И Лежнев говорил:

«Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись… Вне народности ни художества, ни истины, ни жизни, ничего нет».

И в «Дворянском гнезде» Тургенев показал, как глубоко и сильно было чувство родины в Лаврецком, как велика была его тяга к родной земле и к народной правде. Недаром в жилах Лаврецкого текла и крестьянская кровь.

В споре с Паншиным он горячо и искренне говорил о молодости и самостоятельности России, заступался за новых людей, за их убеждения, желания, требовал признания народной правды и смирения перед нею.

Когда Паншин спросил его:

— Вот и вы вернулись в Россию — что же вы намерены делать?

— Пахать землю, — отвечал Лаврецкий, — и стараться как можно лучше ее пахать…

По-иному, гораздо более энергично и проникновенно, звучали слова о любви к родине в новом романе Тургенева.

Само название его показывало, что Россия находится накануне появления людей инсаровского типа, потому что возникла в самом обществе потребность живого дела.

Эпоха, описываемая в романе, была для них кануном подвигов и героической борьбы. Доказательством истинного патриотизма, по убеждению Инсарова, могла быть только готовность пожертвовать своею жизнью за родину.

«Любовь к родине у Инсарова не в рассудке, не в сердце, не в воображении, — писал Добролюбов, — она у него во всем организме… Оттого он стоит неизмеримо выше Шубина и Берсенева».

Анализируя поступки героев дворянской литературы, Добролюбов в статье «Что такое обломовщина?» писал, что у них не было общей цели, что эти передовые люди оставались всегда одиночками, не умели соединиться для общего дела, не умели образовать «тесный союз для обороны от враждебных обстоятельств».

Говоря так, критик подразумевал под «враждебными обстоятельствами» самодержавие и крепостнический строй России.

Тургенев хорошо запомнил эти слова революционного демократа и, может быть, поэтому заставил одного из героев своего романа задуматься над разобщенностью лучших людей того времени.

В разговоре с Шубиным Берсенев говорит:

— Каждый из нас желает счастья. Но такое ли это слово «счастье», которое соединило, воспламенило бы нас обоих, заставило бы нас подать друг другу руки? Не эгоистическое ли, я хочу сказать, не разъединяющее ли это слово?

— А ты знаешь такие слова, которые соединяют?

— Да; и их не мало; и ты их знаешь.

— Ну-ка? Какие это слова?

— Да хоть бы искусство… родина, наука, свобода, справедливость.

Работая над романом «Накануне», Тургенев в то же время обдумывал идею и план большой статьи «Гамлет и Дон-Кихот», посвященной сравнительному анализу двух типов в мировой литературе.

Закончив статью, Иван Сергеевич в январе 1860 года с большим успехом прочитал ее на вечере в Пассаже в пользу Литературного фонда.

Современная Тургеневу критика сразу уловила прямую связь между романом «Накануне» и этим его выступлением, служившим во многом комментарием к роману.

Критик журнала «Русское слово» писал, что Инсаров— это тот Дон-Кихот, которого Тургенев недавно противопоставил Гамлету в своей статье «Гамлет и Дон-Кихот».

Необычайный успех выступления Тургенева объяснялся тем, что он раскрыл образ Дон-Кихота как личности героической, как самоотверженного борца за свободу, противодействующего «враждебным человечеству силам… то есть притеснителям…»

«Когда переведутся такие люди, пускай закроется навсегда книга истории! В ней нечего будет читать», — говорилось в очерке «Гамлет и Дон-Кихот».

Добролюбов в статье о «Накануне» писал, что Тургенев, столь хорошо изучивший «лучшую часть нашего общества», не нашел возможности сделать героем романа русского человека. Это объяснялось тем, говорит критик, что одна из самых важных причин (тут он имел в виду цензурные условия. — Н. Б.) не зависела от Тургенева, и поэтому не может быть места упрекам.

Но, конечно, не только из-за цензурных условий Тургенев не показал читателю в полной мере «величие и красоту идей Инсарова» — тут сказались также либеральные политические взгляды писателя.

