Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Спустя некоторое время Деций перестал узнавать дочь. Потом он впал в беспамятство и вскоре умер.

Сервий и Тукция хоронили его, как бедняка. У двери хижины зеленела обычная кипарисовая ветвь, возвещавшая о трауре.

В атриум беспрерывно заходили соседи, якобы для того, чтобы проститься с покойником. Но Сервий знал, что люди приходили не из любви к Децию, а только затем, чтобы посмотреть, как переносят горе близкие.

По прошествии трёх дней Сервий и Тукция похоронили старика.

Глава IV

С тяжёлым чувством возвращался Тиберий из Испании в Рим. Он вёз мирный договор, заключённый с нумантинцами, разбившими римские легионы, и мысль, что он, Гракх, способствовал спасению нескольких тысяч окружённых врагом воинов, которым угрожала гибель, подбодряла его, хотя он втайне опасался, что сенат не утвердит договора.

Корабль вошёл в устье Тибра, подходил к Риму.

«Вот оно, благословенное богами отечество! — подумал Тиберий, сходя с корабля на набережную и вглядываясь в лица толпившихся людей. — Слава Меркурию, помогшему нам благополучно прибыть к ларам!»

За ним следовал крепкий мускулистый раб, нагружённый вещами.

Мульвий, случайно проходивший мимо пристани, узнал Гракха и бросился к нему.

— Господин, ты вернулся? — воскликнул он, целуя руку Тиберию. И вдруг закричал, обращаясь к людям, находившимся на набережной: — Что же вы… не узнаёте его? Это Тиберий Гракх, наш друг… тот самый, который…

Несколько человек обступили Тиберия. Они расспрашивали его об Испании, о войне с нумантинцами.

Тиберий поднял руку:

— Квириты, я, квестор при консуле, возвращаюсь из Иберии с мирным договором, заключённым нами с неприятелем. Римские легионы были окружены, им грозила гибель, и мы заключили с неприятелем мирный договор: двадцать тысяч ваших отцов и братьев были спасены.

Между тем Мульвий помчался домой сообщить о возвращении Гракха.

Вбежав в кузницу, он бросился к отцу:

— Тиберий в Риме! Он вернулся из Иберии, говорит с плебеями!

Тит бросил молот, потушил горн.

— Беги к Манию! И скорее — на пристань!

Когда Тит, Маний, а за ними и Мульвий подходили к пристани, до них долетели слова Тиберия.

— Если договор не будет утверждён, — говорил он, — жизнь наших воинов опять будет в опасности. Помните, квириты, что двадцать тысяч спасённых воинов — это двадцать тысяч плебеев, таких же ремесленников или пахарей, как вы. Двадцать тысяч ваших отцов и братьев. Я рад, что содействовал этому мирному договору…

Тит и Маний стали пробиваться сквозь живую стену народа, который приветствовал Гракха.

— Пусть живёт Гракх!

— Пусть живёт спаситель легионов!..

Тиберий, пытавшийся остановить крики толпы, почувствовал, как сильные руки подняли его. Он увидел преданные глаза Тита, блестящие, навыкате глаза Мания и чёрные восторженные глаза Мульвия. И тут же замелькали взлохмаченные головы; наконец он уловил слово «мир», повторяемое многими голосами.

«Народ требует мира с нумантинцами», — подумал он.

Тиберий пытался освободиться, но Тит и Маний крепко держали его и несли по направлению к Палатину.

— Эдилы, эдилы! — крикнул кто-то.

— Расходитесь, квириты!

Тиберий не узнал своего голоса. Он почувствовал, что его опустили на землю, увидел, что толпа рассеивается. Вскоре на улице не осталось никого, кроме него и раба с вещами.

Но из соседних улиц доносились громкие крики: «Мир, мир!» И Тиберий, взволнованный встречей плебеев, пошёл вперёд мимо эдилов, оглядывавших его с ног до головы. «Народ меня не забыл!» — хотелось крикнуть ему.

Не доходя до Палатина, он увидел Мульвия:

— Мульвий, почему ты здесь? Я видел тебя на пристани с отцом…

— Господин, зайди к нам.

— Нет, Мульвий, к вам я приду завтра, а сегодня должен быть дома. Но сперва мне необходимо повидать Сципиона Эмилиана.

Мульвий быстро скрылся в переулке.

Выйдя на Палатин, Тиберий подошёл к дому с белыми колоннами и, взяв молоток, постучал в дверь.

