Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Екатерина твердо провозгласила, что принимает регентство на себя. Положение в стране было далеко не блестящим, к тому же сорок пять миллионов ливров долгов. Решение Екатерины вызвало резкое недовольство Антуана де Бурбона, короля Наваррского, отца будущего Генриха IV. Он потребовал официально признать его заместителем регента. Разве не французская кровь текла в его жилах? А вдруг Екатерина заболеет, тогда не к нему ли по праву должно перейти главенство в Королевском совете?

Ее Величеству? Заболеть? С ней это случится только на краю могилы.

* * *

И вот началась первая Религиозная война и потянула за собой кровавую процессию убийств и погромов. Первая, потому что будут еще и другие. Воды Луары с ее песчаными серебристыми отмелями с той поры окрасились человеческой кровью. Во всех городах и селениях, в замках — убийства, изнасилования, распятия… Началась жестокая схватка, которой суждено было продолжаться вплоть до момента, когда Генрих IV сказал: «Париж стоит обедни».

Тридцать шесть лет кровавой резни!

Огонь, тлевший со времен амбуазского мятежа, вновь полыхнул 1 марта 1562 года в Васси. Возвращаясь из Гувилля, герцог де Гиз остановился в этом маленьком городке, чтобы пойти на мессу. Вдруг ему сообщили, что сотни две протестантов, «люди скандальные, надменные и весьма буйные», собрались слушать проповедь в амбаре неподалеку. Для католика Франсуа де Гиза это был вызов, и он решительно направился к указанному зданию. Двое из его свиты поспешили вперед. Протестанты встретили их весьма учтиво:

— Месье, пожалуйста, присоединяйтесь к нам!

— Черт возьми! Перебить бы вас всех! — отвечали те, сочтя оскорбительным такое приглашение.

Когда подоспел герцог, оба его дворянина уже были выброшены на улицу, и протестанты баррикадировали окна. Разгорелся бой. В руках у протестантов были одни лишь камни, тогда как у людей де Гиза имелись аркебузы. Они взломали дверь, и началась бойня…

На смертном одре Франсуа де Гиз без тени раскаяния вспомнил о «неприятности, причиненной тем людям из Васси». Слово «неприятность», несомненно, имело в ту эпоху несколько иной смысл, чем теперь. Протестантам та «неприятность» стоила семидесяти трех жизней, не считая ста четырнадцати раненых, тогда как люди Гиза, потерявшие одного человека убитым и получившие несколько контузий, отпраздновали учиненную ими резню как великую победу.

Конде, который после смерти Франциска II вышел из тюрьмы, возглавил, на этот раз открыто, протестантское движение и начал вербовку рекрутов. 2 апреля 1562 года с кавалерией в две тысячи пятьсот сабель он «с ходу» взял Орлеан. В его манифестах при этом утверждалось, что протестанты взялись за оружие с единственной целью — добиться религиозного мира.

12 апреля католики, воодушевляемые неким монахом-якобинцем, «который первым протрубил сигнал тревоги», ответили им резней в Сансе. Сброшенные в Сену трупы плыли под мостами Парижа. Конде тут же ответил ударом на удар: он без боя занял Анжер, Тур и Блуа. Протестанты не могли пройти мимо церкви, чтобы не вышибить в ней окна и не расколотить распятия. В Туре были втоптаны в грязь реликвии святого Грациана и святого Мартена. Эти ниспровергатели религиозных устоев шили ризы из колетов и отправляли на переплавку потиры и дароносицы. Они не остановились даже перед осквернением могил. В Орлеане было сожжено сердце бедного Франциска II, в Клери развеян по ветру прах Людовика XI.

* * *

В начале 1563 года, 5 февраля, герцог Франсуа де Гиз, отправившись из Блуа, пересек Луару и с ее левого берега начал осаду Орлеана, в котором укрепилось протестантское войско под началом адмирала Колиньи.

Королевская армия располагалась в Оливе, на левом берегу Луаре, притока Луары. Свой командный пункт герцог расположил в деревеньке Васлен, а сам поселился в Шатле с герцогиней де Гиз и сыном, принцем Жуанвильским, которого впоследствии назовут Меченым.