Через три года после выхода в свет «Накануне» Чернышевский из каземата Петропавловской крепости ответил в романе «Что делать?» на вопросы, которые ставились в романах Тургенева и рассматривались в статьях Добролюбова «Что такое обломовщина?» и «Когда же придет настоящий день?».

При всем различии идейных позиций и творческих методов Тургенева и Чернышевского роман «Накануне» послужил в некоторых отношениях ступенью к роману «Что делать?».

В облике Инсарова есть черты, роднящие его с Рахметовым. У Чернышевского Рахметов назван «особенным человеком». В глазах окружающих Инсаров также «необыкновенный человек».

Когда Елена спрашивает у Берсенева об Инсарове:

— У него, должно быть, много характера?

Тот отвечает:

— Да, это железный человек.

А вместе с тем в нем не было ничего напускного, никакого позерства. Он не в мантии героя, его героизм скромен и прост.

Елене «не преклоняться перед ним хотелось, а подать ему дружески руку, и она недоумевала: не такими воображала она себе людей, подобных Инсарову, «героев».

Так же точно удивлена была и Вера Павловна, убедившись, что Рахметов, казавшийся ей «мрачным чудовищем», в сущности, простой, милый и порою даже веселый человек.

Инсаров обрисован почти аскетом. Еще более подчеркнуто в романе «Что делать?» спартанское поведение Рахметова, обуздание им в себе каких бы то ни было прихотей, стремление подавить в себе чувство любви, сознательное отречение от личного счастья.

Инсарову, как и герою романа «Что делать?», свойственно знание конечных целей его стремлений. Ему чужда раздвоенность между «должным» и «желаемым», между личным и общественным.

Все его мысли поглощены не своими заботами и делами, а думами об общем деле, более всего о «народном отмщении».

О Рахметове Чернышевский говорит в романе, что люди его породы «сливаются с общим делом так, что оно для них необходимость, наполняет их жизнь, заменяет для них личную жизнь».

Доверие окружающих к Инсарову и к Рахметову велико и безусловно: они всегда избирают их судьями в важных делах, при решении спорных вопросов.

У Елены тоже есть черты, сближающие ее с героиней романа «Что делать?». Обе они решительно покидают родительский дом для новой жизни, для борьбы, обе умеют сильно чувствовать — любить и ненавидеть.

Прием, с помощью которого Тургенев показал развитие чувства любви у Елены к Дмитрию Инсарову, мы находим и в романе «Что делать?».

«А ведь странно, однако, — пишет в своем дневнике Елена, — что я до сих пор, до двадцати лет, никого не любила! Мне кажется, что у Д. (буду называть его Д., мне нравится это имя: Дмитрий) оттого так ясно на душе, что он весь отдался своему делу, своей мечте…»

Что это была за мечта, мы узнаем из того же дневника. Когда Инсаров говорит об освобождении своей родины, он «растет, лицо его хорошеет, и голос, как сталь, и нет, кажется, на свете такого человека, перед кем бы он глаза опустил. И он не только говорит— он делал и будет делать… Когда он пришел к нам в первый раз, я никак не думала, что мы так скоро сблизимся».

Теперь возьмем «дневник» Веры Павловны. В нем есть строки, на первый взгляд удивительно совпадающие с дневником Елены:

«…Сегодня я в первый раз говорила с Д. и полюбила его. Я еще ни от кого не слышала таких благородных, утешительных слов. Как он сочувствует всему, что требует сочувствия, хочет помогать всему, что требует помощи, как он уверен, что счастье для людей возможно, что оно должно быть, что злоба и горе не вечны, что быстро идет к нам новая, светлая жизнь».

Невольно возникает вопрос: случайно ли это сходство? Не хотел ли Чернышевский как раз подчеркнуть этим внешним «совпадением» гораздо более существенное внутреннее отличие своего подхода к изображаемому явлению? Ведь «дневник» Веры Павловны — вообще условность, символ. Она только во сне читает вслух строки своего воображаемого дневника, в которых предсказана ее другая, настоящая любовь.