1916
Слева направо: Л. Гринкруг, Эльза, Т. Беглярова, Елена Юльевна Каган, Л. Ю. 1918
Сидят: В. Маяковский, А. Крамфуз, А. Дорийская, О. Брик; стоят: Л. Брик, Л. Гринкруг и домработница Поля. Москва, 1919
На курорте Нордерней. Германия, 1918
В Сальсомаджоре. Италия, 1925
С В. Маяковским, Б. Пастернаком и С. Эйзенштейном на встрече с японским писателем Найто Тамидзи в ВОКС'е. 1924
В Крыму. 1925
Л. Брик и В. Маяковский в Водопьяном переулке. 1924
Комната Маяковского в Гендриковом переулке
Лиля за чтением корректуры и Булька. Фото О. Брика
Гендриков переулок. Конец 1920-х. Фото О. Брика
Конец 1920-х. Фото О. Брика
Фотомонтаж А. Родченко. 1924
Берлин, 1932–1933. Все берлинские фотографии 1932–1933 гг. сделаны В. Примаковым
В Спасопесковском. 1930-е
С Я. Магалифом, сотрудником Берлинского полпредства. Берлин, 1932
С режиссером Л. Кулешовым
Л. Ю. и О. М. Брики. Дача под Ленинградом. 1935
Л. Ю., О. М. Брик, В. А. Катанян в квартире в Спасопесковском переулке. Конец 1930-х
Эльза Триоле и Луи Арагон у себя дома. 1946
Л. Ю. и В. А. Катанян в Дубултах, Рижское взморье. 1946
Мы условились поехать вместе в Ленинград.
Когда мы познакомились, Маяковскому нравилось, что вокруг меня толпятся поклонники. Помню, он сказал: «Боже, как я люблю, когда ревнуют, страдают, мучаются».
Сам он всю жизнь не только не старался преодолеть в себе эти чувства, но как бы нарочно поддавался им, искал их. С особенной силой они вспыхнули теперь, когда он был от меня оторван.
Милый, дорогой Лилёк.
Посылая тебе письмо, я знал сегодня, что ты не ответишь. Ося видит, я не писал. Письмо это — оно лежит в столе. Ты не ответишь потому, что я уже заменен, что я уже не существую для тебя. Я не вымогаю, но, Детка, ты же можешь сделать двумя строчками то, чтоб мне не было лишней боли. Боль чересчур! Не скупись, даже после этих строчек — у меня остаются пути мучиться. Строчка не ты! Но ведь лишней боли не надо, детик. Если порю ревнивую глупость — черкни — ну, пожалуйста. Если это верно, — молчи. Только не говори неправду — ради бога.
Лиличка.
Напиши какое-нибудь слово здесь. Дай Аннушке.[42] Она мне снесет вниз. Ты не сердись.
Во всем какая-то мне угроза.
Тебе уже нравится кто-то. Ты не назвала даже мое имя. У тебя есть. Все от меня что-то таят…
В ответ на мой ответ о том, как я люблю его:
Лилик.
Пишу тебе сейчас потому, что при Коле не мог тебе ответить. Я должен тебе написать сейчас же, чтоб моя радость не помешала мне дальше вообще что-либо понимать.
Твое письмо дает мне надежды, на которые я ни в коем случае не смею рассчитывать и рассчитывать не хочу, так как всякий расчет, построенный на старом твоем отношении ко мне, может создаться только после того, как ты теперешнего меня узнаешь…
Мои письмишки к тебе тоже не должны и не могут браться тобой в расчет — т. к. я должен и могу иметь какие бы то ни стало решения о нашей жизни (если такая будет) только к 28-му. Это абсолютно верно — т. к. если б я имел право и возможность решить что-нибудь окончательно о жизни сию минуту, если б я мог в твоих глазах ручаться за правильность — ты спросила бы меня сегодня и сегодня же дала б ответ. И уже через минуту я был бы счастливым человеком. Если у меня уничтожится эта мысль, я потеряю всякую силу и всю веру в необходимость переносить весь мой ужас. Я с мальчишеским лирическим бешенством ухватился за твое письмо.
Но ты должна знать, что ты познакомишься 28 с совершенно новым для тебя человеком. Всё, что будет между тобой и им, начнет слагаться не из прошедших теорий, а из поступков с 28, из дел твоих и его.
Я обязан написать тебе это письмо потому, что сию минуту у меня такое нервное потрясение, которого не было с ухода.
Ты понимаешь, какой любовью к тебе, каким чувством к себе диктуется это письмо.
Если тебя пугает немного рискованная прогулка с человеком, о котором ты только раньше понаслышке знала, что это довольно веселый и приятный малый, черкни, черкни сейчас же.
Прошу и жду. Жду от Аннушки внизу. Я не могу не иметь твоего ответа. Ты ответишь мне, как назойливому другу, который старается «предупредить» об опасном знакомстве: «Идите к черту, не ваше дело — так мне нравится!»
Ты разрешила мне написать, когда мне будет очень нужно, это очень сейчас пришло.
Тебе может показаться — зачем это он пишет, это и так ясно. Если так покажется, это хорошо. Извини, что я пишу сегодня, когда у тебя народ — я не хочу, чтобы в этом письме было что-нибудь от нервов надуманное. А завтра это будет так. Это самое серьезное письмо в моей жизни. Это не письмо даже, это:
существование
Весь я обнимаю один твой мизинец.
Щен.
Следующая записка будет уже от одного молодого человека 27-го.
Письмо это запечатано красным сургучом, кольцом Маяковского.
