«Все мы готовы положить жизнь за вашего мужа!» — звучали в душе Маргариты слова сэра Эндрю, пока она, затаив дыхание, следила за разыгрывавшейся перед нею сценой. Глядя новыми глазами на упрямый широкий лоб, глубоко сидящие голубые глаза, выражавшие теперь непреклонную волю, на могучую фигуру, дышавшую силой и энергией, она поняла, почему так велико было его обаяние среди членов Лиги Алого Первоцвета: он рыцарь! Он герой!

Шовелен с тревогой поглядел на часы: где же запропастился Дега со своими людьми? Настал час дерзкого англичанина!

— Вы едете в Париж? — самым непринужденным тоном спросил он сэра Перси.

— Будь я проклят! Конечно, нет! — со смехом воскликнул Блейкни. — Я только в Лилль. Неудобное место теперь Париж, месье… э… э… Шобертен… простите, месье… Шовелен.

— Для вас, сэр Перси, Париж не может представлять никаких неудобств, — язвительно возразил Шовелен, — ведь вы не принимаете участия в современных волнениях.

— Да, это дело не мое… Но все-таки удивляюсь, как может наше проклятое правительство поддерживать вас! А все старый Питт, который трусит! Что, вы спешите, сэр? — прибавил Блейкни, видя, что Шовелен опять вынимает часы. — У вас, вероятно, назначено свидание? Не стесняйтесь, прошу вас! — Он встал из-за стола и придвинул свой стул к огню. — Мне тоже нет никакой охоты торчать в этой берлоге, хотя мне-то некуда спешить, — беспечно продолжал он. — Черт возьми, сэр! Вы опять смотрите на часы? Уж не думаете ли вы, что время от этого пойдет скорее? Что? Вы ждете друга?

— Д-да, м… м… друга.

— Надеюсь, не даму, месье аббат? — с громким хохотом воскликнул сэр Перси. — Этого, кажется, святая церковь вам не разрешает. Что? Садитесь поближе к огню: становится чертовски холодно.

Он ударом ноги поправил дрова, отчего те вспыхнули ярким пламенем, и подвинул к камину второй стул.

Шовелен, дрожащий от нетерпения, не мог отвести взгляд от входной двери, а потому уселся к ней лицом.

— А что, этот ваш «друг» очень красив? — лукаво осведомился Блейкни. — Эти маленькие француженки бывают дьявольски очаровательны! Впрочем, бесполезно спрашивать, дело известное: церковь не имеет соперников в вопросах эстетического вкуса… что?

Но Шовелен не слушал его, впиваясь взглядом в дверь. Его тонкий слух уловил мерный шум шагов целой группы людей, приближавшихся к дому.

Сэр Перси, по-видимому, также его услышал. Он встал, подошел к столу и, повернувшись спиной к Шовелену, незаметно высыпал в свою табакерку весь перец из стоявшей на столе перечницы.

— Что вы говорите, сэр? — громко обратился он к Шовелену, поглощенному предвкушением близкого торжества.

— Я? Извините, сэр Перси, я не совсем расслышал ваши слова.

— Я говорю, что жил на Пиккадилли достал мне дивного табака. Такого у меня никогда еще не бывало. Не желаете ли попробовать, господин аббат?

Он небрежно протянул табакерку, и ничего не подозревавший Шовелен машинально взял шепотку.

В то же мгновение Шовелен поднес «табак» к носу и ему показалось, что его голова разрывается на части. В глазах у него потемнело, и он почти задохнулся от страшного непрерывного чиханья, а пока он бессильно корчился на своем стуле, ослепший, оглохший, одуревший, Блейкни не торопясь надел шляпу, бросил на стол несколько монет и спокойно вышел из комнаты.

Глава 26

Когда Маргарита опомнилась от всего, что только что произошло на ее глазах, ее сердце наполнилось глубокой радостью, хотя она и сознавала, что беспомощное состояние Шовелена продлится лишь несколько минут и что сэр Перси все-таки не знает, какая страшная опасность ему грозит.

Где-то совсем близко раздалось бряцание оружия, потом голос Дега. Шовелен, шатаясь как пьяный, добрался до порога и распахнул дверь.

— Видели высокого… иностранца? — с трудом прохрипел он между двумя приступами кашля.

— Где, гражданин? — изумился Дега, входя в комнату.

— Здесь… тут… пять минут назад!

