Еще одна знаменитая история, где Казанова выступает «устроителем девичьего счастья», связана с малышкой Морфи. Познакомившись на ярмарке с прелестной тринадцатилетней оборванкой, Казанова захотел провести с ней ночь, но девчонка заломила слишком большую цену, тогда Соблазнитель, бывший не при деньгах, за меньшую сумму уговорил ее раздеться в его присутствии. Когда девчонка скинула лохмотья, он «обнаружил перед собой безупречную красавицу». Понимая, что такая красота дорогого стоит, Казанова собственноручно отмыл девицу. Она оказалась «белой, как лилия» и с роскошными белокурыми волосами. Восхищенный Казанова отвел ее к художнику и попросил написать ее обнаженной. Художник изобразил девицу лежащей на животе, руки и грудь ее опирались на подушку, а голова была чуть-чуть приподнята. Под портретом Соблазнитель велел написать «О’Морфи», что по-гречески означало «красавица». Красота юной Морфи произвела сильное впечатление также и на художника. Сделав с портрета копию, он показал ее в Версале, где она в конце концов дошла до короля. Узнав о существовании оригинала, монарх пожелал увидеть девушку. Ее доставили. Оглядев красавицу со всех сторон и убедившись в ее невинности, Людовик оставил ее у себя.

В результате этой сделки никто внакладе не остался: ни художник, ни Казанова, ни красавица О’Морфи; ее поселили в королевском серале в Оленьем парке, где она провела четыре года. Возможно, она бы прожила там и дольше, ведь король очень привязался к ней, но она, поверив советам завистниц, осмелилась непочтительно отозваться о королеве. Изменяя жене направо и налево, беспутный Людовик тем не менее глубоко уважал королеву и не терпел, когда о ней говорили дерзости. (Почтительное отношение к королеве было одной из причин долголетия Помпадур в качестве официальной королевской любовницы.) Неразумную О’Морфи мгновенно выставили из парка и, выплатив небольшое приданое, выдали замуж за офицера в удаленный от Парижа гарнизон. Как свидетельствуют современники, Казанова не раз выступал в роли поставщика красавиц для спален богатых вельмож, ибо занятие это было весьма прибыльным.

Осенью 1752 года Казанова покинул Париж. Вместе с ним уезжал и его брат Франческо, батальный живописец. Казанова вызвал брата для участия в выставке, но картина Франческо успеха не имела.

Казанова пробыл в Париже два года: приехал в двадцать пять лет, а уезжал в двадцать семь. За это время он возмужал, с него слетела провинциальная шелуха и появился столичный лоск, он в совершенстве освоил язык международного общения — французский. Если Венеция была колыбелью Соблазнителя, то Париж стал академией Авантюриста. Во французской столице просвещенный распутник побывал при дворе, свел знакомство с министрами, дипломатами, философами, принцами крови, отточил свое мастерство рассказчика в модных литературных салонах.

В Париже окончательно сформировались его вкусы и пристрастия, там он блеснул своими познаниями в медицине, вылечив от прыщей при помощи диеты молоденькую герцогиню Шартрскую. Молва приписала успех лечения магическим силам. Казанова возражать не стал и даже рассказал герцогине о своем оракуле. Герцогиня пожелала спросить кое о чем оракула, и Казанова не отказал ей в этой просьбе. Составлял магический квадрат и записывал ответы оракула, разумеется, он сам. Исцеление герцогини принесло Авантюристу сто луидоров; за тайну ключа Соломонова, с помощью которого она смогла бы лично общаться с оракулом, герцогиня пообещала ему двадцать пять тысяч ливров ренты. Но несмотря на вечную нужду в деньгах, Казанова отказался: полагают, что он влюбился в герцогиню, но, опасаясь получить отказ, почел за благо удалиться от нее. Потом он всю жизнь раскаивался, что так и не признался в любви своей высокородной пациентке: как знать, быть может, и она не устояла бы перед черноглазым Соблазнителем…

Перед отъездом из города у Казановы случилась дуэль. Согласно «Мемуарам», хорошенькая трактирщица у заставы обсчитала его, и, возмущенный, он высказался о ней в оскорбительном тоне. Поклонник трактирщицы вызвал его на дуэль. Но есть и иная версия, менее правдоподобная, но более романтичная: желая отомстить за девицу Везиан, Казанова вызвал на дуэль графа Нарбоннского. Граф был убит, а Казанова бежал.

