— Швыряй его!

— Что тут у вас происходит? — грохнуло за плечами парней. И старый мастер училища, багровея лицом, велел не медля отпустить из рук Данилу. Едва тот встал на ноги, мастер оглядел ребят и сказал глухо:

— Ни одна девчонка не стоит того, чтобы из-за нее мужика губить! А впредь, обещаю при всех, уберу от вас эту дрянь, Катьку, пока не перезаразила! От нее одно горе! А ведь девчонку, если она путевая, любить надо. Не смотреть, как на сучку! Не стыдно вам? Пользуетесь ею все, как общим ночным горшком! Без любви, грязно, пошло! Мы на войне любить умели! Не таскались, как кобели! А вы до чего дошли? Мальчишку сбросить хотели за нее! Вовсе озверели! Что из вас получится? Отребье, не мужики! — негодовал мастер.

Катьку, на глазах у всех ребят, вывели после работы из общежития, посадили в машину и увезли. Куда? Об этом никто не сказал ни слова.

Данилка не ждал, когда ребята, дождавшись темноты, насядут на него, требуя деньги. Он надежно спрятал их в горсаду. И, пошатавшись до ночи, вернулся в комнату.

Ремесленники и впрямь не спали.

— Гони деньгу! — потребовали сразу.

— Сбрехала она вам! Не было у меня денег никогда!

Данилку тут же вышибли из комнаты, предупредив не появляться без кошелька.

Он ушел на улицу. Долго слонялся по горсаду, пока его не подманила к себе на скамейку лохматая девка, спросив:

— Уж не меня ли ты ищешь, молодой, красивый?

Данилка вначале растерялся. Потом сообразил.

Хрустнул в кармане спрятанной про запас полусоткой и смело шагнул к девахе.

Там его и нашел на третий день мастер училища вместе с милицией. Данилка лыка вязать не мог. Сухой с похмелья язык нес несусветное. Да и что было взять с мальчишки, впервые в жизни хлебнувшего вина?

Его вернули в комнату к ребятам, пропахшего потной постелью, портвейном, измазанного губной помадой.

— Гляньте, пацаны! У этого Данилы новая блядь появилась! — услышал над самым ухом.

— Во, козел! Нас за него лягавые трясут, а он по шлюхам таскается! Вломить надо!

— Не тронь! Пусть расколется, чем блядей приманивает, — окружили ребята Данилку.

— Шикарная шваль, шикарная баба! Знатно шиканули, — лопотал Данила, не протрезвев, не соображая, что от него хотят.

Новая подружка была много опытней Катьки и пустила Данилку в свору своих приятельниц, таких же, как и сама.

Они живо облегчили кошелек Данилы. И вскоре напомнили, что даром только в берлоге получают. А лезть к девочкам с пустыми руками все равно, что без яиц заявиться…

Данилка вернулся в общежитие потрепанный, как кобель после драки. Сразу на койку свалился.

— Эй, Шик! Где твоя шикарная? Адресок дай! — пристали ребята. И Данила, матерясь, пригрозил любому развернуть голову на задницу, кто к нему подойти посмеет.

Неделю приходил в себя. Едва почувствовал, что прочно стоит на ногах, снова к девкам потянуло.

На этот раз повезло в магазине. Примеряла тетка пальто. Новое к зиме купить решила. Пока перед зеркалом крутилась, оглядывала себя, Данила сумочку стащил. И ходу из магазина.

Три дня гулял с девками. Каждую порадовал. Ни одну не обделил. Те удивлялись его прыти и выносливости. Но на четвертый день напомнили, что сухая ложка горло дерет.

Данила шарил по карманам целый год, пока его не схватили за руку в автобусе. И когда везли в милицию, из парня едва не сделали настоящую отбивную. Его терзали со всех сторон даже те, у кого в кошельках, кроме пыли, ничего не водилось.

Его колотили кто как мог. Кулаками и ногами.

По голове и лицу. Едва подъехали к милиции и водитель открыл дверь автобуса, толпа, давя друг друга, ринулась к Даниле, чтоб лично отправить его под стражу, под суд… В суматохе Данила выскользнул из рук державшего за шиворот мужика.

И не успела толпа опомниться, нырнул в проулок.

С того дня он перестал потрошить карманы, а приглядывался к ларькам и магазинам. У зазевавшихся кассирш выхватывал пригоршню-другую купюр покрупнее и убегал… Едва переведя дух, заявлялся к девкам.

