— Что я слышу, сир, — воскликнул он, отдернув балдахин королевской кровати, — неужто Святой Дух еще не покинул вас? Вы жалуетесь Богу на то, что ваши друзья не с вами. Между тем они живут с оружием в руках, тогда как вы проливаете бессильные слезы. Они клянутся побить ваших врагов, тогда как вы этим врагам служите; они им внушают чувство страха, тогда как вы им угодливо льстите! Они на коне, вы — на коленях… Вы преступно расточаете свое королевское величие и покорно глотаете наносимые вам обиды. Тем, кто устроил Варфоломеевскую ночь, это более чем лестно.

И Агриппа заявил, что намерен бежать из Лувра:

— Помните, сир: те, кто будет служить вам после нас, не колеблясь прибегнут к яду и ножу.

И хотя все это было сказано в сердцах, зловещее предсказание вполне могло сбыться. И Генрих Наваррский не мог этого не знать. Однако он все еще колебался. Конечно, в Лувре он король понарошечный, но намного ли лучше оказаться в провинции — на вторых ролях после герцога Алансонского или кузена Конде, которому тоже удалось бежать, — признанных вождей протестантского дела? Если уж на то пошло, не лучше ли ему возглавить третью партию, которая уже нарождается во Франции? Однажды он скажет об этом с надеждой — и с оптимизмом:

— Может статься, что различие между двумя религиями не столь велико, как кажется из-за вражды между теми, кто их исповедует. Когда-нибудь настанет день, и данной мне властью я постараюсь их примирить.

Осталось лишь дожить до этого дня.

Фаворит Генриха III дю Гаст — командир полка королевской гвардии, один из самых свирепых убийц в ночь святого Варфоломея, — называл Марго не иначе как «королевой шлюх». Она в свою очередь прозвала его Тыквой, — он был ужасно толст. Однажды, надеясь помириться с Маргаритой, он сам доставил ей письмо короля.

«При его появлении, — сообщает Брантом, — она впадала в неописуемый гнев», который даже и не пыталась скрыть. В этот раз она ему заявила:

— Ваше счастье, дю Гаст, что вы предстали передо мной с письмом от моего брата, который вам покровительствует, ибо я люблю его так сильно, что чистосердечно доверяю ему во всем. Иначе я наверняка поучила бы вас, как следует разговаривать с урожденной принцессой, сестрой ваших королей, господ и суверенов.

Сообразительная мадам де Дампьер попробовала все уладить. Почему бы ей не помириться с дю Гастом? Разве это не благоразумно? Маргарита гордо вскидывала свою красивую голову:

— Мадам де Дампьер, ваши советы годны только для вас, ибо вы нуждаетесь в покровительстве, удовольствиях и милости. Мне же, дочери короля, сестре королей Франции и супруге короля, они ни к чему.

Дальнейшее повествование требует от нас вывести на сцену двух новых персонажей. Прежде всего друга и сообщника дю Гаста — Филиппа де Вольвира, маркиза де Рюффе, которого близкие и знакомые звали «толстяк Рюффе». И нового любовника Марго, коим, после отъезда Бюсси в Анжу, стал Шарль Бальзак д'Антраг по прозвищу «красавчик Антраг». Еще один бесшабашный дуэлянт и еще одна безоглядная любовь Марго.

Двор снова остановился в Лионе; Антраг болел и из дому не выходил; а дом его находился рядом с аббатством святого Петра. Как-то раз королевская карета, полная приближенных, среди которых были также король Наваррский и толстяк Рюффе, проезжала мимо. «Увидев, что моя карета стоит пустая, — рассказывает Марго, — барон Келюс[25] повернулся к моему мужу и сказал:

— Вон там коляска вашей жены, а вот это дом Биде — иначе говоря, д'Антрага… Держу пари, она у него.

Генрих III, продолжает свое повествование Маргарита, «приказал толстяку Рюффе, другу и порученцу дю Гаста в подобного рода плутнях, пойти в дом и проверить; никого там не обнаружив, однако не желая разочаровывать короля, он громко заявил, обращаясь к моему мужу:

— Птички были там, но уже улетели.

«Зубоскальство не прекращалось всю дальнейшую дорогу».

