И все же новая машина, легко скользнув по полосе, красиво взмыла в небо. За сорок минут Федор выполнил все фигуры, вгонял в штопор, в пике, крутил «бочку», закладывал крутые виражи. Резко меняя высоту, проверял самолет на всех режимах работы. И когда с земли последовала команда идти на посадку, стал гасить высоту над аэродромом. Все шло как нельзя лучше. Уложился в самый раз. Горючки хватало как раз на посадку. И тут… Заклинило шасси…

Федька снова поднял самолет над полем. Попытался отрегулировать шасси. Но не Получилось. Оно не вышло. Горючее было на исходе.

— Никитин! Федя! Слышишь? Садись на «пузо». Придави скорость, как можешь. Мы тебя встретим! Давай! — послышалось с земли.

Федор и теперь помнит ту посадку. С аэродрома его увезли в больницу. Он один выжил. Двое ребят из его экипажа скончались в самолете. От машины остался лишь обгоревший скелет.

Три месяца отец поднимал на ноги сына. Полный паралич ног из-за повреждений в позвоночнике. С таким не шутят. Федьке прочили инвалидную коляску с прицепным горшком. Он не мог не только встать, даже самостоятельно повернуться на другой бок. Плохо слушались руки.

Отец, да и все врачи радовались и этому результату. Ведь жив. А мог и умереть.

Когда Никитина привезли домой, он увидел заплаканных мать и жену. Мать Бога благодарила, что сын живым остался. Жена ревела молча. А ночью, когда его уложили в постель, Настю словно прорвало:

— Зачем ты выжил? Ну кто я теперь? Жена инвалида, пожизненно прикованного к постели? И я при тебе в няньках до гроба? Это в тридцать лет, когда жизнь только началась? За что ты меня наказал? — кричала она не своим голосом.

— Настя, да разве я виноват?

— Мужчина должен думать о семье. Зачем нам

обуза? Почему тебе не хватило последней капли смелости?

— Какой? — не понял Федор.

— Мужчины не должны жить инвалидами! Неужели не понятно?

— Вон отсюда! — указал ей на дверь.

Настя не заставила повторять. И, схватив детей, тут же выскочила из квартиры.

Отец, узнав о причине ухода невестки и внуков, молча комкал угол скатерти, успокаивал мать. Он не спал до утра, курил, мерил опустевшую квартиру тяжелыми шагами. А потом будто насмелился:

— Давай, сынок, через неделю положу тебя на дополнительную операцию. Хуже, чем сегодня, не будет. Но ведь есть шанс. Надо воспользоваться.

За эту неделю постарайся силенок набраться. Выспись. И ни о чем не переживать! Будь мужчиной! Сосредоточься на главном. В твои годы и здоровье, и жизнь наладить можно. Все от тебя зависит. Договорились?

Федьку трясло. Он плохо слышал отца. И не через неделю, а ранним утром увезла его «неотложка» в больницу с сильнейшим приступом. Сдали нервы…

В этот раз его не торопились выписывать домой. Отец не отходил от него. Он ни разу за все время ни словом не обмолвился ни о Насте, ни о внуках.

За два месяца перенес Никитин не одну — три операции. От него не отходила крепкая грубоватая массажистка, ворочавшая, крутившая Федора под массажем, как игрушку. Она втирала, вбивала в его мышцы мази и настои. Она не щадила, не давала отдохнуть.

Через три месяца, не веря самому себе, Федор стал сгибать ноги. Постепенно он начал ощущать ими тепло и холод. И научился самостоятельно переворачиваться в постели.

Он едва дождался, когда с его спины будет снят жесткий хирургический корсет. Отец вложил в Федьку все свои силы. Через год Никитин встал на ноги… Нелегкими были первые шаги. Пришлось учиться ходить заново. Но это уже было проще.

И в один из дней в палату к Федьке пришла мать вместе с сыновьями.

— Бросила их Настя, сынок. Уже больше года, как оставила. Привела ко мне за руки и сказала, что замуж выходит. А новый муж не хочет детей чужих растить. У него нет времени возиться с ними. Да и должность не позволяет. Генерал. Солидный человек… Ну, я и обрадовалась, честно говоря. Наше, при нас останется. Едино не было от нее пользы, как от матери. Им со мной хуже не будет.

