По воспоминаниям знавших его людей, отставной полковник Панаев «был человек до самозабвения честный и точный в исполнении служебного долга, имел нрав прямой, рыцарский. Прекрасный кавалерист, он очень любил лошадей и был в них большой знаток. Панаев был человеком во всех привычках и взглядах своих чисто русским, отличался большой набожностью».
Аркадий Александрович долго мечтал о счастливой семейной жизни, но женился уже немолодым человеком. Его избранницей стала Вера Николаевна Одинцова. Она тоже происходила из семьи с крепкими военными корнями — ее отец Николай Иванович был поручиком, дед, Иван Иванович, — секунд-майором. 14 ноября 1878 года в семье появился первый ребенок, которому дали имя Борис. Счастью 57-летнего отца не было предела: он души не чаял в своем первенце, сам купал и одевал его (для тех лет это выглядело очень необычно). Между Аркадием Александровичем и Борисом быстро установилась особая тесная связь. Знакомые Панаевых вспоминали, что седобородый полковник в отставке и малыш Боря могли часами вести тихие доверительные разговоры о чем-то, понятном только им двоим.
3 апреля 1880 года в семье родился второй сын — Гурий. От скрытного и застенчивого старшего брата он отличался ловкостью и смелостью. Уже в пятилетнем возрасте Гурий мог забраться в Ливадии на кипарис и раскачиваться на его верхушке, не боясь упасть. Запомнился в семье и такой случай: однажды на конюшню Панаевых заползла гадюка. Пока кучера и конюхи совещались, как бы подступиться к ядовитой змее, маленький Гурий невозмутимо подошел к ней с топором в руках и одним ударом разрубил гадюку пополам.
С годами семья Панаевых разрасталась: 31 августа 1882 года на свет появился сын Лев, а 10 ноября 1884 года — Платон. К этому времени Панаевы уже обосновались в дворцовом пригороде Петербурга Павловске. В 1887-м старший из сыновей, Борис, поступил во 2-й кадетский корпус, расположенный в большом старинном здании на Петербургской стороне. Желание сына связать жизнь с армией не удивило ни Аркадия Александровича, ни Веру Николаевну — они и не предполагали для своих сыновей иной судьбы, кроме как служение Отечеству.
К несчастью, тихое семейное счастье четы Панаевых оказалось недолгим. 1 апреля 1889 года полковник в отставке А.А. Панаев скончался на 69-м году жизни и был похоронен в Павловске.
Борис, которому было уже десять, очень тяжело переживал смерть любимого отца. И без того застенчивый и сдержанный, он еще больше замкнулся в себе и словно перешел в следующий внутренний возраст: из мальчика стал сразу маленьким мужчиной, твердо знающим, чего именно он хочет от жизни. Целиком сосредоточившись на учебе, он быстро стал лучшим по успеваемости кадетом своего курса.
2-й кадетский корпус, где учился Борис, считался третьим по старшинству корпусом России. Он имел длинную и славную историю, восходившую к основанной в 1701 году Московской пушечной школе. В декабре 1762 года на ее базе в Петербурге был создан Артиллерийский и инженерный шляхетский кадетский корпус, в дальнейшем не раз менявший название и в 1864-м преобразованный во 2-ю Санкт-Петербургскую военную гимназию. 22 июля 1882 года эта гимназия стала именоваться 2-м кадетским корпусом, в котором училось 350 кадет, сведенных в три роты. Петербургские кадеты гордились именами своих великих предшественников, героев Отечественной войны 1812 года — М.И. Голенищева-Кутузова-Смоленского, В.Г. Костенецкого, П.М. Капцевича, П.П. Коновницына, И.С. Дорохова, А.Н. Сеславина, А.С. Фигнера. Сами про себя кадеты сложили такое двустишие: «Кто по строю молодецкий? То лихой Второй кадетский».
Срок обучения в кадетских корпусах с 1873 года составлял семь лет. Программа и учебный план в целом соответствовали программе обычного реального училища, но были более насыщенными. Так, на Закон Божий в корпусах было отведено 18 часов, в то время как в реальном училище — 12, на русский язык и литературу — соответственно 33 и 26, математику — 42 и 38, естественные науки — 20 и 20, историю и географию — 24 и 22. Особенно велик был разрыв в иностранных языках: кадеты налегали на них 54 часа в неделю, в то время как их «штатские» сверстники — только 27. Выпускники кадетских корпусов не были обязаны в дальнейшем поступать в военное училище, но гражданскую карьеру после корпуса выбирали только девять из ста бывших кадет.
