Появилась новая поросль молодежных вожаков: Михаил Удалов и Михаил Глерон, Сережа Соболев и два брата Ореста Петропавловского: Дмитрий и Владимир. В губкоме комсомола — Сергей Маситин. Но с ними он не успел сойтись поближе. Зато обрадовался «старикам» — степенному Ивану Канкину, юркому, тощему, страстному Коле Фокину.

Пусто было и потому, что впервые был он гостем в красном Питере, даже в своем районе, где с трудом разыскал Ивана Кулешова — тот все хлопотал, как бы поскорей уйти на фронт против Колчака. И потому еще было пусто, что уехали в Москву те, кто задавал боевой тон всякому массовому митингу, — старые партийцы, ораторы, великие организаторы. И красавец Питер без этих блестящих людей словно сделался заштатным городом.

И Петра со страшной силой потянуло в часть. Он лишь успел повидаться с матерью. Анна Петровна и не чаяла обнять сына: он молчал, пока был в госпитале; и не вдруг признала своего Петьку в бородатом солдате с забинтованной головой.

— Ахи, охи, слезы, вздохи! — Петр стиснул маманю так, что затрещали у нее кости. — Дело говори, мне недосуг. Вижу, живешь плохо, сдала ты, Анна Петровна, висит на тебе платье, как на худом колу. Давай чайку попьем, да собирайся: переждешь войну в Боринском. Я тебе и теплушку нашел, завтра утром отправлю. А сам к товарищам: надо Родзянке морду бить.

Ранним утром усадил он маманю в товарный вагон, дал ей на дорогу буханку хлеба, банку консервов. Поцеловались. И — будь здорова: до встречи в белокаменной, в Москве, не через один год…

Перед самым возвращением Смородина в полк там началась тяжелая полоса невезения.

Еще недавно победа сменялась победой. Красная Армия освободила Ригу, Митаву, Тукум, Талсы. В столице Латвии провозгласили Советскую власть. Но все это очень встревожило толстосумов из Антанты. В порты Эстонии начали причаливать английские и французские корабли с вооружением для белой армии. Белые спешно сформировали части в Латвии, Эстонии и Финляндии. Банды «голубых» и «серых» прибалтийских баронов вдруг противопоставили красным силу, превосходящую в семь-десять раз. С ожесточенными боями Ян Фабрициус стал отступать к Пскову.

49-й стрелковый полк не уходил с Фабрициусом, он оставался на Эстонском фронте. С ним сблокировались 1-й и 4-й латышские стрелковые полки, переброшенные из Москвы и с Восточного фронта, где они били белых и подавляли мятежи. Но из-за поспешного отступления соседних частей 6-й дивизии с эстонской земли у 49-го полка оголился фланг, пришлось оставить Юрьев.

И сразу же начались кровопролитные бои за город Валк. Три недели шквального огня и рукопашных схваток! Напряжение свыше сил! И когда все ценное имущество вывезли из Валка, его сдали.

Белые перерезали железную дорогу Валк — Псков. Сделал коварный бросок лыжный отряд белофиннов. Под его ударом пал Мариенбург.

Люди уморились. И туго с боеприпасами: берегли каждый патрон.

Но духом не упали. Коммунисты устремлялись за Смородиным в любую брешь у врага, масса бойцов их подпирала. Выход был один: из всего полка собрать лишь ударный батальон. Его назвали третьим. И Петр повел его в бой, когда занял рядом исходную позицию 6-й латышский полк.

Плечом к плечу сражались русские и латыши. Они окружили оккупантов, в рукопашных схватках убили почти четыреста солдат и офицеров врага. И еще столько же взяли в плен.

49-й стал славным полком. Враги назвали его коммунистическим и приказали по своим частям — пленных из этого полка не брать, убивать их на месте. 30 марта 1919 года Ян Фабрициус вручил полку почетное знамя ВЦИК с такой надписью: «49-му полку за успешные бои с контрреволюцией».

Но, в общем-то, долго еще шла полоса невезения, хотя и перемежалась она отдельными удачами.

Соединенными усилиями трех полков: 12, 48 и 49-го, из которых Фабрициус создал ударную группу Для осады Валка, вошли уже в предместье города. Однако изменил начальник латвийской дивизии Мангульс. И пришлось вырываться из окружения.

