С ноября месяца я стал переписываться с Бугаенко, Даниловым и Натальей, которые мне прислали от имени всей бухарестской группы махновцев одежду и обувь, а также каждый месяц присылали посылки с едой и деньги. По моим подсчетам, они мне помогли на 12 000 лей. После голодовки я не мог кушать что попало, лить бы набить желудок, требовалось специальное питание. Из моих писем они об этом знали и присылали все необходимое. Перед моим освобождением Данилов лично прислал мне новый костюм, туфли, носки, пару белья, в общем, одел меня с головы до ног. Я знал, что это для него было очень тяжело, поэтому обещал отблагодарить при первой возможности.

12 июня 1930 года я покидаю «Дофтану», приезжаю в Вакарешт. Здесь ко мне пришла на свидание Наталия, принесла мне 100 лей и передала от всех наших ребят предостережение, чтобы я ни в коем случае не соглашался ехать на российскую границу, потому что может быть несчастье. Я, конечно, был этому удивлен. По-моему, так не могло случиться. Наталья сильно просила, чтобы я, если все же поеду в Россию, постарался вытребовать ей визу для выезда из Румынии, потому что ей здесь стало жить совсем невозможно. Агенты и полиция ее беспокоят каждый день. Потом она созналась, что в военном трибунале во время допроса ее насиловали и что она не могла пережить такого зверства, поэтому позже бросалась под трамвай, чтобы покончить с жизнью.

17 июня 1930 года я освободился из тюрьмы. Под конвоем меня опять ведут в сигуранцу. На следующий день утром я встречаюсь с уже знакомой мне отвратительной рожей — инспектором Ионеску. Он меня узнал. Спрашивает, сколько мне дали. Отвечаю, что один год.

— Мало, — говорит, — если бы я был судья, то я бы тебе дал минимум 10 лет. А теперь куда хочешь ехать?

Я говорю, что без документов я никуда не поеду. А если меня куда-либо хотят отправить без документов, то лучше в Россию.

— В Россию мы тебя не отправим.

— Тогда оставьте меня здесь.

— Здесь тебя оставлять нельзя, нам не нужны такие бандиты, как ты.

— Тогда дайте мне документы и визу, я поеду куда угодно.

— Мы отправим тебя в Чехословакию. Хочешь?

— Если с документами, то поеду. А кто меня примет без документов?

— Ты поедешь в Чехословакию и больше нечего говорить. Но смотри, если вернешься в Румынию, то тебя здесь не примут…

Меня везут в Чехословакию. В ночь на 24 июня 1930 года я перешел границу, два дня блудил в горах, потом вышел на дорогу.

Прихожу в г. Рахов и являюсь в полицию. Заявляю, что меня выбросили из Румынии за подозрение в организации страйка, и прошу, чтобы меня отправили к русскому послу, что я был эмигрантом и жил в Румынии 10 лет. Меня отправляют на польскую границу и выбрасывают в Польшу. Еще в Чехословакии в жандармерии я рассмотрел карту и заметил, что там недалеко до русской границы. Решил пойти в том направлений пешком, но километров за сорок от границы меня задержали в Тлусту жандармы, затем отправили в Тернополь…

Суд меня приговаривает за переход границы к одному месяцу тюремного заключения. Сижу в тюрьме в Тернополе. После отбытия наказания меня опять отправляют в Румынию. Румыния меня не принимает и отправляет назад в Польшу… Меня держат в полиции 5 дней. Я прошусь к губернатору и говорю, что если они меня не отправят в Россию или не дадут никаких документов в тот же день и не освободят, то я объявляю голодовку и никуда не поеду, покуда не придет ответ от Лиги Наций, куда я буду писать жалобу. Не знаю, помогло это или что-то другое, но меня на следующий день отправляют в Борщов, а оттуда — на границу в комендатуру пограничного отряда. Это было поздно вечером, часов в десять. Приходят два офицера. Во дворе темно, поэтому их лица не могу рассмотреть. Один спрашивает меня:

— Что с тобой?

Я говорю, что меня хотят отправить в Россию.

— А ты что, большевик?

— Нет, не большевик.

— А чего же ты хочешь идти в Россию?

— Потому что мое положение такое, что нужно идти туда, куда ведут.

