Как и в первое свое посещение, вид замка удручил Казанову. Не умея видеть красоту в природе, он остался равнодушен к прекрасному парку, окружавшему серое строение, к радужным листьям, кружившимся в погожий день в золотистом сентябрьском воздухе. Для Казановы осень была предвестником зимы, холодной и безрадостной. Выросший под ослепительным солнцем Италии, под плеск переливчатых волн голубой венецианской лагуны, он не любил сырость, дожди и холод. Приезжая в замок, граф устраивал приемы, охоту, выезды и празднества, держал стол, но когда он уезжал, жизнь в замке замирала. Однако наезды его были редки, он предпочитал шумное веселье больших городов: Парижа, Лондона, Вены… Казанова был бы рад составить ему компанию, но он был стар, без средств, без крыши над головой и без надежды обрести все это в ином месте. Устав стучаться в закрытые двери, он остался в Дуксе. Жизнь во всех ее проявлениях более его не радовала, из блистательного собеседника, завораживавшего всех своими искрометными речами, он превращался в занудливого резонера, живущего воспоминаниями о былом. Настоящее от него отвернулось, и в отместку он тоже не желал его замечать.

Граф сделал его хранителем своей обширной — более сорока тысяч томов — библиотеки, отвел самую удобную комнату в замке, назначил стол и приказал слугам почтительно исполнять любое повеление Казановы. Сделав надлежащие распоряжения, граф тепло простился с новым хранителем книжной премудрости и уехал. Казанова остался в одиночестве, сером, унылом, плотно окутавшем его со всех сторон словно могильный саван. Никогда, даже в Пьомби, Казанова не чувствовал себя таким одиноким. Актер, драматург и режиссер пьесы под названием «Моя жизнь», он не мог обходиться без зрителей — без них театр мертв.

Возможно, пребывание в Дуксе было бы почти сносным, ежели бы прислуга, объединившись, не ополчилась против него. Главными ненавистниками Казановы стали мажордом Фельткирхнер, грубый солдафон с тощей перекошенной физиономией, и его закадычный дружок, кучер Видерхольт, обладатель еще более омерзительной рожи, нагло утверждавший, что происхождение имеет благородное, хотя на деле был полным ничтожеством. Эти два субъекта более всех старались досадить Казанове и сделать его и без того невеселую жизнь совершенно невыносимой. Средства, выбираемые ими, были самыми что ни на есть подлыми и бесчестными. Более всех ярился Фельткирхнер, приставленный графом прислуживать Казанове. Он почитал библиотекаря бесполезным нахлебником и не желал мириться с теми привилегиями, коими наделил его граф.

Джакомо изо всех сил пытался избегать мажордома, с утра уходил в библиотеку или закрывался у себя в кабинете, где занимался каталогизацией книг, читал или писал. Штудии помогали ему забыть грубости и унижения, коими подвергал его Фельткирхнер и его клевреты. В библиотеке Вальдштейна были все любимые Казановой классики: Гомер, Сенека, Гораций, равно как и его излюбленный Ариосто, которого, впрочем, читать ему не требовалось, ибо он знал его наизусть и мог в любой миг продекламировать любую строфу из «Неистового Роланда». Еще одним утешением служили письма — те, что приходили, и те, что он писал сам. Его письма были длинными, на одно письмо иногда уходил целый день. В них он подробно описывал свое здоровье, жаловался на мерзкую погоду, рассказывал о книгах, которые читал и которые намеревался прочесть, делился своими планами написать о том или об этом, с гневом обрушивался на Фельткирхнера и беспрестанно вспоминал о днях своей юности и о молодых своих проделках.

