— Что значит «отдать»? — поинтересовался Соблазнитель.
— Это значит, что она будет обязана служить вам и вы будете вольны спать с ней, — отвечал офицер.
— А ежели она не захочет?
— Тогда посеките ее, вы же ее хозяин.
— А коли она мне приглянется, и я захочу ее у себя оставить?
— Я же сказал: она переходит в полную вашу собственность. Если она сбежит, вы вправе приказать арестовать ее и доставить к вам в дом. До тех пор, пока вам не вернут сто рублей, она — ваша.
— И какое жалованье я должен ей положить?
— Никакое. Кормите ее, поите, отпускайте по субботам в баню, а по воскресеньям — в церковь — вот и все послабления.
— А если я захочу взять ее с собой?
— Тогда вам придется получить специальное разрешение и оставить залог, ибо, хотя вы ее и купили, она все равно остается государевой крепостной.
Удивляясь сказанному Зиновьевым и решив, что обращаться с красавицей как с рабой ему не пристало, Казанова попросил приятеля помочь ему с покупкой девушки — раз уж иначе ее нельзя заполучить. На следующий день они приехали к крестьянину в дом, Соблазнитель удостоверился в девственности приобретаемой красавицы, приятель его Зиновьев отсчитал отцу сто рублей, покупатель и два свидетеля, слуга и кучер, расписались в купчей. Казанова посадил девушку в карету, и они поехали. Поблагодарив Зиновьева и распрощавшись с ним, Соблазнитель привез Заиру к себе и потом четыре дня не выходил из дому, вкушая венерины радости с неискушенной крестьянкой. Единственное неудобство, а именно незнание русского языка, поначалу мучило Казанову, но Заира оказалась способной ученицей и за три месяца настолько освоила итальянский, что вполне могла на нем объяснить, чего ей надобно. Заира явилась к Казанове в одном холщовом платье, он же одел ее с головы до ног по французской моде. Постепенно девушка полюбила Казанову, а потом даже стала ревновать и, обладая бурным темпераментом, едва не погубила его из ревности.
Когда в его доме стала жить Заира, Казанове пришлось рассчитать своего слугу Ламбера, ставшего в России совершеннейшим пьяницей. Он исчезал с утра и приходил вечером, не будучи способным ни к какой работе. Казанова пробовал не давать ему денег, однако тот где-то ухитрялся находить их, тем более что, как неоднократно отмечал Казанова, в России в те времена все было дешевле, нежели в иных странах. Дав Ламберу денег на дорогу до Берлина, он отослал его. Как раз в эти дни Соблазнитель вознамерился ехать в Москву и, опасаясь, как бы в отсутствие его не увели у него Заиру, ставшую еще большей красавицей, чем прежде, он решил не нанимать нового слугу, а взять любовницу с собой. Девушка, делавшая большие успехи в итальянском, понемногу прислуживала Соблазнителю, была с ним мила и оставляла его совершенно довольным. Правда, был у нее один недостаток: она верила картам и гаданиям, а те почему-то все время говорили ей о том, что любовник изменяет ей, от этого она становилась ревнива и однажды чуть не покалечила Соблазнителя. Случилось это, когда он прокутил всю ночь в трактире, не предупредив свою милую, которая в тревожном ожидании металась по комнате, раскидывая то так, то этак карты, дабы узнать, что поделывает сейчас ее полюбовник. Когда утром Казанова вошел в дом, Заира в гневе швырнула в него бутылкой, и та, пролетев совсем рядом с головой его, врезалась в дверь и разбилась. Заира при этом громко кричала и, путая русские и итальянские слова, винила его в том, что он провел ночь с непотребными девками, и пыталась царапаться. Разозлившись, Казанова швырнул в огонь карты и в сердцах объявил, что, пока она живет у него, она должна вышвырнуть всяческое гадание из головы. Впрочем, добавил он, остывая, вряд ли она у него задержится: сегодня она чуть его не убила, а посему он завтра же отошлет ее домой. И, оставив Заиру растерянную и в слезах, отправился спать. После пирушки голова у него гудела, он мгновенно заснул, а когда проснулся, увидел, что рядом с ним на кровати свернулась клубочком Заира. Красавица напоминала побитую кошку. Едва заметив, что Любовник открыл глаза, она принялась ласкаться к нему и умолять простить ее. Любвеобильное сердце не выдержало, и хозяин нежно заключил покорную рабу свою в объятия.
