— Вот чертов постреленок, вот чертов постреленок.

— Наверное, ты устал, — сказала женщина.

— Нет, — сказал Мэнли. — Но мне надо идти. У меня дела.

Он сделал глубокомысленное лицо и торопливо зашагал по улице; птица слегка подпрыгивала у него на спине.

— Бог окажется настоящим простофилей, если спустит тебе это с рук, — сказал знакомый голос, но он не обратил на него внимания.

Трое деревенских мальчишек, сидевших на поребрике, встали и попытались разглядеть индейку, не выдавая своего интереса. Он представил себе, как в одеянии священника ведет этих трех исправившихся мальчишек по улице. Они станут проходимцами, коли он вовремя не повлияет на них. Хоть бы они подошли и попросили разрешения рассмотреть индейку получше. Он чувствовал острую потребность сделать что-нибудь для Бога. Он уже вышел из делового квартала, а ни одного нищего так и не встретил. Возможно, он встретит нищего, прежде чем доберется до жилых кварталов, и тогда отдаст свой десятицентовик — пусть ему самому десятицентовики доставались тяжело.

Деревенские мальчишки все еще тащились за ним. Он подумал, что может остановиться и спросить, не хотят ли они рассмотреть индейку, но они были детьми съемщиков, а дети съемщиков иногда просто тупо смотрят на тебя и молчат. Он решил основать город для детей съемщиков. Он подумал, не вернуться ли обратно в деловой квартал, чтобы отыскать там нищего. Потом решил помолиться о том, чтобы появился нищий.

«Боже, пусть мне встретится нищий, — внезапно начал молиться он. — Пусть он мне встретится, прежде чем я доберусь до дома».

— Испытываешь Его, да? — спросил голос.

Он уже шел по улицам, сплошь застроенным жилыми домами, где шансы встретить нищего ничтожно малы. Тротуары были пустыми, если не считать нескольких трехколесных велосипедов, оставленных у калиток. Деревенские мальчишки по-прежнему следовали за ним. Он со страхом подумал, что Бог потерял к нему интерес, поскольку здесь нищие не побираются.

Он решил, что не встретит ни одного. Возможно, Бог потерял доверие к нему. Нет! Быть такого не может! «Боже,

прошу Тебя, пошли мне нищего, — взмолился он; зажмурился, весь напрягся и сказал: — Пожалуйста, пусть мне сейчас же встретится нищий!» Проповедник говорил: «Стучите, и вам откроется, просите, и получите!» Он уже знал, что никакого нищего не встретит. Потом открыл глаза и увидел Хетти Гилман, которая вывернула из-за угла и зашагала ему навстречу.

Он испытал сильнейшее за весь день потрясение.

Она быстро шла навстречу своей прихрамывающей походкой. Старая Хетти Гилман, по слухам, была богаче всех в городе, поскольку уже двадцать лет занималась попрошайничеством. Она всеми правдами и неправдами проникала в дома и не уходила, покуда не получала подаяния, и уходила с проклятиями, коли получала меньше, чем рассчитывала. Мэнли прибавил шагу. Он вынул из кармана десятицентовик, чтобы держать монетку наготове, когда они поравняются. Сердце прыгало у него в груди. Она приближалась, высокая старуха с длинным лицом, в черном пальто и низко надвинутой на лоб черной шляпе. Лицо у нее было цвета мертвого синюшного цыпленка. Когда она подошла, он вытянул вперед ладонь с поблескивающим на ней десятицентовиком, и Хетти Гилман одним стремительным, отточенным за годы практики движением руки смела монетку с ладони. Потом раздвинула губы в алчной ухмылке, говорившей: «Чего взять с сопляка, кроме паршивого десяцентовика!» Он торопливо зашагал дальше, сознавая лишь одно: Бог сотворил чудо для него.

Мало-помалу сердцебиение утихло, и он почувствовал удивительную легкость в ногах. Казалось, он с таким же успехом мог бы идти не по земле, а по воде. «Возможно, — подумал он, — я отдам все свои деньги нищим». Да, он посвятит свою жизнь благородному делу помощи людям вроде Хетти Гилман. Он вдруг осознал, что деревенские мальчишки уже буквально наступают ему на пятки, и, не успев ни о чем подумать, повернулся и вежливо спросил:

— Вы хотите получше рассмотреть индейку?

