– Это и правда опасный предмет, – прошептал Давид.

Авиафар сделал вид, что не услышал, и продолжил:

– Люди из Вефсамиса были так напуганы этим новым бедствием, что сказали: «Никто не вечен перед Богом, святой Боже». И отправили гонцов в Кириафиарим, чтобы спросить, не хотят ли они взять на себя охрану ковчега. Те согласились, и ковчег отправился в Кириафиарим. Его доверили святому человеку, Аминадаву, в доме которого он и находится. Но Аминадав умер, и отныне его сын Елеазар охраняет ковчег.

– С ним ничего не случилось?

– Нет, – ответил Авиафар.

Те филистимляне, которые намеревались напасть на иудеев во время перевоза ковчега, вопреки большим несчастьям, угрожавшим им, изменили свое решение по другой причине. Более тридцати тысяч иудеев ответили на призыв Давида пойти в Кириафиарим. Они заполнили всю долину у подножия Иерусалима, и хотя они принесли с собой кое-какие продукты, создались некоторые трудности с организацией кормления и обеспечения водой в течение недели, пока длились сборы.

Наконец Давид повелел отправляться в путь, загремели трубы, и кортеж тронулся.

Во главе стал сам Давид и двенадцать священников, за ними следовали пять тысяч вооруженных человек, колесницы, завоеванные у филистимлян, всадники, лучники, пехотинцы. Два быка тащили роскошную повозку, покрытую красной материей. Далее шли представители от Эммауса до Кириафиарима – настоящее массовое переселение. Все они двигались с удивительной медлительностью. Филистимские всадники, обосновавшиеся на высоте, с изумлением смотрели на это перемещение.

Давид первым прибыл в Кириафиарим, сопровождаемый священниками и своими офицерами, а также двенадцатью трубачами. Он поднялся на холм, на вершине которого возвышался дом Аминадава. Это был скромный дом, стоявший вдали от дороги. Старый человек в колпаке пошел открывать. Двое расторопных мальчишек выскочили из дома через окно, чтобы полюбоваться зрелищем, какого они никогда еще не видели. Елеазар удивленно смотрел на величественного человека, который стоял перед ним в пурпурном плаще, украшенном золотом, двенадцать священников за его спиной, на военных, затем взгляд остановился на толпе народа, растянувшейся до горизонта. Его глаза наполнились слезами.

– Ты – царь, – сказал он. – Ты – Давид.

Давид кивнул головой. Елеазар широко открыл дверь.

– Ты пришел за ковчегом. Настало время ему сменить пребывание. Я стар. Это бремя, – сказал он, отодвигаясь, чтобы пропустить царя и священников.

– Мы повезем его в Иерусалим, – сказал Давид. – Ты хочешь поехать в Иерусалим?

Елеазар не ответил. Может быть, он не расслышал вопрос. Он направился в смежную комнату и махнул рукой в сторону продолговатого сундука, стоявшего на деревянных досках, высотой с одну руку, а длиной – в две руки, покрытого шерстью, не позволяющей увидеть что-либо.

– Вот он, – сказал он. – У вас есть перекладины?

– Перекладины? – переспросил Авиафар.

– Чтобы просунуть их в кольца и нести его.

И старик пал ниц перед этим предметом, потом с необычной медлительностью, почти наводящей ужас, он снял покрытие. Появился золотой сундук с двумя золотыми херувимами на крышке. Давид и священники молчали. Потом они тоже пали ниц.

– Это трон? – спросил Давид.

– Это трон Господа, – спокойно сказал Елеазар. – Как вы его повезете?

– На повозке, – ответил Давид.

Священники вышли, разоружили двух копейщиков и просунули копья через кольца для переноски. Потом Давид и Авиафар взялись за копья и, семеня, понесли ковчег на улицу. Сыновья Елеазара, Оза и Ахио, неожиданно присоединились к кортежу. Загремели трубы, как будто сообщая небесам об этом событии. Огромная толпа окружила дом Аминадава. Люди были слегка взволнованы, и некоторые даже пели. Но Давид понял действительную причину такого настроения, когда ковчег подняли на повозку. Солнце поднялось, и этот предмет засверкал так, что блеск его резал глаза. Давид долго созерцал его, в то время как толпа хлынула к повозке. Это был центр мира, вселенной. Ковчег – это неподвижный центр, вокруг которого в гигантском круговороте вращается все, что есть в его поле зрения. Нескончаемое пение добавляло оживления.

