Мир вокруг нас наполнен эротикой, дорогая.

Ты прав. Все на сегодня, а?

Да. Я люблю Вас. Мы с Ипполитом любим Вас.

И я люблю вас обоих. Хотела написать «спокойной ночи, мои милые», но подумала, что это неправильно. Знай: сегодня я буду спать с Ипполитом. Твоя частичка (да еще какая!) будет со мной. Поэтому я больше не напишу тебе «спокойной ночи». Я позже шепну это вам. Целую тебя, милый. Не нужно обсуждать эти несколько строк.

Чем больше старалась Ана убедить Веронику в том, что пизод в ванной комнате остался без последствий, тем больше она сама в это не верила. Магнетический взгляд молодой домработницы стал преследовать ее по ночам и даже во время очередных любовных забав с обоими ее возлюбленными. Ее раздражало, что этим ей не с кем поделиться — ни муж, ни Вероника для этого очевидно не подходили; сама же Марина вела себя таким образом, будто в действительности ничего не произошло, и это почему-то раздражало Ану больше всего остального.

Она стала проводить больше времени с Мариной. Так как последняя уже достаточно быстро справлялась с уборкой квартиры, Ана сочла возможным заговорить с ней на тему, ранее отложенную, то есть о приготовлении пищи. Она обучила Марину нескольким старинным испанским рецептам, до поры хранимым ею в секрете от окружающих. В частности, она научила Марину готовить paparajotes — народное мурсианское блюдо, postre, десерт.

— Как-то раз мы с Филиппом поехали в Мурсию, и мой тамошний знакомый дал нам обед. Он отвез нас за город, в прелестный маленький ресторан под названием «Meson la Huerta», что означает «Крестьянский домик» или что-то вроде того. Вот там-то мы впервые и попробовали это блюдо. Принесли лист лимона в каком-то вязком кляре… горячий, пахучий… а с краю — два шарика лимонного мороженого… впрочем, спроси-ка ты лучше у моего мужа, он любит про это рассказывать; он вообще влюбился в эти paparajotes — конечно же, он расскажет более поэтично, чем я…

Они делали кляр из муки и воды, добавляя туда щепотку соли и немного дрожжей, да помягче. Оставляли эту массу на час, чтобы она как следует подошла, а потом брали восемь листов лимонного деревца, по очереди обмакивали их в уже готовый кляр и обжаривали в горячем масле. Они выкладывали эти чудесно пахнущие листья первоначально на бумажное полотенце (чтобы масло впиталось), а затем — на большое овальное блюдо, посыпали их сахаром и корицей; шарики же лимонного мороженого каждый должен был добавлять себе сам.

— Да-а, — приговаривал Господин, отведывая эти домашние папарахотес, — конечно, не то, что в Уэрте, совсем не то… но все-таки, все-таки!

— А как было в Уэрте? — задавала Марина провокационный вопрос.

— Это поэма, — отвечал Господин, — уж не знаю, способен ли мой бедный язык такое описать… Ты более готова к восприятию рассказа, чем кто-либо; Ана, которая пробовала это в натуре, не в счет. Итак, ты уже можешь вообразить лимонный лист в вязкой массе; я не собираюсь критиковать ваше творчество, но кляр a la Huerta все же другой — полупрозрачный, студенистый, более клейкий; наверняка у них какой-то секрет. Вообще в Мурсии делают три основных вида папарахотес: свежие, затем печеные в духовке, и наконец жареные на открытом огне. Едал я только последние; раз попробовал печеные в духовке, а они оказались не клейкие… такой облом! После этого пробовать свежие вообще не хотелось. Зато те, жареные на открытой печи в горящей жидкости — уж не знаю, масло это или спирт — о-о! Если пожелаешь, их приготовят прямо на твоих глазах. Только представь себе это пламя, вздымающееся со сковороды! Затем вокруг листьев в кляре наливают фруктовый сироп (про который вы, кстати, забыли); а уж затем на краешек горячего блюда кладут мороженое. Разумеется, весь шарм в том, чтобы вкушать горячее, пахучее и густое вперемешку с холодненьким и быстро тающим. М-м!..