Два пограничника и жандарм приводят меня на границу к Бугу. Проходим мельницу, вижу проволочное заграждение, впереди внизу видно, как блестит вода. Мне говорят, что речка не глубокая. Я спускаюсь вниз, раздеваюсь и бреду. Стало легче, что освободился от сопровождающих. Но еще побаиваюсь, чтобы не подстрелили.

После переправы через речку иду по дорожке, чтобы встретиться с патрулем. Никого нет. Сажусь на камень и ожидаю. Закурил, думая, что может так быстрей заметят, придут и отведут в комендатуру. Ждал с полчаса, никого нет. Затем сам пошел к селу. Иду по селу, встречаю молодого парня, прошу, чтобы отвел меня в комендатуру…

На следующий день приезжает уполномоченный отряда К-Подольска и меня отправляют туда. Там ожидал три дня, пока придет распоряжение из Одессы. Дождался. Дают деньги на дорогу, и я качу в Одессу к Зиньковскому. Многое за это время переменилось. Я даже говорить по-русски разучился. Надо отдохнуть и подлечиться. Вот и красная Одесса. Встаю с поезда, смотрю в календарь: 22 июля 1930 года, на часах — 2 часа 30 минут.

(ГДА СБУ, УСБУ в Запорізькій області, справа № 9973, арк. 41–88)

Я, начальник опергруппы НКВД № 1 гор. Берлина подполковник Нерядов, допросил задержанную:

КУЗЬМЕНКО Галину Андреевну, рождения 1896 года, украинку, уроженку города Киева, из крестьян-середняков, отец работал жандармским писарем. Социальное положение — служащая. Образование среднее. Проживала в гор. Берлине по Линиенштрассе, № 58–59.

Вопрос: В каких отношениях Вы были с Нестором МАХНО?

Ответ: С 1919 года была женой МАХНО, состояла в гражданском браке.

Вопрос: Какое участие Вы принимали в махновском движении на Украине?

Ответ: Проводила культурно-просветительную работу с участием в распространении газет, постановок спектаклей. Вопросом политической работы я не занималась. Эту работу выполнял сам МАХНО и ВОЛИН, который руководил изданием газет, и АРШИНОВ — советник МАХНО.

Вопрос: Как Вы относились к тем зверствам, которые проводил МАХНО?

Ответ: К зверствам, о которых я знала, относилась отрицательно, на почве чего у меня были столкновения лично с МАХНО и с другими командирами.

Вопрос: В каком году Вы перешли границу?

Ответ: В августе 1921 года я вместе с мужем МАХНО и в составе отряда до 70 человек перешла румынскую границу на реке Днестр. В Румынии мы находились 6 месяцев, после чего ушли в Польшу, где находились 2 года.

Из Польши вместе с мужем я выехала в Данциг, где муж был арестован, а я через Берлин выехала в Париж.

В гор. Берлине мне помог оформить документы анархист ВОЛИН для переезда во Францию.

В 1925 году ко мне из Данцига в Париж приехал муж. С 1925 года до 1927 года жила вместе с мужем. В 1927 году в связи с моей работой в «Союзе украинских громадян» во Франции я разошлась с мужем и периодически встречалась с ним до его смерти в 1934 году.

Вопрос: В каких организациях состояли или с какими были связаны во время Вашего пребывания вместе с МАХНО в Румынии, Польше, Германии и Франции?

Ответ: В Румынии и в Польше мы с мужем ни в каких контрреволюционных организациях не состояли. В Польше я несколько раз обращалась к работнику советского консульства МАКСИМОВИЧУ с просьбой ввиду моей беременности дать мне разрешение на въезд в СССР, на что положительного ответа я от него не получила.

Во время пребывания в Румынии румынское правительство в прямые отношения с МАХНО не хотело вступать, предлагая все вопросы разрешать через Украинскую миссию в Румынии, во главе которой стоял МАЦИЕВИЧ. С Украинской миссией сам МАХНО не хотел иметь никаких отношений.

Насколько я помню, единственным человеком, с которым имел дружественные отношения МАХНО, был ХМАРА, который в бытность на Украине являлся командиром повстанческого отряда эсеровского или левоэсеровского направления, который в результате встреч с МАХНО заинтересовался теорией анархизма.