Романовское совещание носило куда менее авторитетный характер, нежели давний годуновский собор. В нем не участвовали ни бояре, ни видные земские воеводы, ни церковники. Высшие духовные иерархи не желали портить отношения с земским правительством, располагавшим реальной властью. Троицкий архимандрит Дионисий поддерживал тесную дружбу с Трубецким в течение всей московской осады. Но монастырь не желал рисковать своим будущим ради этой дружбы. Троицкие власти старались сохранить добрые отношения со всеми кандидатами, чтобы при любом исходе выборов оказаться в выигрыше. В итоге архимандрит Дионисий остался в стороне от щекотливого дела. Зато его помощник келарь Авраамий принял на монастырском дворе всех сторонников Михаила.

Представители дворян, казаков и городов, собравшиеся у Богоявленья, постановили добиваться избрания Михаила и разработали наказ, обосновывавший его права на трон. В отличие от писаной «хартии» в пользу Годунова наказ в пользу Михаила не блистал ни мыслями, ни литературными красотами. Его составителям недостало писательских навыков, фантазии и времени. Они ограничились ссылками на то, что Михаил происходил от царского благородного племени, «понеже он хвалам достойного великого государя Ивана Васильевича законныя супруги царицы Анастасии Романовны родного племянника Федора Никитича – сын».

Участники совещания решили немедленно уведомить бояр и духовенство о своем решении и наметили лиц из своей среды, которым предстояло выступить на заседании избирательного собора.

Поутру 7 февраля 1613 года собор возобновил свою работу в Кремле. Все очевидцы единодушно свидетельствовали, что почин выдвижения Романова взяли на себя выборные от казаков. Феодальные землевладельцы опасались санкций правительства и из осторожности избегали высказываться первыми. Казакам же терять было нечего. Они занимали низшую ступень в иерархии соборных чинов. Но за их спиной стояла большая часть столичного гарнизона, и их мнение власть имущие должны были выслушать волей-неволей. Москвичи четко помнили, что на соборе говорили «паче всех казаки, что быти Михаилу царем». Реальный факт превратился со временем в легенду о безвестном атамане со славного Дона, подавшем собору «выпись» о Михаиле. Сохранилось предание о выступлении на соборе от дворян некоего служилого человека из Галича. Он будто бы зачитал выпись «о сродстве цареве, како благочестивый царь Федор Иоаннович, отходя сего света, вручил скипетр и венец брату своему боярину Федору Никитичу». Давняя выдумка Романовых насчет последней воли царя Федора играла на руку Михаилу. Но в наказе соборных чинов эта выдумка, кажется, не фигурировала. Палицын и прочие участники совещания опасались повредить делу явным вымыслом, который земские власти могли тотчас же разоблачить. Участник соборного заседания Авраамий Палицын сообщил вполне достоверные сведения о выступлении на соборе выборного земского гостя Смирнова Судовщикова, представителя Калуги и северских городов. Келарь не удержался от соблазна и приукрасил свое повествование ссылкой на чудо. По его словам, в «писании» Судовщикова об избрании Михаила «не обретеся ни в едином слове разньствиа» по сравнению с писаниями, поданными от имени дворян и казаков, «сие же бысть по смотрению единого всесильнаго Бога». В дословном совпадении наказов конечно же не было ничего сверхъестественного. На совещании у Богоявленья сторонники Михаила не только выработали общий наказ, но и постарались размножить его во многих экземплярах. Представители разных чиновных групп зачитывали на соборе один и тот же текст.

Шумный демарш сторонников Романова поначалу не произвел впечатления на земских руководителей. Многие из них выразили сомнение, вновь указав на молодость Михаила и его отсутствие в столице. Правитель Трубецкой и бояре предлагали отложить решение вопроса до того времени, когда претендент вернется в Москву. Но соборным чинам и народу надоели бесконечные проволочки, и приверженцы Романова пытались сыграть на их нетерпении. Келарь Палицын и прочие участники совещания предложили Земскому собору вынести обсуждение за стены дворца и узнать, что думает народ о кандидатуре Михаила. Трубецкой растерялся и не смог помешать романовской партии. Рознь в земском руководстве довершила его поражение. Боярин Василий Петрович Морозов открыто присоединился к приверженцам Михаила. Кажется, он руководствовался не столько симпатиями к Романовым, сколько враждой к давнему сопернику Трубецкому. Примеру Морозова последовал рязанский архиепископ Феодорит.

