Прерогативы короля Польши были настолько урезаны, что ни в какое сравнение не шли с могуществом короля Франции. Отношения с Сеймом ухудшались с каждым днем, пока не наступил час, когда Генрих, потеряв терпение, распустил депутатов по домам. Уязвленные, они заявили ему:

— О великий король, ты клятвенно обещал подтвердить наши законы, не просто на скрижалях, но даже подписать их своей кровью, если бы это понадобилось. Сколь же несчастен сей день, когда ты отказался от своей клятвы, а мы уже никогда не сможем говорить во весь голос. Как же теперь наши сограждане встретят нас?

Денег ему не хватало: «Десять дней назад, — извещал один из послов, — польский казначей прекратил поставку вина королю. В четверг он прекратил поставку вообще всякого продовольствия, с тем чтобы денежное и продовольственное обеспечение дворца взяло на себя французское казначейство».

На следующий день после смерти Карла IX, 31 мая, Екатерина с печалью известила Генриха III о кончине «лучшего христианина, который когда-либо жил на свете. После причащения и исповеди последнее сказанное им слово было: «О матушка!». Это не могло не причинить мне крайнюю боль, и нет для меня другого утешения, чем скоро увидеть вас здесь… так как ваше королевство нуждается в вас и в вашем добром здравии, ибо если бы я потеряла вас, то приказала бы живой похоронить себя рядом с вами…».

Ехать обратно она советовала через Австрию и Италию, «так как я не думаю, что путь через Германию самый верный для вас». Генрих теперь король Франции, и немцы «найдут слишком много поводов придраться к вам…». Екатерина также рекомендовала сыну «ни в коем случае не медлить со своим отъездом из Польши… Не поддавайтесь ни на какие уговоры!» — добавляла она.

Это длинное письмо от матери достигло Генриха III две недели спустя, 17 июня 1574 года. Он был в нерешительности. Какой выбор сделать? Назначить герцога Алансонского своим преемником в Польше или, еще проще, отдать ему пост главнокомандующего в Кракове? Но ненависть к младшему брату была так велика, что решение так и не было принято. Быть может, он вспоминал мудрое наставление Филиппа Красивого: «Взвесьте эти слова: что значит быть королем Франции!» Да, самое важное сейчас — как можно скорее вернуться в Париж. Опасаясь, как бы его против желания не удержали поляки, он решил бежать из Кракова тайно. Ночью 18 июня, после короткого сна, он встал, камердинер дю Альд помог ему быстро одеться, Вилькье, дю Гаст и трое других близких друзей доложили, что у городских ворот ждут оседланные кони. Вилькье и дю Гаст без малейшего чувства стыда сунули за пазуху изумруды польской короны. И — в путь! Да во весь опор! Беглецов почти настигла татарская конница, посланная палатинами в погоню, но Генриху удалось пересечь австрийскую границу в Плесе. Здесь замертво пал его конь.

Он был спасен. Ему было двадцать три года, он стал королем Франции и вот-вот опять наконец обнимет свою любимую Марию Конде, чтобы, добившись отмены ее брака, наконец жениться на ней.

В то же примерно время, 22 июля 1574 года, муж Маргариты пытался удрать из Парижа на лодке, которую к самым стенам Лувра подогнал один из его родственников, внебрачный член семейства Бурбонов. Но у Екатерины на заговоры был особый нюх. Еще одна неудача, и клещи пуще прежнего сжались вокруг наваррского короля. Теперь и Марго хотела покинуть двор. Как отреагирует Генрих III на все эти события, от сговора его брата и шурина до смерти Ла Моля и Коконата? Ведь они ясно покажут новому королю Франции, что молодая королева Наваррская, невзирая на обещание, которое дала королю Польши при прощании в Бламоне, на самом деле нисколько не озаботилась его интересами.

Как далека была теперь та давняя встреча в Плесси-ле-Тур, которая, подарив им короткую духовную близость, заставила переступить и моральные нормы!.. Невозможно отрицать и то, что теперь Маргарита взяла сторону герцога Алансонского. Вот почему в ее душе царило смятение, когда вместе с мужем и королевой-матерью она выехала навстречу своему венценосному брату.

