Петрович в бригаде пользовался неоспоримым авторитетом и уважением. Если нужно было прервать спор или загоравшуюся ссору, не пуская в ход кулаки, умел это сделать он один. Петрович был старше всех. Никто не называл его по имени. Но это не обижало человека. Главное — в отношении. А на него он не мог сетовать.

Ованес Петрович был армянином. Но из Армении уехал давно. Вместе со своими ровесниками-мальчишками. В тот год ему не исполнилось семнадцати лет.

Получила семья на отца запоздалую похоронку. Погиб под Сталинградом. «Пал геройски в бою с фашистами», — написал командир в коротком полевом треугольнике и хвалил бойца за мужество и отвагу, проявленные при защите Отечества.

Ованес всю ночь не спал, успокаивая рыдающую мать. Семеро детей остались на ее руках. Семеро сирот. Их не накормишь звонкими словами. А на пенсию не только одеть и обуть — прокормиться невозможно.

Мать из сил выбивалась, пока была надежда, что вернется муж с войны и заживут как прежде.

Отец Овика был известным в городе сапожником. А тут война… Все испортила, оборвала и отняла.

Когда уже Ованеса увозили на фронт, мать долго бежала за машиной, глотая пыль.

Босая, черный вдовий платок сбился с головы, обнажив совсем седые волосы.

— Пусть твоя боль на меня падет! Айствац-джан! — обращалась мать к Господу, моля защиты для сына, и, упав на дорогу, встала на колени в пыль, крестя уезжающих на войну мальчишек, прося для них спасение и жизнь.

Слезы падали в пыль. Разве для войны рожают детей бабы? Разве для смерти поют им песни и мечтают об их счастье, навсегда забыв о себе…

Овик стал Петровичем во втором бою. Он был в разведроте, и его чаще всех посылал на задания лысый пожилой майор, знавший: этот парнишка постарается справиться. Потому что ему было что отстаивать, было за что мстить.

Трижды еле выживал в госпиталях. Но, видимо, молитвы матери уберегли от смерти. И едва затягивались раны, Петрович снова возвращался в свою роту.

Война… Она торопилась собирать свой урожай и косила ребят, не щадя, не глядя на возраст. В коротких передышках не успевали хоронить, подсчитывать потери.

Где это случилось? Когда он увидел ее впервые? Ах да, на переправе через Березину. Какое красивое название у белорусской реки. Но переправа была суровой.

Ованес вместе с двумя разведчиками должен был подавить огневые точки врага на левом фланге.

Обвешанные гранатами, они ночью сумели переправиться на противоположный берег и быстро справились с заданием. Теперь надо было прикрывать переправу. Но разведчиков засекли снайперы и вдавили в землю, не давали поднять голову.

И вот тут услышал Ованес несколько автоматных очередей, протарахтевших совсем рядом, и в наступившей тишине кто-то попросил:

— Эй, вы! Братишки! Дайте закурить!

Ованес оторвал кусок от газеты, насыпал в него махорку. Поднялся, чтобы передать. И онемел. Закурить просила девушка в военной форме. Она привстала из окопчика. Протянула руку за куревом.

— Спасибо, брат! — сказала так, будто годы войны прошла рядом.

— Ты кто? Как зовут тебя? Зачем здесь оказалась? — изумился Петрович.

— Ленка! Разведчица я! Как и вы! Ложись! — толкнула Ованеса и сама залегла на минуту. Вовремя: приметили их немцы.

Во второй раз увидел он ее возле полевой кухни. Там разговорились, познакомились. Понравились друг другу. И даже война отступила перед ними. Не решилась разлучать.

Ленка была на год моложе Ованеса. И тоже считалась самой дерзкой и смелой из всех разведчиц-девчат.

Петрович полюбил, не зная о ней ничего. Кто она? Как оказалась на войне? Откуда забросила ее судьба?

Ленка… Он целовал девчонку в сыром блиндаже. Он боялся за нее больше, чем за собственную жизнь. Он не мог жить без нее и постоянно ждал встречи. Он узнавал ее в кромешной ночи. Под бомбежками И обстрелами. Ее шаги, дыхание из тысяч смог бы отличить.

Она ни разу не оттолкнула, не избегала встреч. Он видел: она искала его и боялась за него.