В Москве Заира сопровождала Казанову повсюду, и никто не интересовался, кем она ему приходилась: дочерью, любовницей или служанкой, что чрезвычайно ему нравилось. Девушка была в восторге, когда ее на равных сажали за стол с гостями. За время этого путешествия она очень привязалась к Любовнику, и он горестно думал, как тяжело будет ему расставаться с ней. Заира же об этом не думала и была весела и счастлива. Единственное, что омрачало ее настроение, — это его отлучки из дома. Иногда она даже пыталась ему препятствовать, вцепляясь в рукав или повиснув на шее. Тогда Казанова по русскому обычаю колотил ее, но она нисколько не обижалась. «Бьет, значит, любит», — смеясь, говорила она, переводя для Казановы эту русскую поговорку на итальянский. Полагаясь более на силу слова, Казанова считал обычай бить слуг «для вразумления» странным и старался не следовать ему. Однако вскоре он вынужден был согласиться, что, как говорили ему чужестранцы, долго прожившие в России, иного действенного способа вышколить слугу не существует, ибо, выпив водки, мозик (мужик) либо звереет, либо дуреет и лезет в драку. Крепкое сложение Казановы, его физическая выносливость и отличное владение дубинкой не раз выручали его на российских просторах.
В Петербурге Казанова продолжал наслаждаться счастьем, которое Заира, сущее дитя, искренняя и непосредственная, дарила ему. Он не только обучал ее итальянскому, но и прививал благородные манеры и с удовлетворением убеждался, что усердствует не зря. Он часто возил ее в Екатерингоф к родителям, и она была ему благодарна, получая удовольствие как от свидания с родными, так и от прогулки в карете со своим господином. Каждую такую поездку Казанова давал ее отцу рубль, за что тот осыпал его благословениями. Девица полюбила выезжать вместе с Казановой и использовала любой предлог появиться с ним на людях. Желая доставить удовольствие Заире, Казанова принял приглашение на смотр инфантерии. Торжества должны были продлиться три дня, ожидались фейерверк и разнообразные увеселения на воздухе: было время белых ночей и темноты не наступало вовсе. После путешествия в Москву Казанова стал искушенным российским путешественником и предусмотрительно отправился на смотр в огромном дормезе, спальной карете, ставшей ему с Заирой на три дня смотра настоящим домом. Они не только ночевали в нем, но при случае и обедали. Многие приглашенные завидовали ему, ибо отыскать место для ночлега было крайне трудно, а приличное место — практически невозможно.
Покидая Петербург, Соблазнитель расстался с искренней и безответной Заирой, готовой следовать за ним на край света. Сам он писал, что нашел себе попутчицу, в которую тотчас влюбился, а потому не смог взять с собой Заиру. Но даже если бы его не увлекла новая любовь, вряд ли он взял бы на себя ответственность за наивную и непосредственную девочку, которую он рано или поздно все равно бы бросил. Желание взять ее с собой было сродни временами возникавшей у него фантазии жениться. Впрочем, с возрастом он вспоминал об этом все реже и реже. По-своему привязавшись к Заире, Казанова понимал, что вернуться домой в хижину ей будет нестерпимо трудно, поэтому он нашел ей покровителя в лице семидесятилетнего итальянского архитектора Ринальди, жившего в России уже сорок лет и прекрасно говорившего по-русски. Ринальди, давно просивший Казанову оставить ему красавицу, ежели, конечно, он не увезет ее с собой, заплатил Казанове, а затем родителям Заиры, чем несказанно их осчастливил, и забрал девушку к себе в дом, где она и прожила до самой его смерти. За все это время Ринальди ни разу не обидел ее.
В России Заира была для Казановы идеальной любовницей. Любя и почитая его, она никогда не отвлекала Соблазнителя от написания различных прожектов, которым он посвящал немалую часть своего времени. Записки свои он доводил до сведения как императрицы, так и приближенных к ней вельмож. С самой Екатериной Казанова имел возможность говорить четыре раза, хотя встречал ее чаще. Впервые он увидел ее в Риге, где она поразила его своим величием и спокойствием, хотя особой женской красоты он в ней не усмотрел. Второй раз он имел возможность наблюдать ее в Петербурге, в маскараде, устроенном в Зимнем дворце. Императрица была в маске, однако манеры ее, осанка и походка не оставляли сомнений в том, кто за этой маской скрывался. Видимо, надеясь отыскать тех, кто все же не распознал ее, государыня подсаживалась то к игрокам, то к утомившимся от танцев придворным и начинала вести задушевные беседы, желая выведать то, о чем обычно не рассказывают монархам.
