Подводы приходили и уезжали. Сколько их разгрузилось в хранилище, никто не считал. Левон уволок Софку в пустующее хранилище. И, закрывшись изнутри на засов и крючок, тешился бабьим телом, забыв об обеде и ужине.

— Отпусти! Хватит!

— Сколько ты надо мной посмеялась, за все получи! — вдавливал в стену.

Софка не могла уже держаться на ногах. Левон валил ее на пол, не давая передышки.

— Отстань! — пыталась она оттолкнуть. Но снова оказывалась в тисках Левона.

Лишь под вечер, сев перекурить, дал передышку Софке. Та всхлипывала:

— Что же теперь будет? Испоганил за что? Зачем надсмеялся? Или любишь меня? — заглянула в лицо робко.

Левон ничего не ответил. Притянул к себе. Начал лапать. Как свою.

— Что ж я дома скажу? Своим что отвечу? Где и с кем бабой стала? Как быть мне? — спрашивала она. — А может, после службы останешься в совхозе нашем? Вместе будем, а? Иль есть у тебя жена?

— Нет, один отец! — признался честно Левон.

— Так как мне быть? — дрогнула Софка всем телом.

— Не бойся, — ущипнул за тугой зад. И, подумав, продолжил: — Поживем, увидим…

Всю оставшуюся неделю Левон с Софкой были неразлучны. Какие танцы! Левон о них забыл. Он не оглядывался ни на одну из девчонок. В роте быстро смекнули, что произошло, и незлобно подшучивали:

— Смотри, Левон, от таких свиданок девки имеют привычку беременеть.

— Быстро ты подженился! И как тебе удалось уломать ее? Поделись!

— Левон, когда отцом станешь, в кумовья позови…

Но парень и не думал жениться на Софке. Уж слишком легко она ему досталась. Он не страдал по ней, не мучился, не добивался взаимности. Он просто взял ее.

Левон ничего не обещал ей. Не врал. Не обнадеживал. Отмалчивался на вопросы о будущем.

А когда пришло время, спокойно уехал из совхоза в свою часть, забыв о коротком романе без любви.

Вспомнил о Софке лишь на следующий год, когда уже не роту, а целый батальон направила часть в этот же совхоз.

За минувший год у Левона хватило всяких приключений. Бывая в увольнениях, знакомился с девчонками. Убегал в самоволки на свидания. Троих сменил за год. Теперь, подъезжая к совхозу, едва вспомнил имя той, которая стала в его жизни первой.

Софку он увидел на второй день. Едва узнал ее. Похудевшая, она резко изменилась. И, увидев Левона, побледнела. Он сам подошел к ней. Но женщина отвернулась.

— Софка, иль не узнала? — удивился Левон.

— Нельзя мне узнавать тебя, — ответила тихо.

— Это почему? — схватил ее за плечи. Но женщина оттолкнула, резко вывернулась из его рук.

— Хватит с меня одного ребенка от тебя! Сына родила. Твоего! Ты даже не спросил, не писал мне. А я чуть не сдохла, когда рожала.

— Сын? Мой? — Левон оторопел.

— Да, он твой. Егорушка. Ему уже четвертый месяц пошел. Похож на тебя. Но отцом он назовет не тебя. Я — замужем, — отступила от Левона на шаг. И добавила: — Муж не знает, что сын — не от него. Я вышла за него сразу, как только поняла, что беременна. Он — ветврач. Якут. Добрый человек. Малыша любит. Очень заботится о нас с Егором. И я довольна. Хотя поначалу хотела руки на себя наложить. Но все к лучшему уладилось. И ты не мешай нам. Не ищи со мною встреч. Прошлое забыто. Я — жена и мать. И если ты не желаешь зла своему сыну, не мешай нам, — попросила тихо.

— Я хочу увидеть Егорку.

— Не надо. Ни к чему тебе. У него есть отец. — Софка резко повернулась и торопливо пошла по ухабистой, размытой дождями дороге.

Его женщина… Чужая жена… Она больше не искала и не хотела встреч с ним. Она не упрекала, не, звала. Став матерью, она выжила для сына, приняв единственно разумное решение ради новой жизни. Она всячески избегала встреч с Левоном. И не показала ему сына.

Левона как-то сразу откинуло от девок. Они оказывается, могут подарить не только блаженство, но и муки. Да еще какие! С бессонными ночами, с тяжелыми раздумьями, переворачивающими всю душу наизнанку.

