Вопрос. Кому адресовано ваше письмо?

Ответ. Барбару.

Вопрос. Она вела разговоры с Барбару?

Ответ. Только о делах мадемуазель Форбен.

Вопрос. Барбару попросил ее подробно описать ее поездку. Значит, он знал о цели ее поездки?

Ответ. Действительно, Барбару в письме просил ее подробно рассказать о ее путешествии, однако истинной его цели он не знал, и ей жаль, что она сожгла письмо Барбару, потому что из него сразу бы стало ясно, что никто не знал о цели ее путешествия.

Вопрос. Если Барбару не знал о целях ее поездки в Париж, он бы не стал давать ей секретное поручение, а она бы не писала начатое сегодня пространное письмо о совершенном ею убийстве Марата.

Ответ. Так как читать это письмо будут многие, то она позаботилась о подробностях.

Вопрос. Не казалось ли ей, что как только она убьет Марата, убьют ее саму?

Ответ. Никто не пытался ее в этом убедить, она сама была в этом уверена, именно поэтому она объяснила причину своего поступка в найденном у нее «Обращении», и ей хотелось бы, чтобы оно было напечатано после ее смерти.

Вопрос. Есть ли у нее защитник?

Ответ. Она называет своим официальным защитником гражданина Дульсе, депутата Конвента от города Кан, а в случае, если он не сможет, она заявляет, что больше никого не знает.

Допрос завершился, запись его заняла семь страниц, Шарлотта поставила под ними свою подпись, а следом за ней Монтане, Фукье-Тенвиль и секретарь Вольф. Общественный обвинитель взял на себя обязанность сообщить депутату Национального конвента гражданину Дульсе, что обвиняемая Шарлотта Корде избрала его своим защитником:

«Вторник, 16 июля.

Гражданин,

Имею честь сообщить Вам, что Мари Шарлотта Корде, обвиненная в убийстве Марата, выбрала Вас своим защитником, хотя и председатель, и я напомнили, что, будучи депутатом, Вы не можете выступать защитником. Однако она Вас выбрала, и я обязан Вам об этом сообщить; слушание дела назначено на завтра, на восемь часов ровно. Предвидя, что, возможно, обязанности Ваши не позволят Вам принять это предложение, я велел назначить официального защитника.

Привет и братство, Фукье-Тенвиль».

Гюстав Дульсе получил это письмо, когда Шарлотты уже не было на свете: с некоторых пор он предпочитал проводить больше времени среди депутатов Горы, в душе Дульсе де Понтекулан поддерживал жирондистов и опасался, как бы его душевная склонность не стала очевидной для монтаньяров. Впрочем, по словам Альмера, и 16 июля, и утром 17-го в трибунал являлись люди, готовые выступить защитниками Шарлотты Корде. Скорее всего, это были смельчаки, готовые поддержать мужественную девушку во время суда, ибо надежды на оправдательный приговор не было никакой, тем более что обвиняемая признавала свою вину.

Шарлотту увели в камеру. По дороге она случайно наступила на хвост метнувшейся ей под ноги кошке. «Бедняжка, как мне ее жаль. Но мне нисколько не жаль, что я убила Марата», — задумчиво произнесла она. Допросы, показания свидетелей, формальности, которые заставляли ее исполнять, казались ей пустой тратой времени. Они изматывали ее, к тому же она опасалась — наверняка опасалась! — нечаянно сказать лишнее, назвать чье-нибудь имя. Она знала, что, несмотря на все ее старания, Фоше и Деперре по-прежнему содержались под арестом. В камере она вновь попросила перо и бумагу и продолжила писать письмо Барбару. Завершив его, она стала писать отцу:175

«Месье Корде д'Армону, улица Бегль, Аржантан.

Простите, дорогой папа, что я распорядилась своей жизнью без Вашего дозволения. Я отомстила за многие невинные жертвы, предупредила много других бедствий. Когда народ, наконец, оставит свои заблуждения, он возрадуется освобождению от тирана. Я пыталась убедить Вас, что отправляюсь в Англию, ибо надеялась сохранить инкогнито, но это оказалось невозможным. Надеюсь, Вас не заставят отвечать за содеянное мною. Во всяком случае, в Кане Вы найдете себе защитников. Я выбрала своим защитником Гюстава Дульсе: впрочем, подобное покушение не предполагает никакого защитника, это всего лишь формальность. Прощайте, дорогой папа, прошу Вас забыть меня или, скорее, порадоваться за меня, ибо я отдаю жизнь за благородное дело. Обнимаю сестру, которую люблю всем сердцем, а также всех своих родных. Не забывайте этой строки Корнеля: "Мы не преступники, когда караем преступленье"[76]. Завтра в восемь утра мне вынесут приговор. Корде».