Война украсила грудь Петровича орденами и медалями. За горе и утраты, за отнятого отца и слезы матери. За обожженную юность отметила. И подарила Ленку…

Та майская ночь в Берлине была особой. Непривычно тихой, оглохшей от войны. Пахло пылью и порохом. Город — весь в развалинах, будто не видел наступившей весны. А она не хотела уступать войне и цвела всюду, где только зацепилась, уцелела жизнь.

Она пропела над их головами робким голосом птахи, обрадовавшейся тишине и первой влюбленной паре.

Они шли по Берлину, забыв о дорогах войны, оставшихся за плечами.

Короткое объяснение в любви на чудом уцелевшей скамейке у чужого дома было торопливым.

Ленка слушала, затаив дыхание. Не отнимала горячие ладони. Она согласилась поехать с ним, когда все закончится и победа вернет их к миру. До этого оставались считанные дни.

Петрович решил не предупреждать своих заранее. Знал, что сумеет вернуться домой раньше, чем придет письмо. И приехал вместе с Ленкой поздней ночью.

Мать, открыв дверь, не увидела невестку. Повисла на шее сына, плача от радости. Она даже не поняла, не поверила в услышанное.

— Жена? Какая жена? — ахнула от удивления и, оглядев девчонку в военной форме, даже не поздоровалась. Не пригласила в дом. Ушла, поджав в обиде губы. Не оглянулась на сына, возвращение которого минуту назад назвала подарком Господа.

— Входи! — взял он Ленку за руку, ввел в дом. И, усадив, попросил немного подождать.

— Уведи ее! Прогони!

— Почему?

— Честные девочки не мотались на войну ловить мужей. Хватало забот дома. Или у нее семьи не было? Где ее отец и мать?

— Она детдомовская! Сирота.

— Тем более. Разве сумеет такая стать женой? В своем ли ты уме?

— Она войной проверена. Сумела там мне другом стать.

— Вот так она и воевала за твоей спиной?

— Не смей так говорить. Она моя жена, и я люблю ее.

— Где на ней женился, туда и веди. Мне не нужна невестка-сучка. Я ждала, что ты приведешь в дом чистую девушку. А что получилось? Опозорил дом и семью. Да как мы будем смотреть в лицо людям, родне? Вернулся с войны с потаскухой, — упрекала мать.

— Думал, ты искренне обрадовалась мне. Жаль — ошибся. Что знаешь ты о войне? Там я много раз погибнуть мог. И выжил, потому что Ленка была рядом. Тебе этого не понять. На войне не было потаскух. Я ни одной не видел. Мало кому повезло выжить и найти подругу. Я — один из тысяч. Это тебе подтвердит любой фронтовик. Жаль, что сама ты этого понять не хочешь.

— Уведи ее! — упрямо повторила мать.

— Но я с нею уйду. Навсегда. Я не останусь с тобой. И если уйду, то никогда уж не вернусь сюда, — встал Ованес и ждал, на что решится мать.

Но та отвернулась к окну и беззвучно плакала.

— Прощай, мама, — сказал Ованес, уходя. И, взяв Ленку за руку, не говоря ни слова, вывел на улицу, пошел к вокзалу.

— Куда мы идем?

— Поскорее и подальше отсюда, — ответил Петрович.

— Твоя мать меня не захотела принять? — остановилась Ленка.

— Тебе не с нею жить. А я с тобой — навсегда, — взял под руку.

Куда они ехали в том поезде, Петрович и сам ответить не мог. Лишь по дороге решил завернуть к своему другу — в Белоруссию. Ведь приглашал тот навестить после войны.

Бесхитростный, обезлюдевший после войны поселок встретил ребят пожелтевшими от пороха и невзгод ивами, склонившими ветви к земле.

Березы, удивленно перешептываясь, смотрели на молодую пару, все не веря, что есть счастливые И в это лихое время.

Старухи в черных платках сидели на завалинках, шепча молитвы.

Ох и не все дождались домой кормильцев! Оттого и льются слезы по впалым щекам.

Дело не в сытости. Нет войны. Прогнали немца мужики. Но… Многие не вернулись. Осиротели семьи, опустели дома. Кто продолжит род, кто даст новую жизнь фамилии? Некому… И плачут бабы, заворачивая слезы в концы платков. Если б все отжать и собрать воедино, не одна Березина получилась бы. Но и это не оживит, не поднимет погибших! И горят свечи в память… Сколько их зажигалось каждый день в Белоруссии? По каждому погибшему плакали. Всех отпевали грустными перезвонами церковные колокола.