В четверг 18 февраля герцог задержался в Портеро до захода солнца. Со свитой всего в три человека, квартирмейстером сиром де Крене, Тристаном де Ростеном и молодым дворянином, компаньоном по псовой охоте Франсуа Расином, герцог де Гиз направился к переправе Сен-Месм, где между мельницами Беше и Сен-Самсон ходил по Луаре паром. Крене поскакал вперед, чтобы «предупредить госпожу де Гиз, волновавшуюся из-за долгой задержки мужа, что она может накрывать на стол». С парома герцог выехал на дорогу, которая вела в Васлен. Сначала она шла чуть в горку, затем сворачивала влево, к Шатле. На перекрестке дорог высилась скала в окружении высоких ореховых деревьев. В этом месте и прогремел выстрел, который «осветил весь подлесок».

— Я убит! — вскричал герцог, «уронив голову на шею своего коня». А в нескольких метрах от него вопил, потрясая аркебузой, какой-то человек:

— Ловите убийцу! Ловите убийцу! — «тем самым желая показать, что стрелял не он».

Расин пришпорил коня, но след убийцы быстро затерялся. Франсуа де Гиз нашел в себе силы слезть с коня. Опершись о скалу, он вздохнул:

— Долго же они за мной охотились!

Он даже сумел вновь сесть на коня и, поддерживаемый с двух сторон своими спутниками, добрался до Шатле, где сразу слег. Пуля прошла «под костью лопатки и вышла в правой области груди». Рана чрезвычайно удивила медиков: входное отверстие со стороны спины оказалось намного шире, чем со стороны груди, где пуля вышла… Схваченный спустя два дня убийца — им оказался гугенот Жан Польтро, сеньор Меме, — объяснил загадку: он зарядил свою аркебузу тремя пулями, из которых «две сплющил и связал металлической ниткой».

Прежде чем умереть, де Гиз дал своему сыну совет «не брать на себя слишком большие и непосильные задачи».

— В сущности, все в мире обман, — сказал он. — Вот, суди по мне: я — большой командир, а убил меня маленький солдат.

Вспомнит ли это наставление отца Генрих де Гиз, когда по приказу брата Марго будет пронзен в Блуа шпагами «сорока пяти»?

19 мая в Париже был опубликован эдикт, подписанный в Амбуазе неделей раньше. Этот эдикт положил конец первой религиозной войне. Заключительные переговоры провели коннетабль де Монморанси и этот недоносок Конде, которого Екатерина сдуру выпустила из тюрьмы. А проходила их встреча на одном из островов Луары, который затем смыли ее воды, — острове Быков. Отсюда до Орлеана было рукой подать…

«Мир достигнут, — написал коннетабль Екатерине, — я уверен, что вы останетесь довольны». И в самом деле, у Екатерины были для этого основания.

Амбуазский эдикт даровал протестантам свободу вероисповедания в их имениях — «владельцам замков, высшим судьям и сеньорам и прочим носителям дворянских титулов, располагающим своими вотчинами». Что же до простого люда, то ему свободное отправление обрядов реформированной религии разрешалось только в отдельных городах, и лишь при условии, что приверженцы новой религии будут строить свои храмы исключительно в пригородах. Нет даже смысла уточнять, что договор этот был написан феодальной знатью.

— Вы негодяй! — бросил адмирал Колиньи в лицо Конде. — Из тщеславия вы предали Господа!

Протестантизм с этого момента стал «карманной религией привилегированного класса». Екатерина же и вовсе не питала иллюзий насчет только что заключенного ущербного мира.

— Иногда лучше отступить, чтобы разбежаться и дальше прыгнуть! — говорила она.

Но что это был за прыжок!

Королева Марго - mg.png

Глава III

БОЛЬШОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Странным играм предавались в Амбуазе королевские дети: обрядившись в епископов, они разъезжали по дворцу на ослах, а за ними следовала шутовская процессия в грубых монашеских одеждах. «Игра в еретиков» — так называли они эту пародию на католические обряды. Малышка Марго, которой не исполнилось еще и десяти, выделялась среди сверстников своей набожностью. Святотатственные игры братьев явно шокировали ее. «Месье»[8] — такой, напомним, титул носил герцог Анжуйский, которому было всего двенадцать лет, — бросал в огонь ее часословы: в глазах герцога сестра была всего лишь лицемеркой, и он уговаривал ее переменить свою веру. Но Маргарита отвечала с твердостью, что всегда будет верна той вере, которую впитала с молоком матери. В ответ Генрих пожимал плечами — если сестра будет «упорствовать в своем ханжестве», мать же и задаст ей трепку. Обливаясь слезами, Марго отвечала, что ее можно выпороть, ее можно даже убить: «Я на что угодно готова, но проклятия на себя не навлеку!».

вернуться

8

Титул старшего из братьев французского короля.

7
{"b":"197037","o":1}