Между тем Фельткирхнер делал все, чтобы настроить против Казановы не только слуг в замке, но и всю округу. Так, он обвинил библиотекаря в том, что тот соблазнил двадцатилетнюю дочь привратника Анну Доротею Клеер, и Казанова не только опроверг эту чудовищную клевету, но и выяснил, кто отец будущего ребенка. Им оказался проживающий неподалеку художник Шетнер. Когда Казанова вместе с родными девицы явился к нему, молодой человек повинился и через неделю женился на Анне Доротее. Впрочем, не все казановисты принимают эту версию, некоторые считают, что прав был мажордом и отцом будущего ребенка действительно был Казанова, к которому она по утрам приходила убирать в комнате. В драме Марины Цветаевой «Феникс», посвященной последним годам жизни Соблазнителя, выведен образ юной рыжеволосой красавицы, являющейся к старцу Казанове. В ряде драм, посвященных последним годам младшего современника Казановы, маркиза де Сада, проведенным им в больнице для умалишенных, тоже присутствует образ юной дочери надзирателя, регулярно посещающей узника-пациента и являющейся для него единственной отрадой. Может быть, Анна Доротея — тоже образ, сотканный из сплетен и стремления Соблазнителя, еще не забывшего свои подвиги на амурном поприще, обзавестись послушной и нетребовательной любовницей. Принимая во внимание возраст Соблазнителя, его сильно пошатнувшееся здоровье и любовную немощь, первая версия кажется предпочтительнее. Тем более что за долгую карьеру Любовника Казанова обучился искусству любви без последствий и, если бы и попытался обольстить наивную девицу, вряд ли допустил бы, чтобы дело зашло так далеко. Дукс — маленький городок, где все обо всех известно, а портить себе и без того не лучшую репутацию было не в его интересах.

В Богемии Казанова попытался обратить взор свой и помыслы к Господу, существование которого он никогда не отрицал. Он всегда считал себя верным сыном католической церкви, не лучше, но и не хуже других, признавал ее догматы и даже упрекал Вольтера за безбожие и дерзкие выпады против папства. В Дуксе Казанова свел знакомство с местным священником и не без удовольствия вел с ним теологические дискуссии. Это была одна из счастливых возможностей поговорить. Однако, когда протестантский пастор стал пытаться обратить его в свою веру, он гневно отказался и прекратил с ним общение.

Привыкнув к кочевой жизни, Казанова с трудом выносил долгое пребывание на одном месте. Едва у него появлялись несколько лишних дукатов, он покидал замок, отправляясь то в Прагу, то в Дрезден, то в Вену, и возвращался только тогда, когда карманы его были пусты.

Так, летом 1787 года он отправился в Прагу с благовидной целью издать два своих труда: сатирическую фантастическую утопию «Икозамерон, или История Эдуарда и Элизабет, проведших восемьдесят один год у мегамикров, коренных жителей Протокосмоса в центре земли» и небольшую брошюру «История побега из Пьомби». Многотомный роман «Икозамерон», написанный в подражание великим утопистам прошлого (Сирано де Бержераку, Кампанелле, Мору), рассказывал о подземной империи мегамикров, двуполых людей, питавшихся грудным молоком и сумевших создать цивилизацию по последнему слову тогдашней техники. Изобретения подземных жителей — это своего рода компендиум научных познаний Казановы, который, подобно Жюлю Верну, попытался предугадать возможное использование достижений современной ему науки. Однако большую часть романа занимает поистине бесконечный рассказ о постепенном завоевании, точнее, вытеснении жителей подземного мира земными людьми. Заключая между собой инцестуальные брачные союзы, люди начинали размножаться в геометрической профессии, производя на свет исключительно разнополых близнецов. Когда количество землян превысило численность подземных жителей, земляне принялись устанавливать привычный для них монархический строй. Изобилующий длиннотами и перегруженный дотошными описаниями роман успеха не имел и по сей день воспринимается как курьез, коих немало в истории литературы. «Чтобы дочитать „Икозамерон“, чудовище среди утопических романов, надо обладать овечьим терпением в ослиной шкуре», — написал в своем очерке о Казанове С. Цвейг. Жизнь Казановы была гораздо богаче его фантазии, и все сочинения его блекли на фоне его воспоминаний. В отличие от «Икозамерона», «История побега из Пьомби» разошлась мгновенно.

Тем временем навестить родовое гнездо в Дукс прибыл граф Вальдштейн. Приезд владельца замка сулил развлечения и увеселения, коим истосковавшийся по обществу Казанова предался воистину с юношеским пылом. Он даже принял участие в устроенных графом скачках, но свалился с лошади и сильно расшиб ногу. Граф предложил ему целебный пластырь, но венецианец отверг его, предпочитая примочки собственного изготовления. Излечившись, он написал своему другу, графу Ламбергу: «Вот я и снова здоров, прибавил в весе, ем как волк и сплю как сурок». Привыкнув всю жизнь заботиться о своем физическом здоровье, Казанова терпеливо восстанавливал силы.