Из Парижа путь братьев Казанова лежал в Дрезден, там они встретились с матушкой, принявшей их радостно и с большой теплотой. Но жизнь в Дрездене, по признанию самого Соблазнителя, «не содержала ничего примечательного». Для собственного удовольствия он сочинял комедии и посещал веселые дома, после чего сделал вывод, что тамошние публичные красотки по части форм превосходили итальянок и француженок, однако уступали им в остроумии и искусстве нравиться. Одна из этих красоток наградила его дурной болезнью — седьмой по счету. «Всю свою жизнь я упорно стремился заболеть, покуда был здоров, — писал Казанова, — и столь же упорно стремился выздороветь, когда заболевал». Строгий режим и собственные методы лечения позволили Соблазнителю справиться с недугом за полтора месяца: от него остались только шрамы, сравнимые с солдатскими ранами, ибо свидетельствовали о доблести их обладателя.

Из столицы Саксонии Казанова направился в Вену, где познакомился со знаменитым поэтом и драматургом Метастазио, которого он ценил превыше всех современных ему поэтов. Метастазио, прекрасно образованный человек, поразил Казанову своей скромностью и простотой в обращении. Но в целом пребывание в Вене не доставило Соблазнителю особенного удовольствия, хотя он и был представлен ко двору, где познакомился с наследником престола Иосифом. По словам венецианца, в лице будущего императора было что-то роковое. Иосиф долго метал громы и молнии в тех, кто без стыда и совести покупает себе дворянские титулы. Казанова долго слушал его, а когда принц умолк, спросил: «А что следует думать о тех, кто эти титулы продает?»

Иосиф не ответил, повернулся к Авантюристу спиной и отошел.

В Вене всем заправляла набожная и властная императрица Мария Терезия. Долгое время она страдала от измен мужа, поэтому после его смерти она повела решительную борьбу за нравственность и даже организовала специальную полицию, следившую за соблюдением супружеской верности. «Комиссары целомудрия» стали настоящей напастью для жительниц города, боявшихся выходить на улицу без сопровождения. Супруги, попавшиеся с поличным, рисковали надолго угодить за решетку, проституция была запрещена, а прекрасные горожанки, напуганные полицейскими провокаторами, не спешили обрести счастье в объятиях итальянского Соблазнителя. Вместо утех любовных Казанова предался обжорству. Однажды он столь плотно поел, что три дня пролежал пластом, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. От кровопускания он решительно отказался, а сам назначил себе в качестве лекарства сырую воду. Лекарство подействовало, на четвертый день Казанова был снова здоров и бодр.

Из Вены Казанова прибыл в Венецию. Круг замкнулся.

Вкусив соблазнов европейских столиц, Соблазнитель вернулся к прежней жизни: увеселения, карты, женщины, пирушки… Во время праздничной церемонии Обручения дожа с морем он познакомился с неким П. К. (так именует он нового знакомца в своих «Мемуарах». Полагают, что инициалы эти принадлежали Пьетро Капретта). Бойкий молодой человек произвел впечатление на Казанову: он инстинктивно почувствовал в нем родственную мятежную душу. П. К. занимался поставками продовольствия в армию. Вскоре он предложил Казанове войти с ним в долю и взять подряд, но венецианец предусмотрительно воздержался. Следующая встреча П. К. и Казановы состоялась при обстоятельствах и вовсе романтических. Экипаж, в котором П. К. ехал со своей любовницей, опрокинулся на мосту, женщина вылетела из него, зацепилась юбками за перила и повисла; она неминуемо сорвалась бы в воду, не подоспей на помощь Казанова, случайно ехавший в карете навстречу. Соблазнитель успел полюбоваться очаровательными кружевными панталонами и избавил их владелицу от падения в реку. Несмотря на всю пикантность положения, в котором оказалась красавица, вожделения у Соблазнителя она не вызвала. Вероятно, этому помешали панталоны, ношение которых в те времена во Франции считалось верхом неприличия. Недавно прибывший из Парижа Казанова посчитал спасенную им даму излишне провинциальной. П. К. искренне поблагодарил Казанову за спасение своей подруги от купания в холодной воде, поскольку сам он, придавленный дверцей кареты, вряд ли подоспел бы вовремя.