— Смотря в каких делах… Но сейчас ты права; я просто не знаю, как начать.

— Начать — всегда самое сложное.

— Да. Наверно, я зря тебя отвлекла. Я еще не готова к этому разговору.

— Как Вам будет угодно, — повторила Марина.

— Это смешно, правда ведь?

— Нисколько, — сказала Марина. — Вообще примите к сведению, что Вы можете делать со мной все что Вам заблагорассудится. Пожалуйста, никогда не смущайтесь моим присутствием или оценкой; по правде говоря, этой оценки просто не существует.

— Ты хочешь сказать, — уточнила Ана, — что вообще не оцениваешь какие бы то ни было мои действия?

— Ага. У меня нет причин поступать иначе.

— Это немного странно… Обычно люди склонны если не обсуждать с третьими лицами, то хотя бы внутренне оценивать поступки других.

Марина пожала плечами.

— Может быть.

— Но так тоже не совсем интересно, — сказала Ана. — Ведь ты живой человек, не какой-то там робот. А если бы я сама попросила тебя что-нибудь оценить?

— Тогда, — сказала Марина, — я оценила бы.

— Ну, так считай, что я прошу.

— Оценить — что?

— Ты знаешь что.

Марина не сумела сдержать легкой улыбки.

— Да, я понимаю, о чем Вы… но оценки тоже бывают разными… я хочу сказать, можно оценивать с одной и той же точки зрения, но как бы в разном разрезе. Например, глядя на быка, один и тот же человек в одно и то же время может оценивать его опасность, красоту, пригодность к работам и так далее, вплоть до качества мяса.

— Не запутывай меня, — попросила Ана, — я уже знаю, что ты весьма и весьма неглупа. Скажи хоть что-нибудь… в любом разрезе, в каком сама хочешь.

— Я случайно зашла тогда, — сказала Марина.

— Я понимаю. И что?..

— Я не смогла выйти. Это было выше моих сил.

— Что ты чувствовала?

— Не знаю, как это назвать. Я будто увидела чудо. Я чуть с ума не сошла; ничего прекрасней я в жизни не видела.

— Продолжай, прошу…

— Все тело у меня защипало, к глазам подступили слезы, дыхание прервалось… я лишилась сил, только и смогла что опуститься на колени. Потом я слегка пришла в себя и принялась созерцать. Мои мысли и чувства исчезли… созерцание захватило меня полностью, и я не могла определять время… Вот, собственно, и все.

Ана помолчала.

— Скажи, — вкрадчиво спросила она, — это случилось от неожиданности — или… или тебе хотелось бы повторить этот опыт?

— Я не могу отвечать на такой вопрос, — сказала Марина медленно, — это против моих правил. Видите ли, этот вопрос касается не только меня, но и Вас; поэтому здесь Ваше дело — приказывать, а мое — подчиняться.

— В таких делах я не могу приказывать кому бы то ни было, — заметила Ана, — не будучи уверенной, что мои приказы приходятся по душе.

— Я уже сказала Вам все, что могла, — возразила Марина. — Мои оценки полностью зависят от Вас; если Вы желаете, чтобы Ваши приказы пришлись мне по душе, то я приму это тоже как приказ и исполню в точности.

— Ты говоришь невозможные вещи, — сказала Ана недоверчиво. — Возможно, рабыни в древности и ощущали себя именно так, но сейчас другие времена, и ты вовсе не моя рабыня.

— Простите, — мягко сказала Марина, — но в этом Вы ошибаетесь; я ощущаю себя именно как Ваша рабыня. Конечно, если Вы будете настаивать, я буду вынуждена подчиниться и такому приказу, то есть притвориться свободной личностью; но знайте, что я буду делать это с определенным внутренним сопротивлением, и это может привести к плохому.

— Что за соревнование вежливостей! — воскликнула Ана. — Хорошо, ты выиграла; я велю тебе, чтобы ты… тьфу! какая глупость… я хочу, чтобы ты всей душой желала повторить то, что случилось с нами троими. Теперь ты желаешь этого?

— Да, — сказала Марина.

— Ты притворяешься, — сказала Ана, глядя на нее с подозрением.

— Притворяюсь в чем?

— Ах, да не знаю я… Ты такая странная. Значит, ты искренне хочешь?

— Абсолютно.

— Только смотреть — или что-нибудь еще?

Марина надолго задумалась.

