Бронька так и сказал: «Плевать я хотел на вашу камеру. У меня есть своя, личная».
Мы таскаем всякие железки, мешки с бумагой, со старым тряпьем, а Бронька трещит своим личным «Спортом», наведенным на нас. Противно. И почему-то обидно. Тащишь по земле мешок, набитый старыми журналами, газетами, он тяжелый, пот со лба капает, а Бронька прицелится в тебя «Спортом» и кричит: «А ну, давай повеселее, не вижу улыбочки! Р-раз, два — взяли! Еще раз — взяли!» И хочется мешок бросить. Понимаешь, что Бронька действует как провокатор, а вот хочется бросить, и все тут!
Чтобы было легче, я втайне от Афонина придумал что-то вроде игры. Представил себе, что Бронька и в самом деле провокатор, который хочет повредить очень важному, очень нужному делу, хочет, чтобы не вышло у нас ничего из нашей затеи. А я — человек, от которого зависит: быть выполненным этому делу или не быть. Если я человек волевой — будет все в порядке, а если слабак — брошу мешок. Помогло! У меня, оказывается, просто железная сила воли!
Работали мы так чуть не весь учебный год. Даже в зимние каникулы. И вот камера «Кварц-4» у нас в руках!
Съемки начали немедленно. Уже сняли занятия на уроке химии в девятом классе, репетицию школьной самодеятельности, общешкольный субботник на спортплощадке, шахматный турнир, сняли опаздывающего на уроки третьеклассника Вовку Девяткина, снимали ребят на переменах, в школьной столовой. Девчонки, как сговорились, все лезут в крупный план! Пленки столько намотали, что ее в физкабинете уже, наверно, складывать некуда. И вдруг Мельник спохватился! Предложил не просто снимать что попало, а написать сначала сценарий, чтоб фильм получился, как настоящий.
Пока что придумали только название: «Как мы живем». Теперь все вместе думаем, сочиняем этот самый сценарий.
В ответ на каждое предложение Бронька машет рукой: «Банально!» Все сочиняют, мучаются, а он, как попугай, одно свое: «Банально!» Подумаешь какой умник нашелся! Ты сам что-нибудь предложи, критиковать и мы умеем!
Запись третья
Узнал одну любопытную вещь. Оказывается, на днях в школу вызывали Бронькиного отца и в его присутствии в учительской с нашего Броньки снимали стружку.
А отец у Броньки оказался настоящим человеком. В учительской он будто бы прочитал Броньке такую мораль, что тот сразу завял, как сорванный цветочек. А вчера наш класс чистил школьный двор, и вместе со всеми — неслыханно! — на субботник явился Бронислав Афонин. С какой брезгливой физиономией размахивал он метлой! А раскраснелся! С непривычки небось тяжеловато!
Я подошел и громко сказал: «Афонин, труд тебя облагораживает и положительно влияет на цвет твоего лица». Он огрызнулся: «Я вот тебя сейчас метлой!»
И тут, откуда ни возьмись, возле нас очутилась одна особа на букву «В».
— Броник, — сказала она, — сними свою куртку. Она не дышит. Поэтому тебе так жарко.
Ах, ах! Какие нежности, какая забота! «Броник, тебе жарко, сними куртку!» И он сразу снял, послушался. Такая вежливость — умереть можно! Мне небось не сказала: «Артем, отдохни, ты начал работать раньше всех».
Ну ничего, мы переживем, мы не заплачем!
Микула Селянинович
Закутанный по самые уши одеялом, лежал Артемка в постели. На кухне гремела посудой мама. Было слышно, как там что-то шипело и трещало на плите.
Артемка очень любит такие вот дни, когда они с мамой оказываются дома вместе. Мама тогда непременно готовит что-нибудь вкусное. Обед получается совсем непохожий на столовский.
За время, что они не видятся, обычно накапливается много разных новостей. И в школе, и на заводе у мамы.
Из Артемки новости так и сыплются. Обо всем сразу, без передыху. И о том, что в стенгазете похвалили за успеваемость их класс, и о том, что в школу приходил врач и проверял у всех зрение, и про то, что десятиклассник Вовка Егоров научил своего скворца говорить: «здрасте…»
Мама слушает всегда внимательно. То улыбается, то хмурится. В зависимости от того, какую новость рассказывает Артемка. Потом они вместе все это обсуждают. Тем временем мама накрывает на стол. Артемка сглатывает слюнки и ловит каждое мамино движение.
