Ярость овладела Марием: он собирался натравить толпу на Метеллу и насытить свой взор зрелищем избиения любимой жены противника, а она скрылась у верховного жреца, и напасть на жилище понтифика он не решился.

Приказав поджечь дом Суллы, он злорадно смотрел, как рушились стены и едкий дым заволакивал улицу.

— Проклятый патриций, — шептал он, — чем бы тебя еще уязвить? Кого умертвить, чтоб сердце твое лопнуло от злобы и горя?

Суровое господство Мария и Сульпиция заставило многих нобилей искать спасения в бегстве. Аристократов ловили, умерщвляли. Число жертв увеличивалось с каждым днем. Юлия не раз выражала мужу свое опасение за будущее, а когда убили старика Красса и его сына, а другой сын, Марк, бежал в Испанию, она не выдержала:

— Скажи, Гай, когда наконец кончатся эти убийства? Марий, насупившись, взглянул на нее:

— Разве они несправедливы?

— Гай, но без суда, без следствия…

— Разве оптиматы не злодеи?

— Они люди…

— Нет, — сурово выкрикнул Марий, — они не люди: это вши, пьющие кровь бедняков!

Сулла шел с развернутыми знаменами. Легионы пели воинственные песни в честь полководца.

Сенат послал ему навстречу двух преторов с приказом остановиться, но воины бросились на них, сорвали тоги с красной каймой, сломали фасции и, грубо оскорбив, выгнали из лагеря.

— Передайте гражданам, — крикнул им вдогонку Сулла, — что я иду освободить Рим от тиранов!

Сулла шел…

Население встречало его враждебно (весть о борьбе Мария и Суллы облетела Италию), оскорбительные возгласы сопровождали войска, но полководец делал вид, что ничего не замечает, и притворялся веселым; шутил, рассказывал по обыкновению веселые случаи из жизни друзей и подмигивал, дружески задевая легионариев. И когорта хохотала, рассказ передавался из уст в уста, облетал легионы, и смех гремел раскатами.

Войска подходили к Риму — трубы ревели, заглушая слова песен, а впереди ехал консул, уверенный в победе. Он получил весть о выступлении Страбона Помпея против Мария, о недостаточном количестве войск в Риме и размышлял, как ворваться в город.

Вблизи Пикт легионы были встречены новым посольством. Сенат умолял Суллу не подходить к Риму на сорок стадиев и обещал удовлетворить его справедливое требование (речь шла о походе против Митридата). Сулла ответил, что ему больше ничего не нужно, обещал остановить легионы и, созвав начальников, приказал выбрать место для лагеря. Но лишь только посольство удалилось, он повелел двигаться вперед и занять городские ворота и часть стены на Эсквилине.

Один из военачальников ворвался в город, но был оттеснен гражданами, которые с крыш осыпали его отряд камнями и черепицами.

Подоспел Сулла.

— Поджигать дома! — закричал он, выбежав вперед с зажженным факелом. — Базилл, прикажи стрелкам бросить зажигательные стрелы да пошли отряд факелоносцев…

Вспыхнули здания. Крики граждан огласили улицы.

На Эсквилинском рынке кипела яростная битва. Воины бросились на марианцев с такой храбростью, что Сулла, сражавшийся в пешем строю, на мгновение залюбовался ими. Обе стороны сражались мужественно. Но когда войска Суллы были отбиты, он схватил тяжелое знамя и, жертвуя жизнью, бросился вперед.

«Им будет стыдно, что они покинули вождя, и на них ляжет пятно позора, если неприятель захватит знамя, — думал он, придерживая одной рукой древко, а другой — работая мечом. — Я должен взять Рим или же пасть в бою. Я должен подавить смуту…»

Легионарии увидели, что полководец в опасности: силы покидали его. Встречный ветер дул в лицо, и полотнище, развеваясь перед глазами, мешало отражать удары.

— Вперед, вперед! — закричали воины и бросились ему на помощь.

Отразив неприятеля, Сулла приказал свежим войскам ударить в тыл противнику со стороны Субуррских порот.

Марий был отброшен к храму Теллуры; его резкий голос доносился до легионов Суллы, — Марий заклинал рабов помочь ему и обещал свободу. Но Сулла внезапно опрокинул передние ряды и бросился преследовать разбитое войско.

