— Пора идти, — сказала она. — Поезд уходит через полчаса. Веди себя по-прежнему хорошо и не забывай свою приёмную мать.

— Никогда, никогда не забуду тебя!..

— Пошли!

Он судорожно схватил её руку.

— А может быть… — пробормотал он.

— Никаких «может быть»! — крикнула госпожа Грот, взяла чемодан и потащила Янко за собой. — Пошли, а то опоздаем!

В первых числах сентября Янко прибыл в Есенице. Всё шло как по маслу. Тётя, Хильда и Макс ждали его на станции в Касселе. Болтушка Хильда и добродушный Макс мигом развеяли грусть, с которой он не расставался всю дорогу. По пути домой они зашли в гостиницу, чтоб сообщить журналисту о прибытии Янко.

Лойзе Перко не заставил себя ждать.

— Прекрасно, расчудесно! — повторял он в восхищении, узнав, каким образом Янко попал в Хаймдорф и в Кассель. — Сразу видно, малыш, что отец твой был партизан! Немедленно пошлю счастливую весть твоей матери и нашим газетам! — Но в дверях он остановился: — Нет уж, такое приберегу на потом. А сейчас займусь отъездом.

Тётя сразу вызвалась проводить Янко до самых Стеничей. На том было и порешили, но тут вспомнили про волокиту с визой и заграничным паспортом. А Грот тем временем наверняка разнюхает, где мальчик. Не стоит рисковать. Янко нужно как можно скорее переправить на родину, поэтому повезёт его Перко, который волен ехать, когда хочет. Ему нужно только внести в свой паспорт сведения о Янко.

Чтобы быть подальше от Грота, тётя на следующий день уехала с детьми в деревню. Через несколько дней приехал Перко. Во избежание неприятных сюрпризов Янко с Лойзе Перко отправились на родину с одной маленькой станции южнее Касселя. Из предосторожности Перко всё ещё не посылал в свою газету сообщения о том, что отнятый, по прошествии многих лет найденный, опять пропавший и вновь обретённый Янко возвращается на родину, к своей матери.

— Напиши нам, сразу же напиши и пошли фотографию, — просили на станции тётя, Хильда и Макс.

— А когда пойдёшь в горы, сорви и пришли нам эдельвейс! — крикнула Хильда, когда он стоял на площадке вагона.

— Передайте привет маме, скажите ей… — просил Янко, — напишите ей, что…

К горлу подступил комок, на глаза набежали слёзы, и он не договорил.

Поезд тронулся.

— Если раньше не успеем, то на каникулах обязательно приедем к тебе! — крикнула Хильда.

Только сейчас Макс заметил, что сумка с едой висит у него на плече.

— Сумка, сумка!

Тётя и Хильда взглянули на него и громко рассмеялись. Право же, нельзя было без смеха смотреть, как он, подпрыгивая от нетерпения и повторяя: «Сумка, сумка!» — неловко стаскивал её с плеча.

— Эх ты, медведь! — крикнула тётя, сняла с него сумку и побежала за уходящим поездом. — Лови, Курт, лови!

В последнюю минуту Перко подхватил сумку и втащил её в окно. Так вот и случилось, что для слёз и трогательных слов не было времени. Янко несколько раз махнул рукой, и тут стоявший на станции товарный состав заслонил тётю, Хильду и Макса.

На душе у Янко стало скверно. Стараясь отвлечь его от грустных дум, Перко описывал ему его родной край, горы, подробно говорил о жизни, которая ждёт его на Слемене и внизу, в Стеничах, где находится гимназия. За год он научится говорить по-словенски, как говорил когда-то. Разумеется, помимо уроков, у него будет масса других занятий. У ребят в Стеничах есть своя организация, они совершают походы, порой многодневные, занимаются спортом, устраивают соревнования и выступления. И дома, на Слемене, каждый день приносит что-нибудь новое и интересное.

Вскоре внимание Янко привлекли мелькавшие за окном незнакомые места. Сколько красивых и сколько разрушенных городов и сёл, заводов, больших и маленьких зданий! Перко обо всем так интересно рассказывал!

Погожим сентябрьским днем прибыли они в Есенице.

— Янко, вот ты и дома, дома! — торжественно и с чувством облегчения возгласил Перко, когда они вышли на перрон. — Ты снова на родной земле! Здесь тебя никакой эсэсовец не достанет. — И, взяв за руку растерянного Янко, повлек его за собой. — Идём, пора известить газету.