6 сентября 1574 года, спустя два с половиной месяца после своего отбытия из Кракова, Генрих III въехал во Францию. Сначала он предавался развлечениям в Австрии, затем задержался в Венеции, где покупал духи — лишь на мускусные благовония было истрачено 1125 экю! — и открыл для себя необыкновенный прибор, во Франции еще не известный, — столовую вилку с четырьмя зубцами.

Екатерина ждала прибытия любимого сына в Лионе. Навстречу новому монарху разрешили выехать также Алансону и королю Наварры. Три принца крови сошлись на мосту Бовуазен. Генрих III раскрыл объятия своему брату и шурину и обнадежил их: прошлое будет забыто. Все трое медленно потрусили в Лион, ведя приятную беседу. Генриху III было известно, что когда-то горячо любимая сестра теперь в рядах сторонников герцога Алансонского. Как встретит он свою сестру?

Когда в тот же день, 6 сентября, в пятом часу вечера, Маргарита предстала перед братом, она чуть не лишилась чувств. «Меня стал бить такой озноб, — рассказывает она, — такая дрожь прошла по всему телу, что стоило большого труда это скрыты». А Генрих заверил, что счастлив ее видеть и обнять. Как будто все позабыто.

Вся следующая жизнь нового суверена будет омрачена трагическим событием, которое произойдет 30 октября 1574 года: принцесса де Конде разрешилась мертворожденным ребенком и скончалась несколько часов спустя. Никто не осмелился сообщить об этом Генриху III, и траурное сообщение замешали в стопку писем, которые доставлялись ему по утрам. Прочитав фатальную новость, он целую минуту, как оглушенный, не мог произнести ни слова и, став мертвенно бледным, упал в обморок. Засуетились врачи… Им потребовалось долгих четверть часа, чтобы привести короля в чувство. Придя в себя, он испустил страшный вопль, стал биться головой о стены, «стеная, царапал себя». Решив затем придать официальный характер своему горю, Генрих оделся во все черное и заказал десятки траурных одежд. Даже на его туфлях появились черепа. Много раз на дню он уединялся в часовне и часто посещал монастыри и церкви.

Какой контраст отныне являет нашим глазам жизнь двора Валуа! Легкомысленные развлечения, тон на которых задавал разодетый женщиной король, с серьгами в ушах, перемежались серьезными и драматическими событиями, в ходе которых всеми осмеянный и никем не понятый Генрих III сумел сохранить и передал наваррцу свое королевство могущественным и единым.

Генрих III и в самом деле — настоящая находка для историков. В зависимости от их настроений, вкусов, любви к парадоксам, политических убеждений, склонности шокировать прошлым либо восстанавливать утраченную истину они могут, основываясь на одних документах и оставляя без внимания другие, набросать сколько угодно совершенно правдивых или, по крайней мере, правдоподобных портретов последнего Валуа.[22]

Нужно признать, что беспристрастный историк часто бывает озадачен, пытаясь сопоставить свидетельства эпохи. Один из хронистов представляет нам Генриха как «влюбчивого вояку», другой настаивает на версии «кроткого короля», уподобляя его «юноше, всецело поглощенном женщинами», третий рисует портрет «неукротимого и мужественного солдата». Это человек, писал посол Испании королю Филиппу II, «истощенный близостью со слишком большим числом женщин». Но это же и государь, «приятный в беседе, любитель книг». И, наконец, — тут мы приближаемся к наиболее распространенному и наименее льстивому портрету — Генрих III после смерти принцессы де Конде: надушенный франт в неизменных перчатках, засыпающий со своими собачками посреди океана подушек: комичный король во взъерошенном плюмаже, сверкающий десятками перстней!

Но этот игрок в бильбоке[23] умел также, и на этот счет не может быть никаких сомнений, в нужный момент становиться государственным деятелем и, страдая, с грустью наблюдать раздор в своем королевстве, получившийся в результате бесконечной религиозной войны.