— Мы никого не встретили около дома, гражданин, и…

— И опоздали ровно на пять минут! — с бешенством прошипел Шовелен. — Где вы так долго пропадали? К счастью, дело поправимо, иначе вам пришлось бы плохо, гражданин Дега!

Лицо и голос Шовелена выражали такую угрозу, что Дега побледнел.

— Высокий англичанин… — начал он.

— Сейчас только сидел со мной за этим самым столом, — с яростью перебил Шовелен, — но так как я был один, то и не мог задержать этого нахала. Брогар — дурак из дураков, а проклятый англичанин и ловок, и силен как бык. Он выскользнул у нас из рук!

— Гражданин, он не мог уйти далеко: капитан Жютле ручается, что ни одной живой душе не позволит пробраться к берегу.

— Это мы увидим! Объяснили вы людям, что они должны делать?

— Да, гражданин.

— Но смотрите, не задерживайте англичанина, пока он не доберется до хижины этого Бланшара, где намерены собраться его сообщники, — мы заберем их всех разом!

— Гражданин, я получил еще новые сведения: около часа назад какой-то иностранец очень высокого роста нанимал у еврея Рюбена Гольдштейна лошадь с тележкой и заказывал ее к одиннадцати часам.

— К одиннадцати? Теперь уже больше! Узнайте поскорее, уехал ли англичанин в этой тележке?

— Сию минуту, гражданин!

Маргарита не пропустила ни одного слова из разговора своих соотечественников и, с грустью понимая, что не может оказать иную помощь своему мужу, решила по крайней мере неотступно следить за врагом.

Шовелен нетерпеливо ходил по комнате, ожидая Дега. Тот явился через несколько минут в сопровождении старого жида в грязном, лоснящемся плаще. Не чище плаща было и его лицо с рыжими, с сильной проседью, пейсами, как у польских евреев. Он робко вошел и, остановившись у самого порога, покорно опустил голову.

Как все французы той эпохи, Шовелен был глубоко предубежден против семитской расы и относился к ее представителям с откровенным презрением.

— Это и есть тот человек, о котором вы мне говорили? — спросил он, останавливаясь на почтительном расстоянии от еврея.

— Нет, Гольдштейна мы не нашли, гражданин: вероятно, он повез-таки англичанина туда, куда тот нанимал его. А это его товарищ, которому, по-видимому, что-то известно. За некоторое вознаграждение он, конечно, сообщит, что нас интересует.

— Знаешь ты что-нибудь о высоком англичанине? — спросил Шовелен, гадливо разглядывая еврея, который, понурив голову, смиренно ждал, чтобы благородный господин удостоил его вопросом. — Мне очень нужно его видеть… Нет, любезный, не подходи ко мне! — прибавил он, когда еврей выразил попытку приблизиться к нему. — Оставайся там, где стоишь!

— Слушаю, ваша милость! Английского господина мы с Рюбеном встретили сегодня вечером тут, недалеко, и он спросил, нет ли у нас лошади с тележкой, чтобы отвезти его на Сен-Мартенскую дорогу, а потом дальше, куда он велит. Я, ваша милость, и мигнуть не успел, как уже Рюбен, этот сын Вельзевула, этот обманщик…

— Довольно! — с гневом перебил Шовелен. — Что дальше?

— Дальше, ваша милость? Ну, Рюбен ухитрился навязать господину свою лошадь с тележкой. Лошадь — сущая дохлятина, да и тележка поломана, а англичанин вынул целую горсть золота и говорит Рюбену: «Я все это дам тебе, если к одиннадцати часам тележка и лошадь будут здесь». Что говорить, они были готовы к назначенному часу, только лошадка-то хромала и еле могла сдвинуться с места.

— Но ведь они все-таки уехали?

— Как же, ваша милость, уехали… уже несколько минут назад. Дивлюсь я на того господина! Как не разглядеть, что за лошадь у Рюбена? А еще англичанин!

— Он взял, что было под рукой.

— Как что было под рукой? Нет, ваша милость! Уж если господин торопился, ему надо было взять мою лошадь!

— A-а! У тебя есть лошадь и повозка?

— Как не быть! В том-то и дело, что есть! Если вашей милости угодно…

— По какой дороге поехал мой друг англичанин?

Еврей как бы в смущении опустил голову и не сразу решился ответить. Маргарита ждала его ответа, замирая от страха, и с горечью думала, что этот человек держит теперь судьбу ее мужа в своих длинных грязных руках.