Дорогу им преградили молодые горцы.

— Это, случаем, не Янко, Янко Слапник? — спросила девушка в ярком национальном костюме.

— Да! Только что приехал из Германии! — гордо ответил Перко.

Горцы окружили Янко:

— Здравствуй, Янко.

— Добро пожаловать, наш новый гражданин!

Их восторженные голоса привлекли внимание других пассажиров. Они тоже узнали Янко, потому что видели в газетах его фотографию и вместе со всем словенским народом участвовали в борьбе за его возвращение.

И хотя Янко не понимал, о чем они говорили, речь их казалась ему родной и близкой. Перко переводил, но Янко и без перевода чувствовал смысл сказанного.

Горцы выдергивали из шапок эдельвейсы, кто-то дал ему апельсин, кто-то сунул плитку шоколада.

Пожилой человек с опаленным солнцем морщинистым лицом протискался сквозь толпу. Изумлёнными глазами смотрел он на Янко и вдруг порывисто обнял его.

— Сынок, сынок! — шептал он. — Вылитый мой Милутин! Похитили его, пока я воевал. Ищу его с первого дня свободы. Позволь обнять тебя, раз не могу его. Миле мой, Янко мой!

И, чмокнув Янко в обе щеки, он снова затерялся в толпе.

Паровоз засвистел, железнодорожник в красной фуражке дал сигнал отправления, но кольцо вокруг Янко и Перко не размыкалось. Наконец народ расступился, и они поднялись в вагон.

Только тут Перко вспомнил про свою газету.

— Телефон, телефон! — крикнул он и спрыгнул с верхней ступеньки.

Но проводник успел придержать его за рукав:

— Куда вы, поезд отправляется!

Действительно, в эту самую минуту поезд тронулся.

— Позвоните, — крикнул Перко толпе, — позвоните в Любляну, скажите, что Янко возвращается, что…

— Не волнуйтесь! Я уже сообщил по станциям до самой Любляны, — успокоил его железнодорожник.

— И как я забыл про телефон! — сокрушался Перко, входя в купе. — Хотя ничего страшного, наши газеты и без меня узнают. — Он положил руку на плечо Янко: — Ай да Лойзе! Разыскал тебя на Северном море, привёз на родину. Разве не прекрасны здешние места?

Янко казалось, что он попал в волшебную страну. Лойзе прав, здесь ничуть не хуже, чем в Гарце. Белые ленты дорог среди яркой, сочной зелени долин и ущелий, вдоль дороги стремительно бежит река, голубая, как небо, и такая прозрачная, что видно усеянное белыми камнями дно, над лугами возвышаются взгорья, поросшие тёмно-зелёными лесами. А ещё выше — серые громады гор с ослепительно белыми снеговыми вершинами.

Поезд стоял на крохотной опрятной станции. Многие здесь сошли, отъезжающие сели, иные ждали встречного поезда. Среди них была большая группа школьников-экскурсантов. Сбившись в кучку, они громко разговаривали, смеялись и отчаянно жестикулировали. Четверо мальчиков стояли чуть поодаль и с любопытством разглядывали сидевших у окна пассажиров. Вдруг они сорвались с места и вихрем полетели к вагону.

— Янко! Янко!

Остальные кинулись за ними.

— Здравствуй, Янко!

Высокая девушка достала из сумки маленькую книжечку в красном сафьяновом переплёте.

— Вот тебе, Янко! Это Франце Прешерн[2], наш замечательный поэт. Мы только что были в доме, где он родился. Прими его стихи на память о сегодняшнем дне.

— Бери, бери! — просили ребята.

Янко с удивлением взял маленькую книжечку.

В это время поезд тронулся.

— До свидания, до свидания, Янко!

— До звидания, до звидания! — крикнул он.

Это было первое словенское слово, которое он произнёс через столько лет. И хотя он произнёс его неправильно, ребята и не подумали обидеться. Наоборот, в их глазах Янко увидел восторженное одобрение. Все дружно махали ему руками.

А мысли Янко были уже с приёмной матерью, в Германии. Поездка была бы куда приятней, будь она с ним! Ей бы здесь тоже понравилось. Ведь здесь всё так же, как в её родном Шнееберге. И нет Грота, который и к ней плохо относился. И, наконец, здесь живёт его настоящая мать. Они могли бы жить вместе, могли бы…