Левон вернулся в Родники весной. Возмужавший, выросший, он вошел в дом под вечер, зная что ею не ждут. Ведь о своем приезде никого не предупреждал.

Отец лежал в постели. Он болел уже давно и не смог встать навстречу сыну.

Вернулся! Слава Богу! Думал, не дождусь тебя. Но доскрипел. Хотя уже и недолго мне осталось мучиться.

- Как же ты жил? Один? — огляделся Левон изумленно, заметив безукоризненный порядок в доме. Чистое белье и постель отца.

- Живу один. Ну, а в доме помогают управляться. Добрые люди еще не перевелись. Содержат. Кормят меня. Не дают умереть.

Левон вглядывался в исхудалое морщинистое лицо. Как состарился отец за годы разлуки, как изменился!

- Не горюй, сынок! Ничто в жизни не вечно Всем когда-то надо уходить. Но не бесследно! Слышишь. Взамен себя детей оставь! Иначе пусто жил! Да вот еще, пока я не забыл, прошу тебя, сынок уважь меня, старого, не брось кладбище, стань его хозяином. Нынче плату прибавили. Считай, вдвое больше меня получать будешь. Не отдай наши могилы в чужие руки. Вдруг что со мной стрясется помни, это была последняя просьба к тебе

Левон умолял отца не привязывать его к погосту. Но старик обиделся, отвернулся, оборвал разговор. И Левону поневоле пришлось согласиться.

Директором кладбища его назначили на третий день после приезда.

Вначале парень никак не мог смириться с ненавистной должностью и редко бывал на кладбище. Оно навевало на него тоску и страх, привитый с детства страшными сказками. Он не любил людей, подолгу скорбящих у могил. Он смотрел на кладбище со смешанным чувством страха и отвращения. Его раздражали венки с бумажными цветами, пышные памятники, появившиеся на могилах в последние годы. Злили надписи и посвящения, похожие на запоздалые заклинания, ограды из витого чугуна.

Левон незаметно для себя ступил за ворота кладбища. Решил навестить могилы братьев и матери. У знакомой ограды остановился на миг. Глазам не поверилось, как буйно разрослась здесь сирень за время его отсутствия.

Левон открыл калитку, поклонился праху родных, присел на скамейку. И вдруг услышал голос матери: «С приездом, сынок!»

Левон огляделся по сторонам. Никого вокруг. Ни одной души поблизости. Волосы на голове встали дыбом.

«Что это мне мерещится? С чего бы такое показалось? Ведь и не выпил. Выспаться успел», — ощупывал себя парень, проверяя — уж не спит ли он? Ущипнул себя за руку. Больно. Значит, все вьявь. Ничто не почудилось. И тут же почувствовал, как легкая, почти невесомая рука погладила его по голове, потом по плечам.

«Здравствуй, мама», — понял сердцем. И отступил страх. Вспомнились годы одиночества, прожитые без нее в опустевшем доме. И чувство вины перед нею, единственной, захлестнуло Левона. Слезы брызнули внезапно, как когда-то в детстве..

«Ты пришла ко мне. Значит, простила. Спасибо тебе. Как я ряд, что ты со мной. А отец говорил, будто умершие не возвращаются к живым и навсегда забывают всех земных. А ты помнишь меня…»

Левон заметил, как при полном безветрии затрепетали на могиле матери синие незабудки. Но ему не было страшно. Полный покой овладел им. Он впервые в жизни отдыхал по-настоящему.

Две ветки сирени легли на плечи, словно обняли родными руками.

«Мама, прости меня, — шептал, а может, думал он, — У тебя уже есть внук. Мой сын. Но я его не видел. И, может, не увижу никогда. Я сделал ошибку. Оказывается, не всякую исправить можно. За каждую, быть может, накажет судьба…»

Он просидел у могилы до сумерек. И только сегодня понял, почему так неохотно уходил отсюда отец.

Левон решил навещать могилы как можно чаще.

Когда вернулся домой, отец, едва глянув, сказал одобрительно:

— У наших был, на могилах. Обок живем. Авось поумнеешь…

— С тобою когда-нибудь здоровалась мама? После смерти…

— Случалось. Особо когда я переживал о чем-то. Раньше, с живой, посоветоваться мог. Когда умерла, не с кем стало. А потом, на могиле, понял: не совсем один на свете живу… Оттого и говорю тебе: не отдавай погост в чужие руки.