— Серьезный вопрос, — сказала она наконец. — Наверно, я рабыня все-таки до некоторых пределов. Поймите меня правильно, Ана: я действительно могла бы делать все, что Вам от меня захотелось бы, и я бы получала от этого настоящее удовольствие. Однако в некоторых вещах это удовольствие происходило бы не от моих действий как таковых, а от того, что я выполняю Ваше желание.

— Я понимаю тебя, — сказала Ана, — но ты не ответила на мой вопрос.

— С Вашего позволения, я бы только смотрела.

— Ну что ж, — удовлетворенно вздохнула Ана, — похоже, что я и сама хотела бы только этого; в противном случае, боюсь, у меня возникли бы проблемы с Вероникой.

— Вероника, — задумчиво повторила Марина. — Какое красивое имя.

— Да… ведь я тебя с ней даже не познакомила.

— Мне показалось, что мое вторжение ей не пришлось по душе.

— Как тебе могло это показаться? Она же моментально вырубилась. Не могла ничего выражать.

— Ну, не так уж и моментально… а еще, чтоб Вы знали, она оклемалась немножко раньше, чем Вы это заметили. Но не открыла глаз… понимаете?

— Какая ты хитрая, — сказала Ана с улыбкой.

— Я просто боялась, что Вы меня выгоните.

— Но теперь ты видишь, что это не так?

— Теперь — да.

— Остановка за малым, — сказала Ана, — убедить Веронику. Собственно, все ее страхи — это чтобы я не соблазнилась тобой. Но я же не соблазнилась тобой, верно?

— Возможно, — уклончиво ответила Марина, — то есть, я хочу сказать, что она может понимать слово «соблазнилась» по-своему. То, что было между вами до известного дня, принадлежало только вам двоим, а теперь Вы хотите разделить это еще с кем-то; в результате она запросто может счесть мое подглядывание разновидностью Вашей измены.

— Похоже, в твоих словах есть доля истины, — мрачновато заметила Ана, — я и сама подумывала об этом.

— Прошу Вас, Ана, — проникновенно сказала Марина, — не спешите, еще хоть немного подумайте. Сейчас мы, кажется, миновали возможные неприятности… может быть, оставим все как есть? Ведь если у Вас с Вероникой возникнет конфликт, то именно я буду жертвой.

— А если даже так, — спросила Ана, пожав плечами и прищурившись, — что ты потеряешь? Тоже мне жертва… Найдешь другую хозяйку, без сексуальных причуд.

— Заклинаю Вас, не говорите так, — взмолилась Марина. — Вы не представляете, как больно делаете мне таким разговором… Я устроена иначе, чем большинство людей. Для меня мои хозяева — это единственная моя семья; мне трудно привыкнуть к ним, но если уж я привыкаю, то это надолго. Даже собаку не выбрасывают из дома вот так запросто. А ведь я все-таки человек.

— Твои слова прямо-таки вышибают слезу, — сказала Ана. — Не думай, что я настолько жестока. За недолгое время я тоже привыкла к тебе; я позабочусь, чтобы у тебя все было хорошо, независимо от фантазий Вероники. Твоя прежняя хозяйка, Анна Сергеевна, рассказывала мне о твоих особенностях. Признаться, вначале я не поверила ей. Сочла это гиперболой… или заблуждением… Но сейчас я вижу, что это действительно так. Чем больше я тебя узнаю, тем более удивляюсь тебе; не будь ты у меня домработницей, я предложила бы тебе стать моей подругой.

— «Домработница» — это просто слово, ярлык, — сказала Марина. — Если Вам неприятно постоянно ощущать разницу нашего положения, Вы можете ничего мне не платить — деньги для меня не главное; будет считаться, что я просто помогаю Вам в обмен, к примеру, на общий стол… иногда… Вообще-то, — добавила она, — быть у Вас в услужении мне гораздо приятнее, чем если бы я считалась Вашей подругой. У меня очень силен мотив подчинения.

— Я вижу, — сказала Ана. — Но я не могу тебе не платить, это было бы несправедливо. Скажи, а слово «служанка» тебе нравится?

— Нравится, — сказала Марина, — и даже очень. Это старинное красивое слово с душой, в отличие от несуразно-совкового «домработница».

— Ну, так я буду считать тебя своей приближенной служанкой. Ты случайно не читала «Фламенку»?