Марина осмысливала эти новые для нее вещи.

— Впрочем, — добавила Ольга, — к данному случаю это не относится; насколько помню, в симфоническом Стаковский играл на кларнете. Кажется, на втором. В штатном же расписании ресторана кларнетиста не было, ему и пришлось использовать саксофон.

— Он может играть на нескольких инструментах, — догадалась Марина.

— Любой кларнетист может играть на саксофоне, — сказала Ольга. — Вот если наоборот, в этом я не уверена.

Марина подивилась такому противопоставлению.

— И каким же образом ты так хорошо узнала его?

— Мы были близки.

— А-а. Теперь поняла.

— Не разыгрывай меня, — строго сказала Ольга, — ты не теперь это поняла, а сразу же. И вообще, не вешай мне на уши лапшу. Я тебя вызвала не затем, чтобы рассуждать о музыкальных инструментах.

— Да. Я поняла. Я должна иметь с ним близость.

— Какую еще близость? Блядешка не может ни с кем иметь близости. Иметь близость — это высоко.

— Блядь, значит, может, а блядешка нет, — заметила Марина не без сарказма.

— Именно так, — внушительно сказала Ольга. — Блядь может все, а блядешка может только трахаться.

— Ты же говорила, что тебе не нравится это слово?

— Так и есть, — подтвердила Ольга, — а разве оно может нравиться? Безобразное слово; но если уж речь идет о блядешке, другого не подберешь. Дело в том, что пошлость блядешки недостаточна для применения слова «ебаться». Ведь блядешка, как еще не полностью сформировавшаяся личность, делает это по недомыслию, полуинстинктивно… Мы же не считаем пошлым половой акт зверей? Как видишь, применять ругательное слово было бы здесь несправедливым. Ну, а «трахаться» — самое то, если иметь в виду продолжаемый процесс… а для однократного действия — соответственно, «трахнуться», или еще лучше, «перепихнуться».

— Поняла, — задумчиво сказала Марина. — Диалектика. Я должна с ним трахнуться, перепихнуться.

— Правильно, — кивнула головой Ольга с удовлетворением. — Тебя не интересует, каков он в постели?

— Да я же не имею с ними постель, — простодушно призналась Марина. — Я по-скромному… по уголкам, по укромным местечкам…

— Бедненькая. Создать тебе условия?

— Не отказалась бы.

— Хорошо. Держи ключ.

Марина протянула руку. Ольга подняла ключ выше, как девочка на обертке конфет «А ну-ка отними».

— С одним условием.

— Каким?

— Потом расскажешь.

— Конечно, — сказала Марина и получила ключ. — Да, кстати… — с некоторым смущением спросила она после этого, — я правильно поняла, что ты хотела мне рассказать, каков он в постели?

— Еще как правильно.

— Ну, и каков?

Ольга мечтательно закрыла глаза.

— Хорош.

— Не болтается?

— Это у Стаковского-то? — Она раскрыла глаза от удивления, как бы вызванного самой возможностью такого вопроса. — О, нет. У него — не болтается.

— А когда он кончает, у него сразу падает — или?..

— Когда он кончает, — Ольга сладострастно облизнулась, — трудно понять, падает у него или нет, потому что ты тоже кончаешь вместе с ним, и тебе уже нет ни до чего никакого дела.

Внезапная мысль посетила Марину.

— Послушай, — сказала она неуверенно, — раз уж все так с ним хорошо… может быть, тебе самой хотелось бы… а я мешаю? Путаюсь у тебя под ногами… как собака на сене, а?

Ольга усмехнулась.

— Хотела бы — сказала бы.

— Нет, я правда…

— Стаковский не из тех, с кем можно больше раза. Ну, двух. Он теряет интерес, а соответственно, и ты тоже.

— А-а.

— Потому-то я и хочу, чтобы ты рассказала. Чтобы свериться со своими воспоминаниями. Пошли, я тебя с ним сведу.

— Да мы же знакомы.

— Ты трахнулась с ним?

— Нет…

— Вот видишь. Говорю, вас нужно свести.

Они пошли, и Ольга свела ее со Стаковским, то есть затеяла такой разговор, от которого ровно через тридцать секунд змей забрался под Его пижаму. Тогда Ольга фривольно хлопнула Его по оттопырившейся пижаме, а Марину по заднице, сказала: «Пора процедур» — и оставила их наедине. И Он оказался именно тем, кого она искала.

