве, о героических советских девушках, о комсомоле, о достойном поведении в бою, но она плохо его понимала. И только став в шеренгу, опять увидела лица командира дивизии, члена Военного совета и брага. Только в эту минуту она осознала до конца, что все это значило для нее…

Пискливый голосок Тамары вывел Таню из необычного душевного состояния. Тамара и здесь осталась верна себе: отвечая генералу, она спуталась и чуть не фыркнула, чуть не опозорила весь санвзвод.

— Медаль «За отвагу». Вместе с Орхидором, — успела она шепнуть, вернувшись в строй, став рядом с Таней.

Вручив ордена и медали остальным бойцам, Красную Звезду Нине Метелиной, член Военного совета произнес поздравительную речь.

Говорил он скупо до сухости, но и такие слова казались слушающим людям значительными. В них ничего нельзя было заменить, как в словах приказа.

Еще более короткую, но взволнованную речь произнес Алексей. Он сказал всего несколько слов, ставя в пример лучших бойцов и командиров.

— Гвардейцы! — сказал он. — Завтра вы пойдете за границу. Держитесь там так же порядочно, мужественно, справедливо, чтобы о вас говорили: «Вот воин Советской Армии!» Чтобы ни один человек не послал вам упрека в недостойном поведении, в трусости, в своекорыстии, чтобы знамена наши остались такими же чистыми, как всегда! А теперь пожелаю вам боевых удач! Путь вам добрый, гвардейцы!

Алексей чуть не сказал, что завтра он уже не пойдет с ними дальше, Что никогда не забудет своих боевых друзей, но сдержался: пусть эти слова навсегда останутся в его душе.

…Когда он освободился и вышел из политотдела, награжденные уже разъезжались по своим частям.

Алексей услышал голоса Тани, старшины Коробко и Тамары, шум заведенного мотора.

— Поздравляю вас, товарищ старшина, с наградой, — пищала в сгустившихся потемках Тамара.

— Ох, Тамарочка, да и вас также, — гудел Коробко. — Я б вам за вашу храбрость разве такую награду дал? Я бы вам Героя присвоил…

Тамара захохотала:

— Как жаль, Орхидор, что вы не командующий.

— Да я ж им буду, Тамарочка. Вот ей-богу, — добродушно отшучивался старшина.

Алексей окликнул сестру.

— Ну, Танюша, — сказал он, когда она подошла. — Поздравляю тебя, сестричка… А меня вот отзывают из армии.

— Что? Отзывают? Зачем?

Таня с минуту помолчала, ошеломленная, потом добавила не то с радостью, не то с сожалением:

— Впрочем, я этого ожидала, Алеша. Ну что ж… Пожелаю тебе удачи. Нетрудно догадаться, на какую работу тебя отзывают.

Она понизила голос:

— Нине Петровне сказать об этом?

— Я сам скажу, — ответил Алексей.

Даже в прощании чувствовалось, как время изменило их.

— Ты за меня не беспокойся. Надеюсь, скоро увидимся, — сказала Таня.

— Не сомневаюсь, — уверенно ответил Алексей.

Таня первая нарушила сдержанность, кинулась на шею брату и заплакала…

— Вот тебе и раз! Так хорошо вела себя — и вдруг… — пожурил Алексей сестру, целуя ее.

— Не могу, Алеша, не могу, — всхлипывала Таня. — Все разъезжаются, все нас покидают. А ведь сколько еще воевать!

— Ну, успокойся. Все будет хорошо.

Сердце Алексея сжималось от жалости к сестре. Как не хотелось ему отпускать ее одну в долгий, еще не пройденный до конца путь!

Простившись с Таней, Алексей вернулся в комнату, где происходило вручение орденов. Там было пусто и тихо. Член Военного совета и комдив уехали, офицеры разошлись…

Небывалая грусть охватила Алексея.

Он долго стоял посреди тускло освещенной комнаты, задумавшись…

В политуправлении фронта все документы о внесрочном увольнении из армии гвардии полковника Волгина были готовы, и Алексею оставалось только взять их и выехать в Наркомат путей сообщения, куда его вызывали.

Итак, Алексей вновь становился гражданским человеком.

Сдав дивизию новому начальнику политотдела, Алексей распрощался с Ниной, Гармашем, Дудниковым, Хижняком, со всеми, с кем было возможно. В последний раз он объехал вновь вступавшие в бой полки.

Начпоарм Колпаков дал Алексею свой запасный «виллис», и Алексей рано утром по ужасающе разбитой, усеянной брошенными немецкими машинами, орудиями и танками дороге выехал в Минск, а оттуда — самолетом вылетел в Москву.