Все знатные креольские семьи Юга прислали на похороны своих представителей, венкам и речам не было конца.

Сам Джеральд Аллисон сказал над склепом растроганное слово, мессу служили шесть священников, безбожника хоронили, как образцового христианина.

Стонали и плакали оборванные цветные женщины из предместий, мрачно молчали мужчины. Они провожали в последний путь справедливого белого судью.

А потом склеп был заперт, и все разошлись по своим делам.

Пол принял смерть отца с обычной своей сдержанностью, но на душе его остался глубокий, незаживающий шрам.

Сразу после похорон семейство Морфи осталось жить в Новом Орлеане, в большом доме № 89 по Роял-стрит, что был в 1840 году куплен Алонзо Морфи за девяносто тысяч долларов у мистера Мартина Гордона-старшего. Загородный дом стоял заколоченным, его предполагалось продать. Миссис Тельсид заявила, что в доме этом никогда не будет ее ноги. Полу было жаль старого домика, но спорить с матерью он не стал.

В январе нового, 1857 года миссис Тельсид собрала в доме всю свою семью. Из Виргинии приехала старшая сестра, миссис Мальвина, красивая двадцатисемилетняя дама с холодными глазами. Муж ее, необыкновенно учтивый и вкрадчивый Джон Сибрандт, был одним из преуспевающих коммерсантов города Ричмонда. Он мечтал о расширении своего торгового дела и с нетерпением ожидал своей доли наследства.

Восемнадцатилетняя Эллен не отходила от Пола, она цеплялась за его руку, как за спасательный круг.

Эдуард уже успел получить раньше свою долю наследства и теперь держался с вежливым безразличием. Его судьба была определена, он обручился с богатой наследницей и поглядывал на сестер и братьев с некоторой снисходительностью. Дела маклерской конторы шли отлично.

Когда все члены семейства уселись вокруг стола, миссис Тельсид прочла краткую молитву и пригласила нотариуса Биндера, старинного друга Алонзо Морфи, огласить завещание.

Содержание его было известно и раньше. Капитал судьи Морфи – полтораста тысяч долларов – делился поровну между его вдовой и четырьмя детьми. Каждый получал по тридцать тысяч.

Большой дом на Роял-стрит 89 переходил также в собственность всех пятерых, и все дети могли в нем жить, сколько пожелают. Салли и еще несколько старых рабов получили вольную и пожизненный пенсион в большом доме.

– Все обдумал, все рассчитал и предусмотрел ваш отец, – твердым голосом сказала миссис Тельсид. – Поистине господь призывает к себе лучших сынов своих!

Пол чуть не улыбнулся, припомнив вольнодумные словечки отца, но успел удержаться. Миссис Тельсид уже читала вторую молитву. Вскоре она ушла, за ней уехали Эдуард и Сибрандты.

Пол и Эллен остались вдвоем, девушка плакала.

– Только не уезжай, Пол! – твердила она. – Ради бога не уезжай! Я боюсь жить одна с мамой…

Пол смотрел на нее с нежностью. Он любил Эллен, быть может, потому, что она была очень похожа на него самого: то же точеное лицо, те же огромные темно-серые, кажущиеся черными, близорукие глаза… Он сжал ее тоненькую руку.

– Но я не уезжаю, Эллен, я никуда не уеду.

– Нет, уедешь, я знаю, что ты уедешь, а мне придется остаться здесь одной…

– Скорее уедешь ты, – улыбнулся Пол. – Ты красавица и богатая наследница. За женихами дело не станет, тебе уже восемнадцать лет…

Она вздрогнула от отвращения.

– Не говори об этом, Пол, мне неприятно! Я хотела бы всю жизнь прожить с тобой здесь, в Новом Орлеане, ничего другого мне не нужно.

– Так оно скорее всего и будет! – грустно сказал Пол, поцеловал Эллен и уехал в город. В конторе Джарвиса он полдня приводил к присяге старого фермера шведа, не говорившего по-английски ни слова. Затем он пообедал в китайском ресторанчике квартала Вье-Каррэ и прошел в читальный зал биржевой конторы. Он не играл давно и соскучился по шахматам.

В шахматной комнате сидел судья Мик. Он играл с доктором Эйерсом и радостно приветствовал Пола. Подошли другие любители. Полу сразу показалось, что они как-то чересчур таинственно переглядываются между собой.