Они резко остановились и уставились на него. Бледные и невозмутимые, с бесцветными волосами и водянистыми, прозрачными глазами. Потом самый высокий чуть повернул голову и сплюнул. Мэнли посмотрел на плевок. Темный от настоящего табака!

— Где ты надыбал индейку? — спросил сплюнувший.

— В лесу, — ответил Мэнли. — Я загнал ее до смерти. Видите, она подстрелена. — Он снял индейку с плеча и развернул таким образом, чтобы показать пулевое отверстие под крылом. — Думаю, в нее попали дважды, — возбужденно сказал он. — Я гнался за ней минут двадцать пя…

— Дай позырить, — сказал сплюнувший. Мэнли протянул ему птицу.

— Видишь пулевое отверстие? — спросил он. — По-моему, в нее стреляли дважды, и обе пули вошли в одно и то же место. По-моему…

Голова индейки шлепнула по лицу Мэнли, когда сплюнувший парень небрежно закинул птицу за плечо и круто развернулся. Остальные двое тоже развернулись, как по команде, и все они неторопливо пошли прочь, обратно к центру города. Мертвая индейка неловко лежала на плече у парня, и ее голова медленно покачивалась при каждом шаге.

Они уже миновали перекресток и оказались в следующем квартале, когда к Мэнли вернулась способность двигаться. Он наконец осознал, что уже не видит их, так далеко они ушли. Он повернулся и двинулся домой, нога за ногу. Он прошел четыре квартала, а потом — внезапно заметив, что уже смеркается, — бросился бегом. Он бежал все быстрее и быстрее, и, когда свернул на свою улицу, сердце у него колотилось так же часто, как переступали ноги, и он точно знал, что Нечто Ужасное несется за ним по пятам, вытянув руки и растопырив пальцы, чтобы схватить.

Старик Габриэл прошаркал через всю комнату, потихоньку ощупывая своей палкой дорогу впереди.

— Кто это? — прошептал он, возникая в дверном проеме. — Чую, негритянским духом пахнет.

Их тихий минорный смех поднялся над лягушачьим гамом и разделился на голоса:

— Ну чего, Гейб, дальше совсем никак?

— Пойдешь с нами, дед?

— Уж с твоим-то чутьем мог бы и имена наши разнюхать.

Старик Габриэл немного продвинулся по крыльцу.

— Тут Мэтью, и Джордж, и Вилли Майрик. А кто еще?

— Это Бун Вильямс, дед.

Габриэл нащупал палкой, где заканчивается крыльцо.

— Куда это вы намылились? Погодите чуток.

— Ждем Моза и Люка.

— Поохотимся за этой кошкой.

— Ну и с чем вы на нее охотиться будете? Вам даже взять нечего, чтобы можно было убить дикую кошку. — Он уселся на самом краю крылечка, свесив ноги. — Я уж говорил об этом Мозу с Люком.

— А сколько диких кошек ты убил, Габрик? — В их голосах, всплывавших к нему из темноты, сквозила незлобивая насмешка.

— Когда я еще был пацаном, появилась одна кошка, — начал он. — Она тут все рыскала, искала себе крови. Однажды ночью залезла в хижину через окно, прыгнула на кровать к одному негру и горло ему перегрызла, он даже крикнуть «боже мой» не успел.

— Это кошка в лесу, дед. Она больше по коровам. Юп Вильям ее видел, когда шел на лесопилку.

— И что он?

— Сделал ноги. — Их смех опять перекрыл звучание ночи. — Он думал, она за ним пришла.

— За ним и пришла.

— А она за коровами. Габриэл фыркнул.

— Она приходит из лесу кой за чем побольше, чем просто коровы. Ей человеческой крови нужно. Вот увидите. А если сбежите на охоту, ничего путного не выйдет. Она сама охотится. Я ее почуял.

— А почем знаешь, что это ее унюхал?

— Дикую кошку я ни с чем не спутаю. С тех пор как я был мальцом, тут ни одной не бывало. Может, здесь покараулите?

— Ты ведь не боишься оставаться тут один, правда, дед? Старик Габриэл словно одеревенел. Он нащупал перила, чтоб удобней было подниматься.

— Если вы ждете Моза и Люка, то лучше идите: они уже вышли час назад.

— Иди сюда, говорю! Быстро зайди сюда!