Боярское правительство не смогло дать стране ни мира, ни династии. И народ отвернулся от него окончательно. Всяк, кто побывал в Москве в те тревожные дни, мог наблюдать это своими глазами.
Знать пировала в кремлевском дворце с королевскими ротмистрами, а за окнами дворца «чернь» волновалась и грозила боярам расправой. Королевские приспешники слали под Смоленск донос за доносом. Москвичи, утверждали они, замышляют поддаться вору со всей столицей, другие сами желают стать господами, и вообще все они бунтовщики. Гетман Жолкевский считал опасность восстания в Москве вполне реальной. Склонная к возмущению московская чернь, писал гетман, в любой момент может призвать на помощь Лжедмитрия. Справедливость слов Жолкевского полностью подтвердил монах Авраамий Палицын, участник тогдашних московских событий. В ту пору, отметил Палицын в своих воспоминаниях, многие из столичных жителей стали «прямить» калужскому вору и тайно ссылаться с его людьми.
По иронии судьбы вчерашние тушинцы Михаил Салтыков с товарищами громче всех кричали об опасности переворота в пользу Лжедмитрия II. Они сознательно пугали столичную знать тем, что чернь того и гляди перебьет власть имущих и отдаст Москву вору. Ссылаясь на опасность народного восстания, Салтыков требовал немедленного введения в Москву солдат гетмана.
Вожди семибоярщины обладали достаточным политическим опытом и не закрывали глаза на опасность иноземного вмешательства. Заключая договор с Жолкевским, они старались не допустить вступления королевских войск в столицу. Солдаты Жолкевского согласно договору могли посещать Москву по особому разрешению и притом группами не более двадцати человек. Бояре сами же нарушили подписанный ими договор, когда призрак переворота вселил ужас в их души.
Инициативу приглашения наемных войск в Кремль взяли на себя Мстиславский, Иван Романов и двое других бояр. Все вместе они располагали непрочным большинством в семибоярщине. Жолкевский прекрасно разбирался в мотивах, которыми руководствовались его новые союзники. Боярские правители, говорил он, страшились своего народа и желали под защитой его войск обезопасить себя от ярости низов.
Мстиславскому и его сообщникам не сразу удалось осуществить свои замыслы. Когда по их приглашению в Кремль явился полковник Гонсевский и русские приставы повели его осматривать места расквартирования рот, москвичи заподозрили неладное и ударили в набат. Вооружившись чем попало, народ бросился в Кремль. Попытка ввести в крепость иностранные войска была сорвана.
Королевская партия в Москве рано праздновала победу. Она не могла считать свой успех полным, пока в столице продолжал функционировать собор, низложивший Шуйского. Жолкевский понимал значение собора и постарался отослать самых влиятельных его членов с посольством под Смоленск.
Народное выступление на мгновение оживило силы угасавшего земского учреждения. Члены собора попытались стряхнуть оцепенение и оказать противодействие планам Мстиславского.
Патриарх Гермоген пригласил к себе двух членов семибоярщины – Андрея Голицына и Ивана Воротынского – и при их содействии созвал на своем подворье чиновных людей – дворян и приказных. Патриарх дважды посылал за Мстиславским и прочими начальными боярами, но те отговаривались занятостью. Выведенный из терпения, он пригрозил, что вместе с толпой сам явится в думу. Лишь тогда Мстиславский с товарищами прибыли на собор.
По словам Жолкевского, у Гермогена собралось великое множество людей, не столько из простого народа, сколько из дворян и служилых людей. Дворяне, забыв о дипломатическом этикете, бранили гетмана за многочисленные нарушения заключенного договора. Вопреки соглашению, говорили они с возмущением, Жолкевский раздает поместья по своему произволу, не считаясь с правами собственности. Он желает царствовать на Москве! Он намерен ввести в город свои войска! – заявляли земские представители.
Мстиславский лишний раз обнаружил перед всеми свою никчемность. С миной оскорбленной добродетели он вновь и вновь твердил, что никогда еще в жизни не нарушал присяги и теперь готов умереть за царя Владислава.
