В 1930 году, когда наша десятая авиационная бригада ВВС РККА прочно обосновалась в Москве, был организован у нас наряду с другими самодеятельными кружками и литературный.

Меня зачислили в него, и я начал сочинять короткие рассказы. (Тогда к нам иногда приходил поэт Иосиф Павлович Уткин. Я уже знал, что Уткин, уроженец дальневосточного Хингана, прошел через горнило гражданской, что он автор таких известных книг, как «Повесть о рыжем Мотле», «Публицистическая лирика» и других. Он беседовал с нами о природе литературного труда, много рассказывал о сложности процесса создания даже короткого четверостишия или небольшой новеллы, не говоря уже о поэмах и романах. Однажды Иосиф Павлович взглянул на мой крохотный рассказ и спросил: «Это ваше собственное произведение?» Я это подтвердил и тут же услышал: «Вам, молодой человек, нужно немедля демобилизоваться и, не теряя времени, поступать на литературный факультет университета! Из вас, по-моему, выйдет писатель…»

В следующую встречу Иосиф Павлович вновь затеял этот разговор. «Нет, вы только подумайте: неужели я должен бросить службу, оставить самолет? Простите, но ваше предложение слишком оскорбительно для меня», — в сердцах сказал я.

Уткин улыбнулся, внимательно вглядываясь в мое свирепое лицо. Потом тихо обронил: «Не пойму, чем и как я вас оскорбил?..» Я повернулся к товарищам: «Слышите?! Наш шеф даже не понимает простой истины: летчик в каждом полете открывает свою страницу искусства… Он забыл, что школу высшего пилотажа ВВС называют воздушной акробатикой, сравнимой с цирком, театром, драмой и, если хотите, поэзией!.. А что мне предлагает Иосиф Павлович? Кончай летать, учись и начинай писать. Это настолько неудачное предложение я, хотя и закоренелый, но крещеный атеист, считаю недопустимым богохульством!..»

Иосиф Павлович по-прежнему слушал с улыбкой, и я решил нанести последний удар: «…знайте, товарищ Уткин, что за одну фигуру высшего пилотажа — будь то мертвая петля Нестерова, реверсман или иммельман — любой из пилотов готов отдать самую любимую книгу величайших литераторов, включая Пушкина, Лермонтова, Толстого или Горького… Так что менять штурвал самолета на перо, даже с самыми лучшими чернилами, не намерен!..»

Выпустил последний снаряд прямой наводкой по цели и сразу убедился в низкой эффективности удара, услышав хохот не только шефа, но и своих друзей. Уткин, утирая слезы, сказал: «Боже упаси вас, товарищ Байдуков, думать, что я желаю вам чего-то скверного, нехорошего. Почитайте биографии писателей, и вы узнаете, что многие из них говорят иногда, вскочив с постели среди ночи; другие, охваченные вдохновением музы, не спят ни ночью, ни днем… Ну как действительно вы сможете сочетать свою чрезвычайно режимную, летную работу с минутами, часами, а то и днями вдохновения, которое запросто может улетучиться от дуновения легкого ветерка, как переспелые нахохлившиеся пушинки одуванчика?..»

«Пушинки одуванчика» сразу охладили меня, и я спокойно ответил: «Чему научусь в порядке самодеятельности, тем и ограничусь. Но бросить работу пилота, одну из поэтических профессий, я просто не смогу.

У меня остается вся надежда на кружок, где вы, как я понимаю, взялись кое-чему научить нас…» Уткин развел руками и серьезно, доброжелательно закончил: «Не бросайте писать! Не бойтесь неудач… Писатель должен вести себя как красноармеец на фронте: поднялся в атаку, ранили — отлежись в госпитале; встал с койки — снова в строй, опять поднимайся и иди вперед, наступай… Только так…»

Вскоре меня перевели из 20-го отряда 10-й авиационной бригады в Государственный научно-испытательный институт ВВС РККА на должность летчика-испытателя. С тех пор я уже не мог ходить на лекции милого Иосифа Павловича Уткина, но его сравнение писательского труда с ратной службой боевого солдата у меня осталось в памяти навечно.

