Да, Ребус видел это имя в списке.

– Были еще… Я их не знаю, и они помалкивали. Но я помню запах лимона. Очень сильный. Я подумал, может, это духи, но, когда сказал об этом Ангусу, он рассмеялся и ответил, что пахнет не от женщины. Больше он ничего не сказал, но у меня создалось впечатление, что мои слова его очень насмешили. Не уверен, что все это имеет отношение к делу.

– Я тоже.

В животе у Ребуса заурчало. У них за спиной неожиданно грохнул взрыв. Вандерхайд вынул из жилетного кармана часы, открыл стекло и провел пальцами по циферблату.

– Ровно час, – сказал он. – Как я и говорил, инспектор, даже в нашем быстро меняющемся городе есть вещи непреходящие.

Ребус кивнул.

– Осадки, например? – ухмыльнулся он. Начинало моросить, утреннее солнце исчезло, словно фокусник спрятал его в шляпу. – Что-нибудь еще?

– Мы с Ангусом разговаривали. Я пытался убедить его сойти с опасной тропы, на которую он встал. Сказал, что он подрывает свое здоровье и семейное благосостояние. Второй аргумент оказался более действенным.

– Значит, тогда-то он и простился навек с прежней беспутной жизнью?

– Я не стал бы преувеличивать. Нравы эдинбургского истеблишмента никогда не отличались безупречностью. Когда мы прощались, он спешил на свидание с какой-то женщиной. – Вандерхайд погрузился в размышления. – Но скажу без ложной скромности, что мои слова произвели на него впечатление. – Он кивнул сам себе. – Тем вечером я обедал в «Орлином гнезде» один.

– Я там бывал, – сказал Ребус. В животе у него снова заурчало. – Как насчет бургера?

Он отвез Вандерхайда домой, а сам вернулся на Сент-Леонардс. Встреча с Вандерхайдом ничего не дала. Шивон, увидев его, вскочила из-за стола. Она, по-видимому, была довольна собой.

– Насколько я понимаю, жена мясника оказалась разговорчивой, – сказал Ребус, садясь на стул.

На его столе лежала еще одна записка, сообщавшая о звонке Джека Мортона. На сей раз с номером, по которому Ребус мог позвонить.

– Настоящая сплетница, сэр. Я насилу от нее вырвалась.

– И что же?

– Кое-что – и ничего.

– Ну давай выкладывай мне про кое-что. – Ребус погладил живот. Бургер ему понравился, только маловат. Всегда можно было сбегать в столовку, но он опасался по примеру многих полицейских нарастить «тыковку», как он называл солидное брюшко.

– Кое-что состоит вот в чем. – Шивон Кларк села на свое место. – Боун выиграл «мерседес» на пари.

– На пари?

Кларк кивнула:

– Он поставил на кон свою долю в мясном магазине. Но пари выиграл.

– Ничего себе!

– Его жена говорит об этом с гордостью. По ее словам, он вообще большой спорщик. Может, и так, но непохоже, чтобы он знал формулу выигрыша.

– Ты что имеешь в виду?

Она начинала чувствовать вкус к этому делу. Ребусу нравилось смотреть, как она вспыхивает от радости при малейшей удаче.

– В гостиной у них кое-что показалось мне странноватым. Например, у них есть видеокассеты, но нет видеомагнитофона, хотя место, где он прежде стоял, бросается в глаза. У них здоровенная тумба под телевизор и видеомагнитофон, но телевизор на ней стоит маленький, переносной.

– Значит, они продали видеомагнитофон и большой телевизор.

– Вероятно, для того, чтобы отдать долг или долги.

– И ты ставишь на то, что он проспорил эти деньги.

– Ну, будь я спорщицей, то поставила бы.

Он улыбнулся:

– Может, они взяли технику в кредит и не смогли выплатить в срок.

Шивон с сомнением в голосе сказала:

– Может быть.

– Ладно, все, что ты говоришь, любопытно, только что нам это дает?.. Не шибко много. И к нашим сведениям о Рори Кинтауле ничего не добавляет, согласна? – (Она нахмурилась.) – Ты о нем не забыла, Кларк? Ведь это его пырнули ножом на улице, а он отказывается говорить. Это он нас интересует.

– И что вы предлагаете, сэр? – В ее «сэр» прозвучала нотка раздражения. Ей не нравилось, когда ее удачная работа оставалась без поощрения. – Мы с ним уже говорили.