— Дома господин? — спросил он появившегося на пороге раба.

Раб низко поклонился, пропуская Тиберия в дом.

Сципион Эмилиан сурово встретил Тиберия на пороге атриума, не обнял его, не пожал руки. Он оглядел его с презрением и сказал:

— Мне всё известно. Зачем ты приехал в Рим с мирным договором, которого ни ты, ни консул не имели права заключать? Зачем возбуждал народ на пристани, похваляясь спасением легионов, подлежавших децимации?[110] Оба вы изменники, и пусть сенат решит, как поступить с вами!

— Публий! Ты не знаешь, что положение вынудило нас…

— Молчи! Я не подам тебе руки, пока сенат не оправдает тебя.

— Я должен был так поступить. Гостилий Манцин не желал заключать мира, но я настоял и отправился к вождю нумантинцев…

— Тем хуже для тебя. А теперь уходи. Я не желаю больше слушать тебя.

Тиберий вспыхнул.

— За меня народ, — запальчиво сказал он, — и я не советую ни тебе, ни сенату ссориться с ним!

— Народ будет делать то, что прикажут отцы государства.

И, отвернувшись от него, Сципион удалился.

Тиберий вышел на улицу. Раб дожидался его у колонны.

«Сципион неправ, — думал Тиберий, направляясь домой, — но от него зависит, кого осудить, а кого помиловать: сенат прислушивается к его мнению, хотя отцы государства не могут ему простить заигрываний с плебсом. Нередко он выступает против сената, становится на сторону плебса, и плебс поддерживает его, благоволит к нему. Нет, он не пойдёт против плебса!»

Мысль о консуле Манцине наполнила его сердце жалостью: он презирал Гостилия Манцина за малодушие, за неумение восстановить крутыми мерами дисциплину в легионах и жалел его как человека мягкого, слабохарактерного.

«В сущности, — думал он, — на моей стороне будет Аппий Клавдий, с которым сенату придётся считаться, а против — Сципион Назика и другие сенаторы».

Тиберий вошёл в атриум родного дома. Его с радостью окружили родные и друзья.

— Ты вернулся, Тиберий? — говорила Корнелия, обнимая и целуя его. — Разве война кончилась?

Не отвечая матери, Тиберий обнял жену, Диофана и Блоссия и лишь затем стал рассказывать, что привело его в Рим.

— Ты поступил правильно, заключив мир! — сказал Блоссий. — Жизнь квирита дороже призрачной славы на поле битвы!

— Тем более, — подхватил Диофан, — что эти двадцать тысяч могли бесславно погибнуть или попасть в плен, стать рабами варваров…

Клавдия тоже была на стороне Тиберия. Только одна Корнелия, сурово сдвинув брови, сказала:

— То, что ты сделал, постыдно: по требованию нумантинцев ты отступил от крепости, сделал другие уступки. А ведь римляне привыкли умирать с оружием в руках! Никогда они не заключали позорного мира с варварами.

Тиберий вспыхнул:

— По-твоему, нужно было умереть?

— Да, умереть, чтобы не делать уступок варварам или не попасть в рабство.

— Что ты говоришь, мать? Плебеи ждут возвращения своих отцов и сыновей, а ты становишься на сторону Сципиона Эмилиана!

— Я не сговаривалась с ним.

— А между тем твои мысли — его мысли.

Корнелия вспыхнула.

— Замолчи! — крикнула она. — Тем более, что ты виноват.

— Мать, что ты говоришь? Ты не жалеешь людей…

— Ты ошибаешься, Тиберий, — я дочь победителя Ганнибала!

— А я стою за справедливость и буду стоять за неё! Никто… даже ты, мать, не свернёшь меня с этого пути!

— Ты не уважаешь своей матери!

— Я уважаю тебя, но иду по правильному пути… Есть вещи, в которые женщины не должны вмешиваться!

Корнелия хотела ответить, но губы её задрожали так сильно, что она не могла выговорить ни слова.

В это время вошёл с улицы Гай и, взглянув с удивлением на Тиберия, воскликнул:

— Вернулся? Совсем вернулся? Хвала богам! — Он бросился к Тиберию, чтобы обнять его, но, увидев бледную, дрожащую мать, отступил: — Ты оскорбил мать?

вернуться

110

Децима́ция — казнь каждого десятого воина, независимо от того, виновен он или нет, за воинские проступки.

22
{"b":"197934","o":1}