В НИИ ВВС летать приходилось много и днем и ночью. В короткие промежутки между полетами приходилось восстанавливать свои силы сном, и поэтому свободного времени оставалось мало. Однако незаметно появилась потребность хотя бы урывками, но садиться за стол и писать. Один рассказ — «Аргонавты» — опубликовала окружная газета, что, естественно, ободрило меня.

А когда в дальнейшем я стал слушателем первого инженерного факультета Академии ВВС имени Жуковского, курс оказался настолько насыщенным, что даже в воскресные дни стало трудно вырывать хотя бы час на писательскую работу.

Только весной 1935 года, когда меня оторвали от учебы и включили в основной состав экипажа С. А. Леваневского для полета на самолете АНТ-25 из Москвы через полюс в США, у меня стали появляться просветы свободных минут. Их я использовал успешно и в короткий срок написал несколько новых рассказов.

В 1936 году, когда сформировался наш новый экипаж самолета АНТ-25 под руководством В. П. Чкалова, мне предложили быть внештатным корреспондентом газеты «Правда» и освещать ход беспосадочного перелета из Москвы к Петропавловску-Камчатско-му. Мои рассказы об этом полете публиковала газета «Правда», а иве издательства выпустили небольшие книжки.

1937 год стал годом штурма советским народом Северного полюса. Сюда прежде всего нужно отнести знаменитую воздушную научную экспедицию Отто Юльевича Шмидта и Михаила Васильевича Водопьянова, высадившую в северной части земной оси в центре Арктики Папанина, Кренкеля, Федорова и Ширшова.

Папанинцы обеспечили успешный перелет экипажа Чкалова на самолете АНТ-25, когда он в 1937 году первым проложил кратчайший воздушный путь из Евразии к западной части США и сел в Ванкувере 20 июня. В Америке я быстро написал книжку «Наш полет в Америку». Книгоиздательства США просили меня заключить договор на право издания книги для стран английского языка. Но я, конечно, хотел, чтобы книга вышла в нашей печати. И вот газета «Правда» публикует мои очерки. Политиздат выпустил эту книгу незамедлительно после публикации в «Правде» большим тиражом. И только после выхода в свет книжки в Советском Союзе я заключил договор с американской книгоиздательской компанией.

Вернувшись домой, я вновь принялся за рассказы. Именно в этот период моей будущей книжкой «Записки пилота» заинтересовался Александр Серафимович. Я не понял, почему издательство попросило такого маститого писателя отрецензировать мое творение. Мне было хорошо известно, что Серафимовичу идет семьдесят пятый год, что он автор классического романа «Железный поток» и что начал печататься еще с благословения Г. И. Успенского и В. Г. Короленко в конце прошлого столетия.

Я узнал также, что среди ранних рассказов у Серафимовича был рассказ «Стрелочник», и подумал, что, может, поэтому его и заинтересовала книжка о дореволюционной жизни железнодорожников Транссибирской магистрали.

Вскоре мы встретились в издательстве, и он попросил, чтобы я написал новый рассказ от руки и передал бы ему лично.

Стало ясно: Серафимович экзаменует меня, хочет убедиться в степени самостоятельности работы. Подумав, я согласился.

Рассказ «Охотники» Александру Серафимовичу понравился, и он мне сообщил, что руководство Российского объединения писателей во главе с Александром Александровичем Фадеевым считает меня подготовленным для официального приема в свое общество. Книга «Записки пилота» вышла, меня приняли в Союз писателей. А. С. Серафимович выступал в качестве оппонента, хваля слегка и основательно критикуя.

15 декабря 1938 года погиб Валерий Чкалов. Это было горе всей страны, любившей Валерия Павловича, но еще и личное мое большое горе. Все свободные часы сидел за письменным столом и к концу 1939 года закончил книгу «О Чкалове», которую одновременно издали «Роман-газета» и еще два издательства.

В тот же период кинематографисты решили создать художественный фильм «Чкалов». Сценарий взялись написать два опытных мастера: один из «Ленфильма» — Чирсков, другой из «Мосфильма»— Тарасов. Режиссером назначили Калатозова. А вскоре мне позвонили из ЦК ВКП(б) и попросили помочь написать литературный сценарий, учитывая, что первую книгу о Чкалове написал я. Пришлось вступить в сложную кооперацию. Сценарий написали втроем, а Калатозов сделал режиссерскую разработку и создал прекрасный фильм, который до сих пор идет на экранах.