Когда Марина — приятно и, можно сказать, даже счастливо удивленная — вслед за Стаковским покидала гостеприимную комнатку, первым человеком, которого она увидела в коридоре, была Ольга. Безусловно, это было совпадение; не такова была Ольга, чтобы специально прогуливаться по коридору, ожидая подружку с рапортом. А Марина, под впечатлением только что виденной ею убедительной победы Царя, даже и забыла о данном Ольге обещании — конечно же, она не была готова ни к какому рассказу. Но Ольге такое и в голову не могло прийти. Она немедленно увлекла Марину к себе в кабинет и, закурив, спросила:

— Ну — обманула я тебя?

— Нет, — честно признала Марина.

— То-то же. Рассказывай.

— Ах, да…

Марина задумалась. Пришла пора расплаты. Она вообще никогда в жизни никому не рассказывала о своих любовных делах, если не считать двойного отчета Корнею о том, что было видно сквозь просвет в занавеске — сквозь злополучный просвет, перевернувший ее жизнь. Всегда рассказывали только ей, и она охотно слушала. Теперь предстояло рассказывать, да еще о чем — о победе Царя? Ольга даже не знала, что она девственница.

— Тебе как рассказывать — мои впечатления, или что было? — уточнила она для начала.

Ольга хмыкнула.

— Рассказывай все подряд.

— Мы разделись, — начала Марина. — Не совсем догола; на мне оставались трусики, а на Стаковском — часы. Я хотела, чтобы Он сам снял с меня трусики.

— Дальше.

— Он выполнил мое желание, — сказала Марина, — я имею в виду — снял трусики… Да, забыла: все это время, пока мы раздевались, Его член продолжал стоять, так что мне не нужно было делать что-то специальное, чтобы Он возбудился.

— Ну? Дальше!

— Я раздвинула ноги. Легла и раздвинула…

Лицо Ольги помаленьку вытягивалось.

— Ну…

— Он лег сверху на меня и вставил Свой член в мое влагалище. Мы перепихнулись.

— Как-то скучно ты рассказываешь, — заметила Ольга с явным разочарованием. — Как будто это Ленинский зачет, а не рассказ о блядке.

— Ну, если не получается — виновата я, что ли? — огрызнулась Марина. — Не у всех такие литературные способности, как у тебя.

— Значит, нужно их развивать, — строго сказала Ольга. — Иначе ты так и останешься на этом уровне, то есть не сможешь мне ничего рассказать. Да и не только мне… Ты понимаешь, насколько собственное косноязычие обедняет духовную жизнь человека?

— Я все понимаю, — виновато сказала Марина.

— Ладно, — смягчилась Ольга, — продолжаю списывать на твою молодость… Но учти, счет растет.

Марина пристыженно молчала.

— Чтоб у тебя было больше практики, — добавила Ольга, — следовало бы улучшить твои жилищные условия. Как раз сейчас у меня есть такая возможность. Не всегда же тебе пользоваться моим личным ключом…

— Что ты имеешь в виду?

— В больничном общежитии заселяется комната.

— Чем же это лучше училищного?

— Ну, во-первых, — сказала Ольга, — скоро ты закончишь, и тебя все равно оттуда попрут; а во-вторых, комната-то одноместная. Улавливаешь намек?

— Как одноместная? — удивилась Марина. — Разве в общежитиях бывают одноместные комнаты?

— В принципе, конечно, нет; сама этимология слова «общежитие» восстает против такого. Но, видишь ли, это не совсем обычная комната. Раньше в ней располагался особый отдел.

— Отдел чего?

— Не знаю, — ответила Ольга; — если бы я в свое время не уволилась из горкома, то наверняка бы узнала когда-нибудь, а так — не успела узнать. Давай я лучше расскажу тебе то, что знаю. Лет десять назад в этом общежитии было немало подобных комнат с самыми разнообразными названиями. Например: ленкомната, штаб, политпросвет, первый отдел, второй отдел и так далее. Разбираться в их назначении совершенно бессмысленно.

— А кто распоряжался этими комнатами? — спросила Марина.

— Хороший вопрос; уж во всяком случае, не больница и не комендант общежития. Комендант, в отличие от меня, в свое время не поступился принципами. Когда стало понятно, что партия прекращает руководить, фрондирующий главврач — знаешь, что такое фрондирующий?.. — пригласил коменданта и велел перепрофилировать для жилых нужд все до одной комнаты специального назначения. Но комендант отказался.