Из скромности Шарлотта написала о стремлении сохранить «инкогнито», но на самом деле скрываться она не собиралась: об этом свидетельствует найденная при ней метрика. Перед уходом в вечность Шарлотта отсекала от себя все земные узы. И опасаясь, как бы ее родные не пострадали из-за нее, писала коротко и без лишних эмоций.

Сумела ли она заснуть в тот вечер? У нее в камере по-прежнему дежурили жандармы. Вдобавок, это был вечер похорон Марата, и по всему Парижу звучали пушечные залпы, воздавая почести покойному. На какое-то время к пушечным залпам присоединились грозовые раскаты помрачневшего неба. Когда Шарлотту Корде повезут на эшафот, прольется дождь. Природа, воздав почести убитому, пожелает оплакать его убийцу.

В апокрифических мемуарах маркизы де Креки сказано, что 16-го вечером аббат Эмери, которому покровительствовал сам Фукье-Тенвиль, якобы исповедал Шарлотту и дал ей отпущение грехов. Это вымысел: Шарлотта откажется и от присягнувшего священника, и от неприсягнувшего. Вонзая кинжал в грудь Марата, она действовала как спартанка, как римлянка, но не как христианка. Собственно, она поступила так, как призывал действовать Марат.

Семнадцатого июля, в восемь утра за Шарлоттой пришли жандармы, дабы сопроводить ее в трибунал, в Зал равенства, где прежде заседал парламент Парижа. Пишут, что, проходя мимо каморки привратника, мадемуазель Корде попросила супругов Ришар оставить ей завтрак, «ибо вряд ли суд будет долгим».

В зале Шарлотту усадили на высокий железный стул, чтобы всем — и зрителям, и судьям, и присяжным — подсудимая была хорошо видна со всех сторон. Напротив находились места судей, которые в тот день заняли Этьен Фуко, Антуан Руссийон и Жан Ардуэн, а также председатель Монтане и пятнадцать присяжных, список которых предъявили Шарлотте накануне, дабы она могла воспользоваться правом на отвод кандидатур. Но зачем? Она никого не знала и вдобавок была уверена, что замена одного присяжного другим никак не повлияет на приговор. Место общественного обвинителя находилось немного выше судейских мест; рядом с Фукье-Тенвилем сидел секретарь Вольф.

Июль выдался очень жарким, и в зале стояла духота. Зрители, подавляющее большинство которых никогда не видели Шарлотту, а только знали, что Друга народа убила женщина, были настроены враждебно, тем более что газеты рисовали «мужеподобную бабищу из Нормандии» самыми черными красками. Но при появлении подсудимой настроение зала изменилось. В легком светлом платье, в котором она явилась к Марату, в чепчике, сшитом ею в тюрьме, с кудрями, выбивавшимися из-под тоненькой оборки, в косынке на плечах, Шарлотта походила на хрупкий цветок. Ее кроткий взор, ее спокойствие и уверенность сумели утихомирить даже самых яростных «вязальщиц»; проклятия и выкрики, которыми зрители обычно сопровождали появление ненавистных им подсудимых, стихли. По сравнению с Шарлоттой судьи в черных фраках и плащах, задрапированных на манер античной тоги, в черных шляпах с пышными султанами и двумя — черной и трехцветной — кокардами, казались мрачными кладбищенскими птицами.

Председательствующий Монтане зачитал присягу:

«Гражданин, клянитесь и обещайте: самым тщательным и старательным образом рассмотреть обвинения, выдвинутые против Мари Анны Шарлотты Корде, обвиняемой; не общаться ни с кем до вынесения приговора; не поддаваться ни ненависти, ни злобе, ни страху, ни чувствам. Принимайте решения только после того, как выступит защита, а также по совести и вашему глубокому внутреннему убеждению, с беспристрастностью и твердостью, подобающими свободным людям».