Гермоген более всего негодовал на то, что польское командование не выполнило обязательств относительно истребления таборов и пленения Лжедмитрия II. Дворянское большинство всецело разделяло его чувства. Жолкевский не оправдал их ожиданий. Однако на соборе у него нашлись защитники. Особенно усердствовал Иван Никитич Романов. Если гетман отойдет от столицы, говорил он, то боярам придется идти за ним, чтобы спастись от черни.
Доброжелатели успели уведомить о соборе Гонсевского, помощника Жолкевского, через своего агента князя Василия Черкасского. Гонсевский клятвенно заверил членов собора, что польское командование завтра же пошлет свои роты против Калуги, если только московские воеводы поддержат их наступление. Заверения Гонсевского были лживыми от первого до последнего слова. Вместо похода на Калугу он завершал последние приготовления к занятию Москвы. Мстиславский громко повторил ложь Гонсевского и заставил замолчать Гермогена.
Воспользовавшись паузой, бояре объявили об окончании прений и сделали суровое внушение инициаторам собора.
Патриарху, говорили они, следует смотреть за церковью и не вмешиваться в мирские дела, ибо никогда не было, чтобы попы вершили дела государства.
В трудное время брани и междоусобий многие духовные пастыри предпочитали оставаться в стороне от борьбы. Гермоген не принадлежал к их числу. Он выступил как патриот, возвысив голос против опасности иноземного вмешательства. Добившись возобновления деятельности Земского собора, патриарх пытался предотвратить занятие Кремля королевскими наемниками. Но его усилия не привели к успеху. Сказывалось то, что едва ли не половина членов собора, притом самых влиятельных, была удалена из Москвы. Патриарх Гермоген и другие патриотически настроенные члены Земского собора могли преодолеть сопротивление семибоярщины, если бы они прибегли к помощи той единственной силы, которая только и могла спасти положение. Такой силой были столичные низы, составлявшие массу московского населения. Однако патриарх и его сторонники слишком боялись низов, чтобы апеллировать к ним. Страх перед назревшим восстанием черни в пользу вора парализовал волю Земского собора и обрек все его усилия на неудачу.
После собора Мстиславский и Салтыков провели совещание с Гонсевским и тотчас же отдали приказ об аресте четырех патриотов, наиболее решительно отвергавших предательские планы. Спустя день бояре вызвали инициаторов Земского собора в ставку Жолкевского. Гетман был верен себе и старался успокоить земских представителей. Он оправдывался перед ними и уверял, что у него и в мыслях не было забрать из их рук дела управления. Жолкевский расточал медовые речи, предоставив «черную работу» Салтыкову. Вчерашний тушинец осыпал членов собора градом упреков. Он прямо обвинял их в мятеже против законного царя Владислава.
Многие участники собора отказались явиться к гетману. Боярские правители не оставили их в покое. Вкупе с Федором Шереметевым Михайла Салтыков по возвращении в Кремль принялся объезжать дворы. «Мятежников» вразумляли, грозили всевозможными карами и принуждали явиться к гетману с повинной. Боярин Андрей Голицын и патриарх Гермоген не противились более Мстиславскому. Голицын разъезжал по улицам вместе с Салтыковым и старался успокоить народ, чтобы предотвратить волнения и кровопролитие. Покончив с сопротивлением Земского собора, бояре убрали последние препоны к вступлению иноземных войск в Москву.
Наемные роты вошли внутрь крепости без барабанного боя, со свернутыми знаменами.
Московское великое посольство тем временем добралось до королевского лагеря под Смоленском. Оно привезло с собой дары для Владислава и его отца.
Сторонники унии между Россией и Речью Посполитой указывали на политические выгоды союза и настаивали на выполнении обязательств, взятых на себя Жолкевским. Но их голоса вскоре смолкли. Из Москвы поступали вести, от которых голова шла кругом. Бояре склонились к ногам Владислава. Продолжавшиеся междоусобицы окончательно подорвали мощь Русского государства. С боярским правительством можно было больше не считаться. В королевском окружении взяла верх партия войны, хотя ее вожди не одержали никаких побед.