В сопровождении келаря Авраамия и двух других духовных персон Морозов проследовал из дворца на Лобное место и обратился с речью к собравшемуся там воинству и всему народу. Свое выступление он закончил вопросом: достоин ли Михаил царства? Толпа отвечала громкими и нестройными криками. Шум толпы воспринят был очевидцами как общее одобрение.

На земское правительство народный опрос не произвел большого впечатления. Под давлением Трубецкого и прочих воевод собор постановил отложить решение о царском избрании на две недели, а тем временем вернуть в Москву главу думы Мстиславского с товарищами. Как сторонники, так и противники Романова одинаково льстили себя надеждой на то, что старшие бояре помогут им расстроить замыслы другой стороны. Руководители избирательного собора считали, что решение в пользу Михаила не является окончательным, и категорически отклонили предложение о немедленном вызове претендента в столицу. Неясность в отношении Романова была еще столь велика, что собор, отпуская выборных в их города, поручил им тайно проведать, поддержит ли провинция его возможное избрание.

В назначенный день, 21 февраля, избирательный собор возобновил работу. В столице собралось множество выборных представителей земли: дворян, духовных лиц, посадских людей и даже государственных крестьян. Большой кремлевский дворец был переполнен. В дворцовых палатах с трудом разместились земские чины. Выборным поплоше – провинциальным священникам, горожанам, крестьянам – места во дворце не нашлось. По официальной версии, собравшиеся в общем порыве как бы едиными устами провозгласили царем Михаила Романова. Совершенно иначе трактовали дело осведомленные иностранцы. Шведские лазутчики доносили из Москвы, что казакам, ратовавшим за Романова, пришлось осадить Трубецкого и Пожарского на их дворах, чтобы добиться избрания угодного им кандидата. Новгородские власти также утверждали, будто казаки повлияли на выборы своим воровством, без согласия бояр, дворян, лучших посадских людей. Польская информация как две капли воды походила на шведскую и новгородскую. Литовский канцлер Лев Сапега бросил в лицо пленному Филарету такую фразу: «Посадили сына твоего на Московское государство одни казаки донцы».

В смысле недостоверности зарубежные версии и московские официозные декларации стоили друг друга. Воссоздать подлинные обстоятельства выборов 1613 года помогают показания непосредственных участников собора – стольника Ивана Чепчугова и двух других дворян, попавших в 1614 году в плен к шведам. Пленников допрашивали каждого в отдельности, поочередно, и их рассказы совпали между собой во всех деталях. Недавние выборщики начали рассказ с того момента, когда собор решил вызвать в Москву всех знатнейших бояр и думцев, прежде уехавших оттуда. Когда бояре вернулись, чины тотчас принялись обсуждать, как им лучше бы приступить к делу: «Выбрать ли государя из своего народа или из иностранных государей». Расчеты Трубецкого оправдались. Мстиславский с товарищами, как и прежде, слышать не хотели о передаче короны незнатному в их глазах Мишке Романову. Речи насчет родства претендента с одной из многих жен Грозного вызвали у них лишь раздражение. Возвращение руководства думы вернуло собор к давно пройденному этапу. Бояре вновь заговорили о приглашении иноземного принца. Терпению народа пришел конец. Едва весть о боярских речах разнеслась по Москве, казаки и чернь с большим шумом ворвались в Кремль и напустились на бояр с бранью. «Вы не выбираете в государи из русских господ, – кричали в народе, – потому что хотите сами править и одни пользоваться доходами страны и, как случилось раньше, снова отдадите государство под власть чужеземца!» Особенно настойчивыми были казаки. «Мы выдержали осаду Москвы и освободили ее, – заявляли они, – а теперь должны терпеть нужду и совершенно погибать, мы хотим немедленно присягнуть царю, чтобы знать, кому мы служим и кто должен вознаграждать нас за службу».