«Что за глупости мне мерещатся?» – сердито сказал себе Пол и предложил Мику сыграть партию.

Пол с удовольствием провел за шахматами около трех часов, а затем распрощался со всеми и пешком отправился домой. Был теплый сентябрьский вечер, тополя шелковисто шелестели, собирался дождь.

– Вам письмо, масса Пол, – сказал Джимми, встретивший Пола в дверях.

– Принеси его в гостиную, – сказал Пол. Он зашел на минутку в свою комнату, а затем вышел в гостиную, где вязала миссис Тельсид. Рояль был раскрыт, и Пол обрадовался этому: музыка всегда успокаивала мать, она становилась мягче и терпимее.

Пол вскрыл плотный конверт, прочел письмо и молча взглянул на мать. Она не подняла глаз, Пол перечел письмо.

– Послушай, мама, что здесь написано? – сказал он нерешительно. Так вот почему они так переглядывались в клубе сегодня!

– Что написано, Пол? Это письмо из конторы?

– Нет, мама, не из конторы. Вот, послушай: «Мистеру Полу Чарлзу Морфи, Роял-стрит, 89, Новый Орлеан, Луизиана. Дорогой сэр! Комитет по организации первого Всеамериканского национального шахматного конгресса приглашает Вас принять участие в проводимом одновременно шахматном турнире и просит Вас прибыть для этого в город Нью-Йорк (штат Нью-Йорк) к 1 октября текущего, 1857 года. Все расходы по переезду будут Вам возмещены Комитетом. С совершеннейшим уважением полковник Чарлз Диллингэм Мид, председатель, Даниэль Уиллард Фиске, секретарь конгресса…» Как тебе это нравится, мама?

– Мне это совсем не нравится, Пол, – сухо сказала миссис Тельсид. – Мне думается, ничего хорошего тут нет.

– А что здесь плохого?

– Я не хотела бы, чтобы ты уезжал, и Эллен тоже не хотела бы этого. Кроме того, я полагаю, что игра в шахматы на ставку – отнюдь не занятие для джентльмена.

– Кто тебе сказал, что я собираюсь играть на ставку? А если никаких ставок там не будет?

– Ты в этом уверен? Ты можешь обещать мне, что никогда и ни при каких обстоятельствах не будешь играть на ставку?

Пол замялся.

– Конечно нет, мама, я не могу дать тебе такого слова. Не я устраиваю состязания – как я могу ручаться за других? Но я могу обещать тебе, что всегда буду стараться избегать игры на ставку, я сам этого терпеть не могу.

– Твоему отцу это не понравилось бы, Пол.

– Почему? Папа любил, когда я играю в шахматы.

Пол отошел к окну. Во дворе, внизу, пели несколько негров. Они все еще оплакивали судью и пели вполголоса тоскливые негритянские песни без начала и конца, надрывавшие душу.

Молчание длилось бесконечно.

– Я не могу запретить тебе ехать в Нью-Йорк, – сказала, наконец, миссис Тельсид. – Ты уже взрослый. Я вижу, как у тебя заблестели глаза, ты не послушался бы меня, я это понимаю. Помни только, что ты склонен к простудам, Пол, и одевайся теплее.

Она встала, высокая и прямая, и вышла из гостиной, шурша черным, вдовьим платьем.

– Мамочка! – рванулся было Пол, но она ушла в свою комнату и закрыла за собой дверь.

Возвращаясь к себе, Пол наткнулся на Эллен, горько плакавшую в коридоре.

– Я знала, что ты уедешь, Пол! Я так и знала. Какая я несчастная!

Пол поцеловал ее мокрую щеку. Может быть, отказаться от этого турнира ко всем чертям? Но что скажут судья Мик, старый Стэнли и все его прочие друзья по шахматам? Они решат, что он попросту струсил. Что же ему делать?

Все равно, в суд его могут допустить не ранее будущего лета, а работа у Джарвиса ничем не связывает его. Он никогда не был в Нью-Йорке, никогда не ездил по железной дороге, никогда не видел Вашингтона, где надо пересаживаться с парохода на поезд, чтобы попасть в Нью-Йорк кратчайшим путем…

Словно поняв его, Эллен перестала плакать.

– Делай, как тебе хочется, милый, – сказала она кротко. – И не обращай на меня внимания. Я все равно буду ждать тебя сколько придется.