– Придется поговорить снова. Только на этот раз, – продолжал Ребус, не обращая внимания на ее протестующий взгляд, – ты будешь спрашивать про его двоюродного брата, мясника мистера Боуна. Не знаю точно, что именно мы хотим узнать, так что у тебя полная свобода действий. Смотри сама, за что можно зацепиться.

– Да, сэр. – Она встала. – Кстати, я взяла материалы по Кафферти.

– Там много чтения, и по большей части чистая порнуха.

– Знаю, я уже начала. Только теперь это называется не порнуха, а восемнадцать плюс.

Ребус хлопнул глазами:

– Сути дела это не меняет. – Она уже собиралась уходить, но он остановил ее. – Слушай, ты делай выписки. Я о Кафферти и его банде. Мне бы это помогло быстро освежить память. Я столько времени старался выкинуть мерзавца из головы!.. Но, видно, пришло время снова открыть ему дверь.

– Как скажете.

Она ушла, а Ребус подумал, что, может, и стоило сказать ей, что она хорошо поработала в доме Боуна. А-а-а, все равно теперь слишком поздно. И потом, если она увидит, как он ею доволен, то перестанет стараться. Он снял трубку и набрал номер телефона Джека Мортона:

– Джек? Сколько лет. Это Джон Ребус.

– Джон, как поживаешь?

– Неплохо. А ты?

– Отлично. Вот дослужился до инспектора.

– Надо же, и я тоже.

– Слышал-слышал. – Джек Мортон давился словами под громкий надсадный кашель.

– По-прежнему куришь, а, Джек?

– Гораздо меньше.

– Напомни мне продать мои акции табачной компании. Ну, давай рассказывай, какие у тебя проблемы.

– Это твои, а не мои проблемы. Мне тут попались на глаза кое-какие материалы из Скотленд-Ярда об Эндрю Макфейле.

Ребус порылся в памяти.

– Не помню, – признался он. – Ты меня уел.

– Он у нас числится сексуальным насильником. Пытался изнасиловать дочь своей сожительницы. Это было лет восемь назад. Но предъявить обвинение не удалось.

Теперь Ребус что-то вспомнил:

– Мы допрашивали его, когда начали исчезать девочки-школьницы? – От этого воспоминания Ребуса пробрала дрожь: одной из этих «школьниц» была его дочь.

– Точно-точно, рутинная работа. Начали с осужденных и подозреваемых педофилов, проверяли всех подряд.

– Такой коренастый парень с копной волос?

– Ну вот, теперь попал, он твой.

– Ты это к чему клонишь, Джек?

– Клоню к тому, что он и в самом деле твой. Он в Эдинбурге.

– И что?

– Господи, Джон, я думал, ты знаешь. Когда мы его прищемили в последний раз, он умотал в Канаду. Устроился там фотографом, делал снимки для каталогов мод. Обращался с предложениями к родителям детишек, которые ему приглянулись. У него были визитки, оборудование, образцы его работ, он арендовал студию и там фотографировал детей, обещал, что их снимки появятся в том или ином каталоге. Они должны были наряжаться во всякие маскарадные костюмы, а иногда снимались в одном нижнем…

– Я тебя понял, Джек.

– Канадцы его задержали. Он трогал девочек – больше предъявить ему было нечего. Много девочек. И его посадили.

– И что?

– А то, что теперь выпустили. И уже депортировали.

– Он в Эдинбурге?

– Я начал проверку. Хотел выяснить, где он обосновался, потому что я твердо знаю: если это где-то близ моей полянки, то я к нему наведаюсь темной ночью. Но он на твоей полянке. Могу дать адресок.

– Погоди секунду. – Ребус взял ручку и записал адрес. – Как тебе удалось его найти? Отдел социального обеспечения?

– Нет, в деле есть сведения о том, что у него сестра в Эре. Она мне сказала, что он просил ее найти ему номер телефона пансиона. И знаешь, что еще она сказала? Она сказала, что заперла бы его в подвале и потеряла бы ключ.

– Похоже, она хорошая девочка.

– Да, я таких женщин люблю, это верно. Конечно, может быть, он и исправился.

Опять это словечко – «исправился». Его использовал Вандерхайд, когда говорил об Ангусе Гибсоне.

– Возможно, – сказал Ребус, веря в это не больше, чем сам Мортон. В конечном счете такая у них была работа – не верить. Работа полицейского. – И тем не менее информация полезная. Спасибо, Джек.