– Я не знаю! Мы с ней не общались! Я с детьми знакома больше, чем с ней!
– Соседи показали, что она била детей. Воспитатель в детском саду показала, что дети были голодные, плохо ухоженные, их часто не забирали домой. Узнав об исчезновении детей, ваша сестра не пролила ни единой слезы, напротив, выражала ледяное спокойствие, чем поразила видавших виды сотрудников милиции. Что вы можете сказать об этом?
– Ничего.
– Вы знаете, кто отец детей?
– Нет. Она никогда об этом не говорила. По – моему, она и сама не знала.
– Таким образом выходит, что ваша нигде не работающая сестра была заинтересована в исчезновении детей.
– Вы что, с ума сошли?! Как это – выходит?! Вы на что намекаете? Что Света сама их выгнала?
– Или убила своим халатным и равнодушным отношением.
– Это не правда! Она не такой человек! Просто ей не везло…
– Следствие выяснит.
– У вас уже есть версии, куда исчезли дети?
– Есть. Скорей всего, они провалились в канализационный люк или просто заблудились. Их ищут. Мы делаем все возможное.
– Между прочим, моя сестра работала! Она сама мне сказала!
– Где?
– В элитном парфюмерном магазине!
В трубке раздалось громкое хмыканье.
– А магазин, случайно, находится не в Париже?
– Что вы хотите сказать? Что она там не работала?
– Я отправлю вам официальный бланк с вопросами по месту работы срочной почтой, вы заполните все графы и отправите обратно. Не забудьте поставить вашу подпись на каждом листе. На этом ваше участие будет полностью закончено, можете больше не беспокоиться.
– Я и не беспокоюсь. Только о детях. Я…
– Приезжать вам, думаю, не надо. Большая вероятность, что никакого следствия не будет, если с детьми произошел несчастный случай. Кстати, последний вопрос: вы знаете любовника вашей сестры?
– У нее был любовник?
– И не один. Вы что-то знаете об этом?
– Нет, не знаю. Мы не общались. Я ничего не знаю о ее жизни…
– Думаю, сестре вам лучше пока не звонить.
– Я и не собиралась!
– Вы врач, у вас солидное место работы. Вы не могли не заметить, что дети почти инвалиды. Они слабослышащие, с нарушенным зрением, умственно отсталые…
– Они не умственно отсталые!
– У меня есть показания врача из районной поликлиники….
– Я тоже педиатр и классом повыше, чем ваш врач из районной поликлиники! И я могу официально заявить, что дети не были умственно отсталыми!
– Это уже не важно! Я сказала это к тому, что все эти факторы исключают возможность похищения. Таких детей не крадут. Скорей всего, они просто пропали. И все. Ждите документы. Можете мне больше не звонить.
И повесила трубку. Она заплакала, вытерла слезы, потом снова заплакала и решила ничего не говорить Костику. Пока не выяснится. Утром ее срочно вызвали на смену (тяжело заболел врач, который должен был дежурить в тот день в детском отделении). Ее просили заменить. Она согласилась. Даже обрадовалась (хотя бы сутки сможет не думать об этом кошмаре!). День шел мирно, спокойно, без обострений и резких проблем. А вечером (ровно в семь вечера) привезли маленького Диму Скворцова.
Глава 4.
Диму Скворцова привезли в семь часов вечера. В пять минут восьмого к ней в ординаторскую поднялся молоденький фельдшер, дежуривший на приеме внизу. Она только – только прошла в кабинет, чтобы записать некоторые особенности истории болезни пациента, которого привезли днем. Когда фельдшер открыл дверь кабинета, лицо у него было растерянным…
– Виктория Алексеевна, там привезли ребенка лет трех… Я не знаю… такой странный случай…
– В каком смысле – странный?
– Не похоже, чтобы у них был наш полис со страховкой. Они принесли ребенка на руках. А вы же знаете наши правила…
– Что с ребенком?
– Вообщем, он… похоже, умирает или уже умер. Они говорят, что он упал с лестницы, но… Может, отправить их обратно?
– Ты что, с ума сошел?! – от резкости в ее голосе фельдшер попятился, – немедленно идем вниз!
