Ему подали все найденные у пленников бумаги. Тогда он повелительным жестом указал на дверь. Молодых людей подняли и бесшумно вынесли из гостиницы, а тот, который казался начальником шайки, снял маску и, нагнувшись к огню, пробежал захваченные бумаги.

— Недурно! — тихо сказал он. — Очень недурно для начала! — Его бесцветные лисьи глаза засверкали, когда он ознакомился с содержанием записки предводителя Лиги Алого Первоцвета, только что прочитанной молодыми людьми, но особенное впечатление произвело на него письмо, подписанное Сен-Жюстом.

— Так, значит, Арман Сен-Жюст все-таки изменник! — прошептал он со злорадной усмешкой. — Ну, берегитесь, прекрасная Маргарита! Теперь вы уже не сможете отказать мне в помощи!

Глава 10

В ложе

Оперный сезон 1792 года в Лондоне начался парадным спектаклем в театре «Ковент-Гарден». Публики было много, все места были заняты. Более серьезные слушатели внимательно слушали оперу «Орфей», но большая часть нарядной светской толпы, особенно молодые модницы, выказывала откровенное равнодушие к новому произведению Глюка.

Селину Сторейс восторженно приветствовали ее поклонники. Из королевской ложи было выражено милостивое одобрение любимцу лондонских дам Бенджамину Инклдону. Затем последовал блестящий финал второго акта, занавес упал, и публика вздохнула с облегчением: наконец-то можно дать волю болтливым и легкомысленным языкам.

В нижних ложах занимали места лица, известные всему Лондону: принц Уэльский, переходивший то в одну ложу, то в другую, упитанный, жизнерадостный, расточающий своим интимным друзьям улыбки и рукопожатия; мистер Питт, забывший на время тяготу государственных забот; лорд Гренвилл, министр иностранных дел, на ложе которого сосредоточивалось сегодня всеобщее внимание вследствие присутствия в ней маленького худощавого пожилого иностранца с желчным, саркастическим лицом и впалыми глазами, критически обозревавшими публику. Его темные волосы не были напудрены, скромное черное платье сидело на нем безукоризненно. Все видели, что лорд Гренвилл оказывал гостю надлежащее внимание, видели и то, что, всегда очень любезный и общительный, министр сегодня казался очень сдержанным.

Французские эмигранты, видневшиеся в ложах своих английских друзей, резко отличались от них как типом, так и выражением лица: добрый прием, оказанный им в Англии, не рассеял печали и заботы, которыми было полно сердце каждого беглеца. Особенно женщины, мужья, братья или сыновья которых находились в опасности, не могли сосредоточить свое внимание ни на музыке, ни на блестящем обществе, наполнявшем зал.

В ложе леди Портарль сидела графиня де Турнэ де Бассерив и грустно слушала остроты и шутки добродушной леди, изо всех сил старавшейся развеселить свою гостью. Сюзанна с братьями расположились за стулом матери, конфузясь массы незнакомых людей и не принимая участия в разговорах. Входя в ложу, Сюзанна была очень весела. Она оживленно осмотрела театр, отыскивая глазами интересовавшее ее лицо, но его не оказалось, и Сюзанна, не сумев скрыть разочарования, уныло села возле матери и более не бросила ни одного взгляда на веселую толпу.

В дверь ложи постучали, и на пороге появился лорд Гренвилл.

— О, милорд, вы пришли как раз кстати! — воскликнула леди Портарль. — Скажите скорее, каковы последние новости из Франции: графиня умирает от беспокойства!

— Новости, к несчастью, неутешительны: казни продолжаются, Париж залит кровью.

Графиня побледнела и бессильно откинулась на спинку стула.

— О, месье! Как ужасно слышать такие вести, когда мой муж в этой жестокой стране! — промолвила она на ломаном английском языке. — А я, зная, что он в такой опасности, принуждена… скрывать свою тревогу… сижу в… театре.

— Мадам! — воскликнула резкая и прямодушная леди Портарль. — Клянусь, безопасность вашего мужа не была бы обеспечена, даже если бы вы спрятались где-нибудь в монастыре. Приободритесь! Подумайте о своих детях! Вы не должны преждевременно омрачать их юные сердца своим отчаянием.

