Находясь в Пешаваре, Корнилов узнал о начале Русско-японской войны. По возвращении в Россию и сдаче отчета о командировке офицеру сообщили, что ему предстоит перевод в Петербург, на должность столоначальника Главного штаба. Но деятельная натура Корнилова не захотела мириться со штабной рутиной: он начал засыпать начальство просьбами отправить его на фронт и в конце концов получил должность штаб-офицера при управлении 1-й стрелковой бригады. В декабре 1904 года Сводно-стрелковый корпус, в который входила эта бригада, прибыл на Маньчжурский фронт.

Бригада Корнилова приняла участие в сражении под Сандепу и Мукденских боях января—февраля 1905 года. До сих пор не имевший случая попробовать себя в настоящей схватке, Лавр Георгиевич показал себя отчаянным храбрецом. 25 февраля 1905-го, когда 1-й, 2-й и 3-й стрелковые полки были окружены превосходящими силами японцев, подполковник Корнилов под шквальным огнем, с тяжелым боем вывел бригаду из опасного положения, сохранив при этом все знамена, орудия и пулеметы. Доблесть офицера в бою была отмечена высокими наградами — орденом Святого Георгия 4-й степени (8 сентября 1905 года), мечами к ранее полученному ордену Святого Станислава 2-й степени, Золотым оружием «За храбрость» (9 мая 1907 года) и чином Генерального штаба полковника (26 декабря 1905 года). Таким образом, Корнилов стал «дважды потомственным дворянином» — по ордену Святого Георгия и по чину

По возвращении в Петербург Корнилов получил должность делопроизводителя Первого отделения 2-го обер-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба (ГУГШ). Он вел отдел «иностранной азиатской статистики» и курировал разведработу в южных военных округах России. В это время Корнилов находился в постоянном контакте с генштабистами, пытавшимися реформировать русскую армию, — Ф.Ф. Палицыным, М.В. Алексеевым, И.П. Романовским, С.Л. Марковым. Как вспоминал современник, «полковник Корнилов принадлежал к числу главных участников этой небольшой, вполне лояльной группы молодых военных деятелей, горячих, искренних, беспокойных новаторов, проникнутых любовью к своему ремеслу, пламенных патриотов по духу, прогрессистов по убеждениям». В частных беседах «Корнилов подвергал весьма суровой оценке и общий порядок государственного управления, и в борьбе самодержавия с представительным учреждением, в лице Думы, находился, бесспорно, на стороне последней».

И все же штабная служба тяготила Корнилова. В конце концов он подал рапорт, где говорилось: «Вследствие отсутствия работы я не считаю свое дальнейшее пребывание в Управлении Генерального штаба полезным для Родины и прошу дать мне другое назначение». Иной мог бы поплатиться за свою дерзость, но молодому полковнику-герою рапорт, что называется, сошел с рук. Новой должностью Корнилова стал ответственный и важный пост военного агента (атташе) в Китае — там Лавр Георгиевич провел 1907—1910 годы. Завершил свою военно-дипломатическую карьеру он огромным (6 тысяч верст) путешествием по маршруту Китай — Монголия — Восточный Туркестан и обширным сообщением «Военные реформы в Китае и их значение для России», зачитанным в Главном штабе.

24 февраля 1911 года Лавр Георгиевич вступил в должность командира 8-го пехотного Эстляндского полка, расквартированного в польской крепости Новогеоргиевск (ныне Модлин, Польша). Но на этом посту Корнилов задержался буквально на несколько месяцев. Дело в том, что генерал-лейтенант

186 Е.И. Мартынов предложил ему должность начальника 2-го отряда Заамурского округа Отдельного корпуса Пограничной стражи, входившего в структуру Министерства финансов. По численности отряд примерно равнялся дивизии и состоял из 3-го и 4-го пограничных Заамурских пехотных и 1-го, 2-го и 5-го пограничных Заамурских конных полков. Штаб округа размещался в Харбине, оклад составлял 14 тысяч рублей в год, служить предстояло в хорошо знакомых и любимых Корниловым местах, поэтому он согласился на перевод и 26 декабря 1911 года был произведен в чин генерал-майора.