Они сидели внизу, в приемном покое, две женщины разного возраста, и больше не подходящей пары нельзя было даже придумать. Первой была женщина лет 45–50, крашенная худощавая блондинка с нагловатым лицом, одетая со средним достатком, решительно сжимавшая в руках модную сумку. Она сидела с отстраненным выражением лица, как будто все происходящее ее нисколько не трогает, но за командной наглостью скрывалась растерянность. Второй была девица лет 20, худая крашенная брюнетка с длинными волосами и одутловатым лицом. На ней были туфли с высоченными шпильками, кружевные черные чулки, кожаная юбка, больше похожая на пояс и даже не закрывающая черные трусики, и узкая полоска малинового топа, из – под которой вываливалась тощая грудь. Девица была накрашена очень ярко и безвкусно. Длиннющие фиолетовые ногти (похожие на хищные когти птицы) нервно теребили серебристый мобильник. В некотором отдалении от них (если точно, то через стул от старшей из женин) лежало что-то, завернутое в большую белую простыню. На белой ткани отчетливо проступали обильные алые пятна.
При виде врача (то есть ее) они даже не встали, продолжая сидеть с таким же отрешенным видом, как будто они – случайные посетители, и сидят не в приемном покое больницы, а в метро.
– Что случилось? – они вздрогнули от ее вопроса. Ей было достаточно одного взгляда (все-таки высоко профессиональный врач), чтобы понять: девица находится под действием наркотика. Похоже, под приличной дозой героина, который и вызывал отстраненность, застывшую в ее мутных глазах.
– Что с ребенком? Где он?
Старшая встала, разворачивая белую простыню… Резким тоном сказала:
– Он упал с лестницы!
– Кто его родители?
– Я его мать, – отозвалась девица, даже не глядя в сторону ребенка.
– У вас есть страховой полим платной медицинской службы «Инфомед»? (она обязана была постоянно ставить раньше, чем спрашивать о симптомах болезни). Только Бог знал, каким нестерпимым грузом подчас давил этот вопрос на ее горло!).
– Нет, – сказала девица, – мы просто живем поблизости, через несколько домов, поэтому пришли сюда. Если что – я все заплачу наличными. Вы дайте ему какие-то таблетки, а в больницу его ложить не надо!
Она склонилась над холодеющим маленьким тельцем… Это был маленький мальчик, худенький, с цыплячьей шейкой, выглядывающей из потертого джемпера, непослушными рыжими вихрами и веснушками… Он был без сознания. Убогая одежда пропиталась кровью.
– Сколько ему лет? – они никак не отреагировали на ее вопрос. Она прикрикнула: – Сколько ребенку лет?!
– Три года и один месяц, – сказала старшая. И снова добавила (но уже менее уверенно) – он упал с лестницы.
– Вы бабушка? – спросила она.
– Нет. Я просто знакомая.
– Няня! – добавила мать, – она няня. Смотрела ребенка. Он у нее находился.
Она обернулась к фельдшеру, который стоял за ней с недовольным выражением лица. Резко бросила:
– носилки и приготовить смотровую! Всех собрать!
– Филипп Викторович будет недоволен… Он еще в прошлый раз заметил… У нас с вами будут неприятности…
– Я сказала – носилки! – и, не в силах выдержать ее взгляд, фельдшер поплелся выполнять приказание.
– Если есть какие-то проблемы, мы пойдем в другую больницу! – равнодушно бросила девица, – все равно уже время потеряно….
– Время потеряно? – переспросила, словно не понимая русский язык.
– Для моей работы! Я по ночам работаю! – заявила девица.
– Вы что… ребенок… он же… – она почти задохнулась, – он…
– А, отлежится, и ничего! – девица махнула рукой, – так уже бывало не раз! Но лучше все-таки дать пару таблеток.
Она не успела ответить – прибыли носилки. Она переложила ребенка на них, отшвырнув прямо на пол грязную простыню, и побежала вперед так быстро, как только хватало сил. Капельницы… раствор, быстро текущий в вену… Аппарат считывания сердечного ритма… Дорогостоящее оборудование современной реанимации… Все это могло обмануть кого угодно, но только не ее… Мальчик умирал. И вся эта бесполезная куча железа не сможет его спасти…. Мальчик умирал… В висках топором палача стучало самое страшное словно на земле: поздно. Слишком поздно. Поздно…. Опустив руки, она стояла, глядя в его лицо. Бледное маленькое лицо, с которого близкая смерть уже снимала прекрасные детские краски. Ее сердце пронизывали боль и отчаяние, настолько сильные, что не могла устоять на ногах. Темнота подступала к глазам. В сердце словно вонзался раскаленный нож. Она захлебывалась собственными отчаянием и беспомощностью….
