Достоверными сведениями о том, как именно ушел из жизни Козьма Крючков, военные историки долгое время не располагали. Было известно лишь, что Крючков погиб в 1919 году (по одной из версий — в схватке с красными кубанскими казаками, по другой — нарвавшись в бою на пулеметную очередь). Только в августе 1964 года в журнале «Казачья жизнь», издававшемся в США, были опубликованы воспоминания Н.Н. Каледина, которые пролили свет на обстоятельства смерти Козьмы Крючкова:
«В 1919 году, в конце августа, по выздоровлении после ранения, я получил назначение в Донской конный полк, имени Атамана Анатолия Михайловича Назарова (имеется в виду 17-й Донской Назаровский конный полк. — В. Б.). По прибытии в полк я был зачислен в первую сотню, где находился хорунжий Козьма Крючков… Точной даты смерти хорунжего К. Крючкова я не помню, но помню, что это было в конце августа. Наш полк, утомленный ночным набегом, отдыхал в селе Лопуховка Саратовской губернии. Район расположения нашей сотни находился около речки, перегороженной плотиной, там же была и водяная мельница. Было 4—5 часов после полудня, когда из талов, с противоположного берега, раздалось несколько ружейных выстрелов. Возмущенный за нарушенный покой, хорунжий К. Крючков решил пойти по плотине, на другой берег, и узнать, кто там стреляет. На мое предостережение — не делать этого, пока наши пулеметчики не обстреляют талы, он только рассмеялся, добавив, что вся эта сволочь уже разбежалась.
Покуда пулеметчики возились около пулемета, К. Крючков уже шел по плотине. Не успел он дойти до конца плотины, как из талов раздался залп и Крючков упал. Сейчас же открыл огонь наш пулемет, и под прикрытием его огня, я, вахмистр Калмыков и казаки К. Попов и Е. Малахов пошли и принесли хорунжего Козьму Крючкова. Он был еще живой, но рана его была ужасна. Речушка была узкая, и красные русские коммунисты стреляли чуть ли не в упор. Весь залп пришелся хорунжему Крючкову немного выше пояса. Все внутренности начали вываливаться наружу. На попытки доктора сделать перевязку бинтами, Крючков еще имел мужество заметить: “Доктор, не портите бинты, их и так мало, мне перевяжите какой-либо тряпкой, лишь бы из средины ничего не вывалилось, а я уже отвоевался!”
Через полчаса хорунжий Козьма Крючков скончался. Наскоро сколотили казаки из подручных досок гроб, положили в него бездыханный труп Козьмы Фирсовича Крючкова и повезли в родимый хутор Калмыков, станицы Усть-Хоперской, Всевеликого Войска Донского».
Жизнь великого героя Первой мировой оборвалась 18 августа 1919 года возле села Лопуховка (ныне Аткарский район Саратовской области). Было мужественному казачьему офицеру всего 26 лет. Тело Крючкова погребено на кладбище его родного хутора.
Тем не менее и сейчас продолжают время от времени всплывать ни на чем не основанные истории о гибели Крючкова. Одна из них гласит, что тяжело раненный Козьма Фирсович был зарублен лично С.М. Будённым после того, как отказался встать в присутствии красного командарма. Другая была опубликована в 2007 году в украинской газете «Время» и выглядит уж совсем анекдотично: «В 1920 году, во время войны с поляками, погиб и первый георгиевский кавалер мировой войны Козьма Крючков. В это время он служил в конной армии Будённого, состоящей почти сплошь из красных и бывших белых казаков. Под Дубно будённовцы столкнулись с польской кавбригадой. Казаки стали задирать поляков, вызывая их на поединок: Кто из вас не побоится сразиться с самим Козьмой Крючковым! Из рядов поляков выехал ротмистр-заморыш алкогольной наружности с пропитой рожей и, увернувшись от пики Крючкова, зарубил его насмерть. По польской версии, казаки после этого загалдели: “Крючкова убили! Крючкова убили!”, развернулись и дали деру. Смерть прославленного головореза подорвала их боевой дух».
Впрочем, наличие таких баек — необходимая составляющая любого мифа. Как, к сожалению, и наличие «альтернативных версий», которые клубком опутывают любое громкое событие, тем более подвиг. А точнее, всегда найдутся любители развенчать героя и облить его грязью. Нашлись завистники и у Козьмы Крючкова. Еще во время Первой мировой о нем ходило множество грязных слухов, сводившихся, как правило, к тому, что четверо всадников ну никак не могли выстоять в бою с семикратно превосходящим и великолепно подготовленным противником, а значит, и боя такого не было и быть не могло. Кстати, слухи о том, что весь бой 30 июля 1914 года был попросту плодом пропаганды, благополучно дожили до наших дней. Типичный пример современной клеветы на Козьму Фирсовича: «Достоверность такого размаха душегубства Крючкова вызывает сомнения. Германская регулярная кавалерия была хорошо подготовлена и убивать себя с такой бездарностью просто не позволила бы. По-видимому, реальная стычка конных пикетов была раздута пропагандой до небывалых размеров».