— Папка, ты не бойся! Я летом работать пойду. Только не переживай. Смогу обувь чистить за деньги или в столовой посуду мыть. Сам себе на форму заработаю. А игрушек больше мне не надо. Я уже большой, — говорил старший сын.

— А я бабушке дома помогать буду, — обещал младший и просил тихо: — Только ты не отдавай нас обратно. Ладно? Мы слушаться будем. И уже перестали драться…

Никитин слушал детей и понимал, как нужно ему поскорей встать на ноги.

Отец ничего не говорил о Насте. Молчал, словно и не было ее. А когда сыновья ушли, привел Федора в кабинет. Разговор начал издалека. О лечении, которое нужно продолжить, о массаже и зарядке.

— Я сделал все возможное, что в моих силах. Дальше дело за тобой. Нужно захотеть прочно встать на ноги. Сам понимаешь, мы с матерью не бесконечны. А у тебя — сыновья. Их вырастить надо. Выучить. Дать в руки специальность земную, а не мечту дурной бабенки, — сорвалось ненароком злое.

— Не злись, но и теперь смириться не могу, моим советом пренебрег, послушал пустышку. Исправить еще не поздно. Но сначала здоровье укрепи. Взял я тебе путевку в Болгарию. На месяц. В санатории будешь долечиваться! Там условия получше. И врачи требовательнее. Процедуры хорошие назначат. У нас таких возможностей нет. Я уже звонил. Договорился. Тебя ждут. Обещают на ноги поставить. Поезжай. Вернешься, подумаем, как дальше жить…

Через две недели Федор улетел в Болгарию. Там его и впрямь встретили ученики отца. И тут же увезли в санаторий, к морю, к солнцу, к пляжу.

Видно, отец обмолвился о трагедии сына. Федьку ни на минуту не оставляли одного, постоянно отвлекая на процедуры, упражнения, массажи, тренинги, ванны и души. Он уставал до изнеможения. А нагрузки увеличивались с каждым днем.

Начинал с неспешных пробежек по лужайке, а вскоре бегал утрами по пляжу. Вначале понемногу. Быстро выдыхался. Но через две недели мышцы ног перестали подводить. И Никитин делал по две пробежки в день.

Там же в санатории он познакомился с Евгением Кокориным — управляющим Якутлесом. Они жили в одной палате. Кокорин прошел войну и лечил фронтовые раны. Федьку сразу признал. Когда Никитин скупо рассказал ему о себе, управляющий предложил не задумываясь:

— Давай к нам — в Якутию! Тебе не столько тело, сколько душу надо вылечить. Ту болячку, какая внутри сидит. После этого все остальное в момент пройдет. У нас для того все условия. Отдаленность от всех людей. Всегда на природе, на свежем воздухе. Тишина. И самые высокие заработки…

— А дети? Их я с кем оставлю?

— Я же тебя на пять лет зову! Они те годы с бабкой и дедом поживут. А ты окрепнешь и заработаешь неплохие деньги! Главное — нужно изменить обстановку Оторваться от бабы, от инвалидности! Вроде ты у нас с юности! Поверить в это! Сам почувствуешь, когда готов в Москву вернуться. Даю слово, держать тебя не стану силой. Будешь сам себе хозяином.

Никитин вначале не воспринял всерьез предложение Кокорина. Он даже думать не хотел о том, чтобы покинуть Москву. Но тот, возвращаясь домой, дал Никитину свой адрес, советуя не терять, и добавил:

— До скорой встречи, бригадир! Даю слово, мы с тобой еще на медведей поохотимся. Вместе! Хороший ты парень, Федька! Думаю, приживешься у пас. Только не тяни время.

Никитин ничего не обещал. А когда через неделю вернулся в Москву, вошел в квартиру без костылей и сопровождающего, даже отец разулыбался.

Федор сделал двадцать приседаний, отжался на полу на руках и встал с нормальным дыханием, родители успокоились. Сыновья висли на нем, визжа от восторга.

Никитин еще по дороге в Москву решил вернуться к полетам. Но отец, услышав об этом, побагровел:

— Я этого не перенесу! Один раз едва не потерял тебя. Не мог простить себе, что не воспрепятствовал глупости. Во второй раз — не допущу!

— А как жить буду? Ведь без дела сидеть не смогу! Да и мальчишки… Есть, конечно, одно предложение: поехать в Якутию, — и рассказал о Кокорине через усмешку.

Он ждал, что мать с отцом возмутятся. Но те задумались.