Впрочем, спокойной «генеральской» жизни у Лавра Георгиевича в Харбине не получилось. Сам он описывал ситуацию, в которой оказался, так: «В конце 1913 года у нас в округе начались проблемы по части довольствия войск, стали кормить всякою дрянью. Я начал настаивать, чтобы довольствие войск было поставлено на других основаниях, по крайней мере, у меня в отряде. Мартынов поручил мне произвести расследование по вопросу о довольствии войск всего округа. В результате открылась такая вопиющая картина воровства, взяточничества и подлогов, что нужно было посадить на скамью подсудимых все Хозяйственное Управление Округа во главе с помощником Начальника Округа генералом Савицким. Но последний оказался интимным другом премьер-министра Коковцова и генерала Пыхачева, которые во избежание раскрытия еще более скандальных дел потушили дело. В результате Мартынова убрали, а я, несмотря на заманчивые предложения Пыхачева, плюнул на пограничную стражу и подал рапорт о переводе в армию». На деле все выглядело не совсем так просто, как в этом отрывке — в результате прекращенного по приказу начальства следствия Корнилова, что называется, «взяли на заметку» и убрали с глаз долой, начальником бригады 9-й Сибирской стрелковой дивизии (33-й и 34-й Сибирские стрелковые полки). Штаб дивизии дислоцировался на острове Русский недалеко от Владивостока. Генералу также понизили оклад, ограничили доступ к разведывательной информации, а Корнилов, просматривая оглавление очередного «Списка Генералам по старшинству», не мог не отметить, что его фамилия в этом списке попросту отсутствует… Генералу же Е.И. Мартынову еще предстояло сыграть в жизни Корнилова особую роль.

«Условия весьма тяжелые, — делился Лавр Георгиевич впечатлениями с сестрой, — занимаем небольшую квартирку в неотстроенном доме, квартира сырая, климат здесь суровый, крайне резкий. Таиса и Юрка стали болеть… Таисе необходимо серьезно полечиться, так как у ней болезнь почек, которая под влиянием климата и др. неблагоприятных условий жизни сильно обострилась… Я остаюсь здесь, т. к. мне придется до октября (1914 года. — В. Б.) командовать дивизией… В конце октября выяснится окончательно, — останусь ли я здесь или же перевожусь в Европейскую] Россию: мне обещан перевод или в строй или в Гл[авное] Управление Генерального Штаба. Но в канцелярию меня не особенно тянет, и лично я здешними местами очень доволен: тяжеловато, но зато приволье и дело живое; у нас несмотря на суровые холода, — всю зиму шли маневры, боевые стрельбы и пр., а я до всего этого большой охотник».

Лавр Георгиевич не догадывался, что «боевые стрельбы», до которых он был «большим охотником», вскоре начнутся для всей России. С началом Первой мировой войны генерал-майор Корнилов отбыл со своей бригадой на Юго-Западный фронт и 12 августа 1914 года впервые вступил в бой. В ходе сражения на реке Гнилая Липа бригада 9-й Сибирской стрелковой дивизии заняла город Галич, и командующий 8-й армией генерал от кавалерии А.А. Брусилов счел нужным поощрить Корнилова — 19 августа тот был назначен командующим 48-й пехотной дивизией, входившей в состав 24-го армейского корпуса генерала от инфантерии А.А. Цурикова. Неофициально дивизия называлась также Суворовской, так как ее полки носили названия легендарных побед А.В. Суворова: 189-й пехотный Измаильский, 190-й пехотный Очаковский, 191-й пехотный Ларго-Кагульский и 192-й пехотный Рымникский. До войны дивизия дислоцировалась в Казанском военном округе.

Именно тогда фронтовая судьба свела Корнилова с его будущим соратником по Белому делу — генералом Антоном Ивановичем Деникиным. «С Корниловым я встретился первый раз на полях Галиции, возле Галича, в конце августа 1914-го, когда он принял 48 пех. дивизию, а я — 4 стрелковую (железную) бригаду, — вспоминал Деникин. — С тех пор, в течение 4 месяцев непрерывных, славных и тяжких боев, наши части шли рядом в составе XXIV корпуса, разбивая врага, перейдя Карпаты, вторгаясь в Венгрию. В силу крайне растянутых фронтов, мы редко виделись, но это не препятствовало хорошо знать друг друга. Тогда уже совершенно ясно определились для меня главные черты Корнилова — военачальника: большое умение воспитывать войска: из второсортной части Казанского округа он в несколько недель сделал отличнейшую боевую дивизию; решимость и крайнее упорство в ведении самой тяжелой, казалось, обреченной операции; необычайная личная храбрость, которая страшно импонировала войскам и создавала ему среди них большую популярность; наконец, — высокое соблюдение военной этики, в отношении соседних частей и соратников, — свойство, против которого часто грешили и начальники, и войсковые части». Отменная репутация, которую завоевала корниловская 48-я дивизия, вскоре принесла ей второе неофициальное название — Стальная.