Графиня попыталась улыбнуться. Голос и манеры леди Портарль были под стать любому груму, но у нее было золотое сердце. Свою редкую доброту, даже чувствительность она усердно скрывала, щеголяя резкими, даже грубыми манерами, которые были в моде у дам той эпохи.

— Не забывайте, мадам, что Лига Алого Первоцвета ручалась вам за спасение графа, — вмешался лорд Гренвилл. — Это должно вас успокаивать.

— О да! В этом моя единственная надежда. Лорд Гастингс вчера вторично подтвердил это.

— Ну, так откиньте всякий страх: то, за что ручается Лига, будет свято исполнено. Энергия рыцарей Алого Первоцвета неисчерпаема. О, если бы я был помоложе! — прибавил государственный человек с глубоким вздохом.

— Перестаньте! — прервала леди Портарль. — При чем тут молодость? В вас должно бы быть достаточно молодой энергии, чтобы повернуться спиной к французскому пугалу, рассевшемуся в вашей ложе.

— С удовольствием бы сделал это, миледи, но вы забываете, что я состою на службе его королевского величества и в силу обстоятельств вынужден отрешиться от… некоторых предубеждений. Шовелен — уполномоченный… агент своего правительства.

— Что? Правительства? Как у вас язык поворачивается называть шайку кровожадных убийц правительством?

— Англия еще не видит необходимости прерывать дипломатические сношения с Францией, — осторожно возразил министр. — Поэтому и я должен соблюдать строгую корректность в отношении лица, которого нам прислало французское правительство.

— К черту все ваши дипломатические тонкости, милорд! Эта хитрая лиса просто шпион, и вы очень скоро убедитесь — уж за это ручаюсь, — что он не очень-то будет считаться с вашей хваленой дипломатией, когда дело коснется эмигрантов и нашего рыцаря с его доблестной Лигой. Поверьте, он всякими правдами и неправдами будет вредить им.

— И в своей кровожадной деятельности найдет себе верную союзницу — леди Маргариту Блейкни! — не могла не сказать графиня.

— Праведное небо! — воскликнула леди Портарль. — Что она говорит? Милорд Гренвилл! Да убедите же графиню в ее безрассудстве! Вы красноречивы, а я не в силах. Как это вы можете позволять себе такие легкомысленные суждения? — сердито обратилась она к графине. — Вы радушно приняты в Англии и не имеете права думать о ней так дурно. Ну допустим, что леди Блейкни сочувствует убийцам-французам, что она даже была замешана в несчастном деле Сен-Сира, а может быть, и еще кого-нибудь, но теперь она самая популярная женщина высшего лондонского общества, а сэр Перси Блейкни близок к королю и членам королевского семейства. Напрасно вы стараетесь оскорбить Маргариту Блейкни: ей это не повредит, а вас может поставить в очень неприятное положение. Правду я говорю, милорд?

В эту минуту поднялся занавес, и начался третий акт оперы. Лорд Гренвилл поспешил откланяться дамам и вернулся в свою ложу, где Шовелен одиноко просидел весь антракт, рассеянно вертя в руках табакерку.

Все его внимание поглощала противоположная ложа, в которой царило веселое оживление, раздавались смех и говор. Это была ложа сэра Перси.

Маргарита была очаровательна: на ней было изящное платье с очень короткой талией — самая последняя мода, скоро привившаяся во всей Европе. Блестящая, вышитая золотом ткань необыкновенно шла к ее роскошной, царственной фигуре. Каштановые, с золотистым отливом, локоны были против обыкновения слегка напудрены и перехвачены на затылке огромным черным бантом. В волосах, на шее и на руках сверкали бриллианты — бесценные подарки мужа, сидевшего за стулом своей великолепной жены.

Весь третий акт Шовелен не спускал глаз с лица Маргариты, внимательно слушавшей музыку. Она сияла радостным оживлением: опера «Орфей» приводила ее в восторг. «Мечта» благополучно вернулась из Кале с приветом от любимого брата. Мудрено ли, что Маргарита в эти минуты забыла свои разлетевшиеся грезы о любви, свои мечты о Рыцаре Алого Первоцвета, свои огорчения, забыла о том ничтожестве, которое повергало к ее маленьким ножкам все блага земные… за неимением других ресурсов?