Но 49-й жил и боролся. Стремительной атакой он захватил сильно укрепленную станцию Гоппенгаф. Бойцам очень мешал вражеский бронепоезд, артиллерии же не было — ее могли хоть как-то заменить отвага и деловая, оперативная смекалка. Смородин собрал взвод самых опытных бойцов, спросил в упор: что делать? Решили устроить ночью засаду у выходной стрелки. Остановится бронепоезд — забросать его гранатами. А вышло еще удачнее: бронепоезд остановился, команда выскочила, чтобы устранить неполадки на путях, и бронированную крепость захватили без гранат, с одними винтовками.

Ян Фабрициус начал готовиться к обороне Пскова. Тридцать три раза отражал он атаки белых, но город все же сдал 25 мая 1919 года. Железного Мартына поместили в госпиталь в Старой Руссе, затем отстранили от должности военного комиссара дивизии.

Петр Смородин расстался еще с одним старшим другом, который был для него образцом отваги и мужества. И даже толком не попрощались: измотанный боями 49-й в конце апреля был переброшен в Лугу для укомплектования. А когда возвратился на позиции, Фабрициуса уже перебросили на другой фронт.

Полк не набрал полной силы: потерял он до половины состава, Луга дала ему двести пятьдесят бойцов. Почти все они были коммунистами-добровольцами.

Следы комиссара Смородина обнаруживаются, к сожалению, от случая к случаю. В первых числах мая 1919 года он на участке Красные горы — станция Алешин. Батальон полка разбил батальон белых, захвачены хорошие трофеи: два орудия и шесть пулеметов.

В середине мая, когда войска Юденича прорвали фронт между Нарвой и Чудским озером и хлынули на Псков, Лугу и Петроград, снова начались дни, как под Валком и Мариенбургом. Белые пытались перерезать важнейшую артерию Псков — Луга — Петроград в районе станции Мпшнской. Полк оправдал доверие командования — вывел из строя шестьсот белых солдат и офицеров. Юденич прекратил наступление на Мшинскую. Лужский уездный Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов наградил полк третьим почетным знаменем.

Полк наступал, полк отступал. 20 сентября 1919 года в районе Луги перед фронтом полка появились вражеские танки. Даже самое пламенное слово комиссара не смогло удержать бойцов на линии огня. Да и Смородин с Блиновым не знали, как бороться с бронированными чудовищами. Лугу сдали. Но наука пошла впрок: связка гранат, зажигательная жидкость, два огнемета. И полк, ставший к тому времени 170-м, образцово показал себя на Лужском боевом участке. На подступах к городу ввязался он в решающий бой с Островским офицерским полком белых, в котором люто действовали помещичьи и кулацкие сынки. В кромешной тьме ноябрьской ночи на офицерских плечах ворвались красные батальоны в Лугу. Петр отметил, что такой паники у белых он не видал ни разу!

В час, самый трудный для красного Питера, осенью 1919 года, видели Смородина под Петергофом. С двумя ротами держал он оборону у побережья Финского залива.

Угрожали ему батальон белогвардейцев с пулеметами и две роты белых эстонцев. Счет был один к трем в пользу врага. Но Смородин принял бой, в дело вошли даже кашевары. Белые отступили с большими потерями, путь к Питеру был и тут надежно закрыт.

Наступал Смородин на линии Ямбург — Нарва. И был в числе тех героев, перед которыми остатки банд Юденича едва укрылись за эстонской границей.

Свободно вздохнул красный Питер: с Юденичем было покончено навсегда. 49-й — 170-й исполнил свой долг. И Петроградский Совет наградил его четвертым Красным знаменем с золотой росшитью: «Храброму 170-му полку».

Четыре раза за два года отметил наградами советский народ героев полка. И полк ушел на ратный подвиг снова: на запад — против белополяков, потом на юго-запад — против банд атаманов Гальчевского, Орлика, Байды и Кирилюка.

Петр мог бы вернуться в Питер: там помнили о своем верном сыне и в конце 1919 года вызвали его на работу с молодежью. Но его оставили устанавливать границы РСФСР с Эстонией и Финляндией, и с военными топографами он прошел от Ямбурга до Мурманска.