— Бей, бей! — кричал он, вскочив на коня, и поскакал с обнаженным мечом за разбегавшимися пехотинцами.

Эту ночь Сулла провел на улицах, поддерживая порядок. На Via Sacra он приказал схватить грабителей, расхищавших товары из лавок, и умертвить их; разогнал блудниц, соблазнявших воинов, а особенно надоедливых велел сечь прутьями на виду легионов. Страшнее всего была весть об Эфесской вечерне, распространившаяся по Риму: Митридат перебил в Азии более ста тысяч италиков и провозгласил всеобщую сейсахтейю.

Гонец говорил, стоя перед Суллой, о радости азиатского населения, о милостях, дарованных царем.

Сулла молчал, обдумывая.

«Подожду… время есть… нужно укрепить республику…»

На рассвете он созвал народное собрание и объявил, что занял Рим, желая спасти родину, и не помышляет о преследовании сторонников Мария и Сульпиция.

— Поэтому никто не должен предлагать законов без предварительного одобрения сената, — заключил он свою речь. — Так было с дедовских времен, и республика не испытывала потрясений. Голосование будет производиться не по трибам, а по центуриям, как установил царь Тулл Гостилий, и влияние на государственные дела будет отнято у незажиточных граждан и передано состоятельным. Надеюсь, квириты, что порядок будет полный.

Народ роптал. Голоса недовольных слышались громче и громче.

— Замолчите! — крикнул Сулла. — Вы были у власти, а что дали народу, вы, популяры? Смуту, грабеж, преступления. Ваши подлые вожди занимались только тем, что воевали с мирным населением, грабили и поджигали дома, издевались над республикой! Кто они, ваши вожди? Дряхлый Марий, предатель Сатурнина, Главции и Сафея, боровшихся за ваши нужды, — плебей! И богач. Он имеет роскошные виллы, рабов, теплые источники, золото и серебро, а много он помогал вам, пролетариям? С кем из вас делился?.. А, молчите? Я так и знал. И это ваш вождь! В то время, как ваши семьи нуждаются, пухнут, может быть, с голоду, он пирует, развратничает и расточает свои богатства! Разве это неправда, квириты?

Вой прервал его речь.

— И вы доверяете ему потому, что он — плебей?

— Долой Мария! Долой!

— Смерть ему!

— А кто Сульпиций Руф? — продолжал Сулла. — Патриций, отказавшийся от своей знатности и богатства, чтобы стать народным трибуном. Думали ли вы, почему он это сделал? Может быть, потому, что надоело жить хорошо? Ха-ха-ха! Какие вы простаки, квириты! А может быть, это обман? Отказался для вида, чтоб войти к вам в доверие и легче было предавать деятельных популяров?

Рев толпы оглушил его:

— Долой предателя! Долой Сульпиция!

Когда шум затих, Сулла сказал:

— Вот, квириты, ваши вожди, которым вы доверяли и которых любили! Они заслужили смерть, но вовремя бежали… А я, Люций Корнелий Сулла, не скрываю от вас, что я — патриций, и говорю: заботясь о вас, я облегчу ваше положение, выведу новые колонии… Вы, наверно, думаете: «Почему патриций заботится о плебеях?». Да потому, квириты, что я люблю отечество и желаю ему счастья и благоденствия! Итак, повинуйтесь же законам, ограждающим жизнь, собственность и спокойствие граждан!

Собрав сенаторов, он объявил, что принужден ввести в сенат триста состоятельных граждан и отменяет деспотическое могущество народных трибунов.

— Предложения их будут отныне рассматриваться сенатом и после одобрения его поступать на утверждение народа, — говорил он. — Долой Сульпициевы законы — постыдное посягательство на мощь республики! Мария, Сульпиция и двенадцать их сторонников объявляю врагами республики, лишенными крова, воды и огня. За головы их назначаю денежную награду. Ибо они совершили бунт, выступив с оружием против консулов, и призвали к возмущению рабов, пообещав им свободу.

Сенаторы, угодливо улыбаясь, молчали, боясь возражать против грубого нарушения Суллой древнего Закона об апелляции. Только один Квинт Сцевола начал было спорить, но Сулла притворился, что не слышит, и, поспешно встав, вышел на улицу.