В корпусе Борис Панаев быстро завоевал всеобщее уважение. После смерти отца никто из соучеников не видел Бориса смеющимся и редко когда — улыбающимся. Молчаливый, замкнутый подросток обращал на себя внимание своей набожностью. И еще однокашники знали, что Борис всегда придет на помощь, выручит, о чем бы ни шла речь. Так, когда однажды кадет вели в театр, Панаев уступил свое место приятелю: ему очень хотелось попасть на спектакль, но он знал, что другу хотелось еще больше.
Первые два года Борис часто болел и, когда мать навещала его в лазарете, всех поражало, с какой заботой расспрашивал ее Панаев о своих младших братьях — можно было подумать, что он отец большого семейства. По мере того как во 2-й корпус поступали также Гурий и Лев (в 1890-м и 1892-м соответственно), Борис все свободное время уделял братьям: помогал им готовить задания, навещал, наставлял, как вести себя с соучениками и преподавателями (его девизом была фраза «С товарищами будь всегда за начальство, с начальством всегда за товарищей»). Но, в отличие от Бориса, младшие Панаевы не так выделялись в кадетской среде. Блестящих успехов добился Лев, ставший фельдфебелем, а вот Гурий, наоборот, звезд с неба не хватал и вскоре был отчислен из корпуса.
В 1894 году Борис Панаев поступил в Николаевское кавалерийское училище, которому год назад исполнилось 70 лет. Среди русских кавалеристов его называли просто «славной школой», и это было лучшим признанием заслуг училища перед армией. «Школа» готовила офицеров для регулярной кавалерии (такие юнкера были объединены в эскадрон) и казачьих войск (были объединены в сотню). Эскадрон делился на четыре взвода: в первом и третьем числились самые высокие юнкера, второй назывался «Лермонтовским» по имени самого знаменитого выпускника училища, а в четвертом, по-училищному «Малиннике», состояли левофланговые по росту юнкера.
Кавалерийский офицер В.С. Литтауэр, автор воспоминаний «Русские гусары», так описывал «славную школу» в начале 1900-х годов: «Большое, мрачное главное здание школы было построено в начале XIX века, и жизнь, проходившую внутри этого здания, нельзя назвать иначе как спартанской… В спальне с высокими потолками в два ряда стояли койки. Высокий металлический штырь, вделанный в изголовье каждой койки, предназначался для сабли и фуражки; на стоявший в ногах койки табурет ежевечерне аккуратно складывалась одежда.
У стены под углом в сорок пять градусов поднималась до потолка лестница, на которой мы по утрам перед завтраком должны были выполнять обязательное упражнение: подниматься до потолка и спускаться с помощью рук. Я всей душой ненавидел это занятие. Вдоль другой стены тянулся длинный ряд составленных в козлы винтовок. В туалетных комнатах не было ванн или душа, только тазы. Раз в неделю нас водили в русскую баню, которая располагалась в отдельно стоящем здании на заднем дворе. Камердинеры были единственной позволенной нам роскошью — один на восемь юнкеров».
В то время в большинстве военных учебных заведений России существовал «цук», который заключался в беспрекословном подчинении кадет и юнкеров младших курсов старшим. Николаевское училище славилось своим особым цуком, с которым даже не одобрявший его Борис Панаев спорить не мог — слишком строго соблюдалась юнкерами-николаевцами эта традиция. Каждого, кто поступал в училище, старшекурсники прежде всего спрашивали, желает ли он жить «по славной училищной традиции или по казенному уставу». Если новичок выбирал устав, он не подвергался цуку, но фактически становился изгоем — его преследовало прозвище «красный», с ним общались только по официальным служебным поводам, к нему подчеркнуто строго придирался фельдфебель. Более того, бойкот «красного» продолжался и по его выходе офицером в армию — его не приглашали в офицерское собрание, не разговаривали вне службы и т. п. Жизнь такого человека становилась невыносимой. Зная об этом, практически все новички выбирали цук. Не был исключением и Борис Панаев.