И он блаженно закатывал глаза, в то время как Ана с Мариной понимающе перемигивались.

Они делали паэлью по-валенсиански — не тот ее вариант, который из марисков, то есть морепродуктов, а тот, который из кролика. Никакой курицы! такая паэлья готовится только из кролика — не считая, конечно, непременных улиток; рис должен быть выкрашен желтым, а уже выбор марисков (если они все-таки есть) зависит от вкуса повара. На глубокой сковороде обжарьте в оливковом масле несколько зубчиков чеснока и нарезанный полосками красный перец. Чеснок затем выбрасывается — он и нужен-то лишь чтобы придать привкус маслу; полоски же перца — tiritas — приберегаются на потом. Натрите на терке помидор без кожицы и обжарьте в том же масле. Затем — самое важное: в сковороду выкладываются небольшие кусочки кролика, посоленные и поперченные, туда же пару веточек тимьяна; все это обжаривается на интенсивном живом огне. Когда кусочки мяса приобретут золотистый цвет (ах!), добавьте в сковороду бульон или воду, перец, соль, шафран, после чего смело всыпайте рис (одну часть риса на две воды). Доведя до кипения, убавьте огонь и варите минут двадцать, помешивая лопаточкой; да не забудьте вовремя (незадолго до окончания варки) добавить к рису хорошо вымытых улиток! И, наконец, перед самым окончанием варки сверху укладываются tiritas, в качестве вкусного украшения и завершающего штриха.

И, конечно же, суп гаспачо, блюдо андалусских крестьян, внешне напоминающее русскую окрошку и тоже употребляемое в холодном виде, но готовящееся совершенно иным способом. Чтобы сделать гаспачо — настоящее, а не из пакетов фирмы «Белая курица» — критически необходима батидора, то есть мельница-миксер для свежих овощей. Очистить от кожицы килограмм зрелых помидоров и один средних размеров огурец, нарезать их мелко и поместить в стеклянный сосуд. Измельчить один зеленый перец, небольшую луковицу и зубчик чеснока и тоже бросить в сосуд; наконец, добавить туда чашку хлебных крошек, чашечку оливкового масла, немного уксуса и щепотку соли. Оставить все это на полчаса; затем хорошенько размолоть в батидоре и поместить в холодильник. Блюдо сопровождается нарезанными томатами, луком, огурцом, луковицей, вареным яйцом, сухариками; каждый ингредиент помещается на отдельном маленьком подносике, чтобы едок мог взять то, что ему нравится (желательно пальцами) и, облизываясь от предстоящего удовольствия, по вкусу добавить в свою персональную глиняную миску.

Разумеется, кроме этих нескольких, они готовили массу и других, более сложных блюд, одновременно все больше сближаясь друг с дружкой — очевидно, путь к сердцу Аны лежал через кулинарные тонкости. Уже не раз и не два, исподтишка наблюдая, как быстро и ловко ее домработница чистит жареные каштаны или выковыривает улиток из скорлупы, она ловила себя на внезапном желании заговорить с ней о ванной. Наконец, наступил день, когда она поняла, что больше не может, да и не считает нужным противиться этому желанию.

— Дорогая, — сказала она, — оставь на сегодня дела; я сама это позже доделаю. Я хочу поговорить с тобой неформально… даже больше того — по душам.

Марина не выказала удивления.

— Как Вам будет угодно, — кротко сказала она, села на стул и сложила руки на бедрах.

— Ты сидишь как-то по-школьному, — сказала Ана. — Твоя поза не очень-то вдохновляет на откровенность.

Марина пересела в кресло. Она положила ногу на ногу, выставила локоть одной руки в сторону, другой рукой же подперлась на манер роденовского мыслителя, облокотившись ею на подлокотник.

— Так лучше, — сказала Ана.

— Главное же не поза, верно? — сказала Марина после некоторой паузы и улыбнулась.