Вот она разливает суп. Прозрачный, золотистый. (Только мама умеет такой варить!) В тарелку вместе с лапшой обязательно попадает яркий кусочек морковки и мясо. На косточке. Оно прямо само отваливается, снимается с кости — так хорошо сварилось. В тарелку на янтарную поверхность супа мама непременно бросит щепотку мелко нарезанного ароматного укропа. Красиво получается. И вкусно. Ни в одной столовой так не готовят!
Но как ни ароматен укроп, дух мясной косточки побеждает все. Артемка обычно прямо с нее и начинает. Потом он честно до дна съедает свою порцию лапши, второе и ждет: сейчас мама подаст третье. Что там? Артемка уже давно чует компот. Запах разваренного урюка, чернослива дразнит обоняние. Мама — она все понимает без слов! — наполняет его стакан до отказа фруктами, а жидкость льет в оставшиеся между ними щелочки. Красота!
Жаль, такие праздники в доме нечасты. Мама работает на заводе. С тех пор как ушел отец, она взяла дополнительную работу.
Артемка помнит себя совсем маленьким — до подоконника не доставал! Мама всегда успевала прибежать с работы первая, пока отца не было дома. Весело кричала: «Артем! Сейчас папка придет!» Артемка уже знал, что надо было делать дальше — привести в порядок комнату! И он с усердием убирал на место раскиданные на полу игрушки. Мама хлопотала на кухне.
В прихожей раздавался звонок. Смеясь, они мчались с мамой наперегонки открывать.
Открывала всегда мама — Артемка тогда еще не мог дотянуться до замка. Отец приносил с собой запах металла, бензина. В их маленькой квартире становилось сразу шумно и тесно.
Мама собирала на стол, а потом они все вместе отправлялись на улицу.
Артемке очень нравились эти прогулки. Они шли не спеша по направлению к реке, на ее высокий и крутой берег. Навстречу попадались знакомые. Некоторые из них здоровались с Артемкой, с мамой, с отцом, справлялись о здоровье.
Артемке казалось, так будет всегда. Но однажды все это кончилось…
По закону отец обязан был им помогать, давать деньги, пока Артемке не исполнится восемнадцать лет. Отец и не отказывался. Отказалась мама: «Мы не нищие, чтобы от посторонних брать подачки. Проживем сами!» Гордая мама у Артемки.
Сегодня утром они встретились в дверях квартиры. Мама возвращалась с работы, Артемка шел в школу. «Что-то ты мне сегодня не нравишься», — сказала мама, посмотрев на него, и приложила руку к Артемкиному лбу.
Артемка сегодня и сам себе как-то не очень нравился. Проснулся почему-то вялый, еще ничего не сделал, а уже устал, словно всю ночь гонял футбол. Одевался — все валилось из рук, болела голова, болело горло…
Мама отняла руку, строго сказала: «Вернись!» — и сунула под мышку Артемке градусник. Вытащив его через несколько минут, она испуганно всплеснула руками: «Батюшки! Тридцать семь и семь! Что с тобой? Простудился? — И сама себе ответила: — Конечно, простудился. Мороженое, наверное, ел? Конечно, мороженое, что еще-то! Раздевайся и — в постель. Быстро!»
И помчалась на третий этаж к Микуле Селяниновичу звонить по телефону в поликлинику.
Вернувшись, мама присела возле Артемкиной постели, в глазах ее была тревога.
— Что-нибудь болит?
— Горло немножко.
— Я тебе сейчас молока вскипячу. Молоко, оно всегда хорошо…
Вскоре пришел врач. Здоровый такой дядька, похожий на Юрия Власова. Если бы не белый халат, его можно было бы принять за боксера или штангиста. Он заглянул Артемке в рот, попросил сказать «а», послушал легкие и пошутил:
— Прекрасно. Траур пока объявлять не будем, ограничимся таблетками и горячим молоком.
— А как школа? — поинтересовался Артемка.
Врач выписал рецепт, подал маме:
— В школу три дня не ходить. Побыть дома. В постели. — Укладывая в чемоданчик фонендоскоп, он строго посмотрел на Артемку: — Закаляться надо, молодой человек. Хорошо живет тот, кто обходится без пас, врачей. Гимнастику по утрам делаешь?