— Шикарные бабы! — бормотал он в пьяном бреду, когда, разыскав, его снова возвращали в общежитие.

— Эй, Шик! Поделись блядями! — смеялись фэзэушники. И завидовали парню, жившему иной, совсем взрослой, недоступной для них жизнью.

Чем старше становился, тем смелее тряс Данилка горожан. И однажды решился. Залез в винный магазин. И, нагрузившись под завязку, сумел сбежать. Но… Не повезло. И через час, прямо из постели его вытащил милиционер и повел через весь город в наручниках. На этот раз ремесленное училище выплатило ущерб. Отстояло Данилу, упросило милицию не гробить судьбу мальчишке. А старый мастер, насовав пощечин, пообещал загнать Данилку по окончании училища туда, где раки зимуют.

Мальчишка не хотел ждать, пока мужик исполнит обещание. И, едва тот отлучился к телефону, вытащил из его кармана всю зарплату и сбежал через окно.

На этот раз он не пошел к девкам, понимая, что там его поймают в два счета. Он пришел на железнодорожный вокзал, собираясь удрать от всех сразу.

Данилка заскочил в вагон. Но проводница тут же потребовала билет.

— Тетенька, меня ограбили! Вытащили все деньги. И мне теперь домой вернуться не на что, — прикинулся несчастным. Но в это время с перрона в окно вагона заглянул милиционер, в чьих руках успел побывать Данила. Парень пригнулся. Но поздно. Его приметили. Вывели из вагона, подталкивая в спину кулаком.

В этот раз никто не вступился за Данилу. И через месяц поехал он в зону отбывать свой первый срок.

На суде мастер училища сказал, что пытался образумить, остановить парня. Но ничего не получилось. Что более неблагодарного, испорченного мальчишку ему встречать не доводилось.

Из зоны Шик вышел через три года. Он уже был не тем дерзким пареньком, действующим на свой страх и риск. Он сидел с настоящими ворами, которые хорошо подковали, подготовили к будущему, дали адреса, куда нужно ему прийти после освобождения.

Но… Милиция, не дав оглядеться, вмиг отправила в деревню на строительство элеватора.

— Смотри: сбежишь — найдем. Но тогда кисло будет, — забросили Данилкин чемодан в грузовик. И тот, фыркнув, до самой деревни не остановился ни разу.

Едва он вышел на работу, его окликнул знакомый голос:

— Данила! Во, гад! А ты как сюда попал? — едва узнал в крановщице подругу детства.

Катька тут же подошла. Присела рядом. Разговорились.

Шик, так его звала вся зона, слушал бабу, вглядываясь в осунувшееся лицо.

— Ох и не повезло мне, Данилка, из-за тебя! Вначале в больницу загнали. Целый год уколами терзали. То ли лечили, то ли обследовали. За колючей проволокой. На хлебе и воде держали. Так я после того не то что мужиков, себя забыла.

— Ничего, я тебе напомню, — успокаивал Данила.

— Да будет тебе смеяться. Я уж остепенилась. Три года в этой дыре живу. Вместо пугала. Колхозные хахали пытались подвалить, так я их так наладила, близко не возникают. Тоже мне, кавалеры из свинарников! В говне по уши, а туда же, в мужики лезут, — сморщилась она брезгливо. — Ты где остановился? — спросила Катька. И, узнав, что поселили Данилу в заброшенном доме пчеловодихи, умершей лет пять назад, довольно улыбнулась: — Ну, там тебе вольготно будет.

— Если ты придешь, — ответил он в тон.

Катька, ничего не обещая, вернулась на кран.

А Данила вместе с двумя стариками принялся за кладку.

Вначале неохотно, потом увлекся. И кладка пошла. Руки вспомнили забытое. И вдруг услышал за спиной:

— А у вас новенький? Что же не похвалитесь?

Оглянулся Данила и увидел девушку. В простеньком ситцевом сарафане, косынка на плечах — белая в синий горох, легкие босоножки на босу ногу. Все немудрящее. И русая коса — в руку толщиной, и глаза — синей горошка.

Глянул на нее Данила и глаз оторвать не смог. Уж так понравилась. Так запала в душу. Он смотрел на нее, не отрываясь, обалдев от изумления.

«Ведь и такие, оказывается, бывают. Без краски, без ярких тряпок. А до чего мила!» — Он вглядывался в лицо девушки и впервые растерялся, не зная, с чего начать разговор. Опомнился, когда она уже уходить собралась.