Генрих Наваррский лишь пожимал плечами в ответ: он не был убежден, что «птички были в гнезде». И в самом деле, как выяснилось, Маргарита в это время молилась в церкви аббатства святого Петра. Тем не менее Генрих III пребывал в уверенности, что сестра его проводит время в объятиях д'Антрага, сказывайся он хоть тысячу раз больным… Своей уверенностью он поделился с королевой-матерью, и та приказала дочери явиться. Об этом Маргарите со смехом объявил ее муж:

— Идите к королеве-матушке. Я убежден, что от нее вы вернетесь разгневанная.

Маргарита изумилась: чего от нее хотят? Генрих Наваррский пояснил:

— Да так, маленькие хитрости, чтобы поссорить нас с вами, а заодно уж и испортить ваши отношения с герцогом Алансонским.[26]

Сознавая, что мне по этому поводу сказать больше нечего, — пишет в «Мемуарах» Маргарита, — я отправилась к королеве-матушке. Войдя в зал, я застала там месье де Гиза, который, зная от моего мужа, какой в нашем доме может воцариться разлад, не только не опечалился, а, напротив, обрадовался возможности воспользоваться этим в своих интересах. Мне он сказал:

— Я поджидал вас здесь, чтобы предупредить, что королева приготовила вам хорошую взбучку…

Я увидела мадам де Немур с другими фрейлинами, которые тоже сказали мне:

— Мадам, ваша мать, королева, в таком гневе, что мы советуем вам к ней не ходить.

Несмотря на их предупреждения, Маргарита вошла в кабинет матери и, как могла, защищалась от навета: она молилась в аббатстве святого Петра, причем не одна, а в сопровождении десяти — двенадцати персон. У любого из них можно спросить, так ли это. Почему бы, например, не осведомиться у мадемуазель де Монтиньи и мадам де Лианкур, «которые зависят только от короля»?

Но королева-мать, «не умевшая слушать правду, зато желавшая угодить своему сыну королю, который все больше становился для нее идолом», отмела все объяснения дочери и закатила ей бурную сцену. Ее итальянский темперамент вновь вырвался наружу.

Тем временем Генрих III, опросив тех, кто сопровождал Маргариту на мессу, убедился, что по вине толстяка Рюффе произошла ошибка. Королева-мать после того объяснения с королем поспешила принести Марго свои извинения. Так до поры до времени буря сменилась полным штилем…

Очередное происшествие отдалило друг от друга короля Наваррского и Марго. Генрих III потребовал, чтобы шурин отослал горничную своей жены, некую Жигонну де Ториньи, у которой, по его сведениям, была дурная репутация. Однако королева Наваррская очень привязалась к ней и ценила ее услуги. Тем не менее под воздействием Шарлотты де Сов, которая выполняла волю Екатерины, Генрих уступил просьбе короля. Вне себя от гнева, Маргарита рыдала:

— Я больше не могу полагаться на мужа как на близкого мне человека!

В «Мемуарах» эту историю она заключила так:

«Больше мы не спали в одной комнате и не разговаривали друг с другом».

Но теперь уже и Генриху Наваррскому приходилось преодолевать немалые трудности, чтобы встречаться со своей возлюбленной Шарлоттой де Сов. Ему чинились препятствия по приказу короля, а король действовал по наущению дю Гаста. Шарлотте удалось убедить Беарнца, что все это происки Марго — это она стремится их рассорить. «Эта женщина, — объясняет Маргарита в «Мемуарах», — чтобы лучше разыграть свою роль, убедила моего мужа в том, что я его к ней ревную и что именно поэтому я встала на сторону брата. Мы легко верим тому, что говорят нам люди, которых мы любим. Мой муж принял все это за чистую монету и отдалился от меня, а потом и вовсе начал меня избегать, чего раньше никогда не бывало. Какие бы фантазии ему ни приходили в голову, прежде он говорил со мной совершенно свободно, как с сестрой. Он знал, что ревновать я совсем не умела и желала лишь одного — чтобы он был доволен».

Но, может быть, и Генриху Наваррскому хотелось, чтобы была довольна его дорогая женушка? Как бы там ни было, дю Гаст, который неусыпно шпионил за Маргаритой, делал это по поручению не мужа, а короля. Поведение королевского фаворита по отношению к королеве Наваррской стало просто оскорбительным. Он даже позволял себе пройти мимо, не здороваясь. Оскорбленная и преисполненная ненависти, Марго решила уничтожить своего врага.