Что на это можно ответить?.. Давайте просто вспомним, что еще до войны Козьма Крючков славился в 3-м Донском полку как виртуозный стрелок, фехтовальщик и мастер фланкировки (боя на пиках). Боец, который впервые сел на коня в пять лет, а взял в руки шашку в десять, вполне мог расправиться с множеством врагов, что он и сделал. И никакие блестящие качества германской регулярной кавалерии не помогли ей выстоять против донского казака.
Кстати, выдающуюся боевую выучку русские казаки демонстрировали в неравном бою неоднократно. Например, 29 августа 1914 года у деревни Лувча старший урядник 13-го Донского Генерал-Фельдмаршала Князя Кутузова-Смоленского казачьего полка Матвей Федорович Плешаков, преследуя вражеских разведчиков, был окружен тринадцатью австрийскими кавалеристами. Орудуя шашкой, он в одиночку расправился с шестью нападавшими. Казак-богатырь продолжал отбиваться даже после того, как выпущенная вражеским офицером пуля попала ему в рот, пробила язык и выбила несколько зубов!.. Подоспевшие на выручку Плешакову однополчане убили еще троих австрийцев, остальные бежали с поля боя. Получивший 16 сабельных и одно пулевое ранение Плешаков был удостоен Георгиевского креста 4-й степени. В середине августа 1914 года в сходных обстоятельствах отличились воины 2-го Оренбургского казачьего полка — старший урядник Андрей Прочанкин и казаки Александр Игнатенков, Андрей Ковешников, Ефим Репьев, Петр Русанов, Михаил Толкачев, Иван Чернев, Егор Щербинин и Феоктист Подтихов. Будучи отрезаны от своих превосходящими силами противника, они не только в отчаянном бою прорвали кольцо, но и спасли штандарт своего полка, за что все были удостоены Георгиевских крестов 4-й степени.
Но печальнее всего, что отрицательная легенда о Крючкове пережила и Первую мировую войну, и самого Козьму Фирсовича и нашла воплощение на страницах одного из самых выдающихся русских романов XX века. Имеется в виду «Тихий Дон», автор которого М.А. Шолохов фактически оклеветал Крючкова, причем неоднократно. Интересно, что девятилетним мальчишкой Шолохов любил… играть в Козьму Крючкова, то есть герой Первой мировой был для будущего писателя идеалом храброго казака. Однако со временем оценка Шолоховым Крючкова изменилась. В результате на страницах «Тихого Дона» читателя ожидает встреча с весьма неприглядным персонажем по имени Козьма Крючков.
Возьмем, к примеру, фрагмент, в котором описывается довоенная служба Крючкова: «Крючков, по прозвищу Верблюд, чуть рябоватый, сутулый казак, придирался к Митьке. Крючков был “старый” казак, то есть дослуживавший последний год действительной, и по неписаным законам полка имел право, как и всякий “старый” казак, гонять молодых, вымуштровывать, за всякую пустяковину ввалить пряжек. Было установлено так: провинившемуся казаку призыва 1913 года — тринадцать пряжек, 1914 года — четырнадцать. Вахмистры и офицеры поощряли такой порядок, считая, что этим внедряется в казака понятие о почитании старших не только по чину, но и по возрасту…» Чуть ниже Шолохов сообщает, что Крючков зло передразнивал командира сотни (к тому же величая его «Ваше Благородие»).
В сущности, этот фрагмент — сплошное нагромождение клеветы. К началу Первой мировой Крючков вовсе не «дослуживал последний год действительной» — он сам, как мы помним, был «казаком призыва 1913 года» и, следовательно, успел отслужить лишь два с половиной года (оставалось еще полтора). Что же касается «дедовщины» в казачьих частях, то ее не существовало в принципе. Дело в том, что все казачьи полки, и 3-й Донской в их числе, комплектовались уроженцами одного округа, то есть земляками, одностаничниками, а часто и родней. Сплошь и рядом в одном полку служили соседи, друзья, родные и двоюродные братья, дядья с племянниками и более отдаленные родственники и свойственники. Неудивительно, что между ними существовала крепчайшая казачья «спайка», отношения в части были почти родственными, в том числе между офицерами и нижними чинами, и передразнивать «своего» есаула, который в мирное время жил на соседней улице, а на службе был настоящим «батей» для родной сотни, никому и в голову не пришло бы. Тем более один из лучших служак в полку Крючков уж наверняка отлично знал, что к офицеру в чине есаула положено обращаться не «Ваше Благородие», а «Ваше Высокоблагородие».