Сопровождавшая музыка была, однако, более чем земной: тамбурины и кастаньеты, на которых музыканты, пришедшие с делегациями от племен, играли, звучали просто какафонически. Разве кто-то на них рассердился? В любом случае одна группа держалась отдаленно от другой, чтобы не страдать от несогласованных ритмов и мелодий. Оза и Ахио следовали за колесницей, Ахио впереди, Оза – позади, танцуя от радости. Они выросли с ковчегом, и было правильно, что они сопровождали его в Иерусалим.

Путь был беспокойным. Дорога трудной. Уже размытая начавшимися дождями, она то поднималась, то опускалась, извивалась, и ковчег на колеснице угрожающе качался. Доехали до гумна, где молотили зерно. Колеса колесницы заскользили по соломе, и ковчег стал сползать назад. Оза схватил его, чтобы помешать падению. Но ему это не удалось: ковчег был тяжелым и упал прямо ему на грудь. Бедняга тут же скончался.

Кортеж остановился. Священники запричитали:

– Он был слишком неосторожен с ковчегом!

– Он падал, – возразил его брат Ахио.

Труп Озы похоронили поблизости. Тщетно Авиафар пытался утешить Давида. Давид воскликнул:

– Я не могу везти этот ковчег в Иерусалим!

Это явилось новым поводом огорчения для священников. Созвали двенадцать племен, чтобы установить ковчег в Иерусалиме, и вернуться несолоно хлебавши? Начали было спорить, но Давид рубил с плеча. Сгущались сумерки, приходилось оставаться с этим опасным предметом среди ночи, они не знали, куда идти, и лишь один Бог знал, что еще случится. Священники уступили. Давид приказал повернуть кортеж в Геф.

А там, в свою очередь, жители Гефа были потрясены возвращением ковчега, от которого, как они думали, избавились навсегда. Царь Анхус, которому служил Давид и который несколько недель назад пережил военные поражения, постарался воспрепятствовать этому возвращению. Давид надменно успокоил его: ковчег будет находиться не на ответственности города, а одного только набожного иудея, которого назначили за неимением лучшего священника.

– Почему ты не возьмешь его к себе в Иерусалим? – спросил Анхус, как всегда, здраво рассуждая. Он еще не знал о смерти Озы.

– Мы слишком далеко от Иерусалима, – ответил Давид. – Скоро мы вернемся за ним.

Из-за внезапной радости вновь увидеть Давида Анхус позволил себя обмануть. Царь Гефа устроил праздник в честь царя Иерусалима и больше не говорил о ковчеге. Нового хранителя звали Аведдар. Это был набожный человек, но вовсе не глупый. Ему была известна репутация ковчега. Он тоже сделал попытку избавиться от угрожающей ответственности, которую ему навязывали, но священники использовали власть и его нерешительность: что решено – то решено.

Давид ночевал у своего старого покровителя Анхуса, а на следующий день каждый вернулся к себе. Это чрезвычайно напоминало беспорядочное бегство.

По дороге в Иерусалим Эзер, Амон и Иоав были задумчивы. Давид тоже. Всех занимала одна и та же мысль: либо ковчег был местонахождением божества Израиля и в этом случае оно не благосклонно к Давиду, наложило на него это оскорбление смертью молодого невинного юноши, либо все это просто случайность. Просто злосчастный предмет, о котором не стоило и говорить. Впрочем, не нужно было доверять этим историям о воспроизведении крыс и геморроя из золота. Таким образом народ оказывался без Бога. В любом случае потеряли лицо, а это не было хорошо для Иерусалима.

Жены нашли Давида в плохом расположении духа и не смогли поднять ему настроение. Он пил и ругался. Он хотел расспросить идолов, но у него не было желания слушать их ответ. В этом мире все было запутано, а это являлось для него, возможно, самой большой досадой. Давид хотел сражаться, рисковать своей жизнью, он ненавидел неопределенность.