18. Ни в каком случае не должны секунданты предлагать дуэль «на жизнь или на смерть» или согласиться на нее; но они могут допустить, когда дело идет о тяжком оскорблении, чтобы бой возобновился после поранения или даже был бы прекращен только тогда, когда один из противников не был бы более в силах продолжить его. При оскорблении 3-го рода секунданты, соображаясь с обстоятельствами, могут допустить перемену оружия.

19. Секунданты не должны никогда соглашаться, чтобы учитель фехтования выбрал свое специальное оружие, разве только, если ему было бы нанесено оскорбление 3-го рода. В этом исключительном случае учителю фехтования подобает предоставить выбор оружия своему противнику. Эту жертву возлагает на учителей фехтования достоинство их звания.

20. Секунданты могут отклонить саблю или шпагу:

а) если у их клиента была бы настолько изувечена рука, что он не в состоянии владеть оружием;

б) если их клиент без правой руки или без одной ноги.

При нанесении такими лицами оскорбления 3-го рода предыдущие два пункта а) и б) теряют свою силу.

Сверх того, во всех случаях отклонения холодного оружия оскорбленный пользуется при всех родах оскорблений правом назначить вид дуэли на пистолетах и дистанцию.

21. Секунданты одноглазого могут отклонить дуэль на пистолетах, если он не нанес оскорбления 2-го или 3-го рода.

22. Секунданты всегда вправе не принять «Дуэли на пистолетах по сигналу», если оскорбление, нанесенное их клиентом, не относится к 3-му роду.

23. Никогда секунданты не должны соглашаться на допущение парирования ударов клинка левой рукой.

24. Секундантам следует условиться, будет ли разрешено дерущимся приостановиться для того, чтобы перевести дух. Отдых может продолжаться не более

10 минут.

25. В менее серьезных делах секунданты могут решить, чтобы дуэль кончилась с первым поранением одного из противников. Это условие сообщается последним только на месте дуэли, до начала ее, и на это нужно их согласие.

26. Секунданты, с общего своего согласия, могут, если противники дрались мужественно, и характер дела и условия это допускают, объявить дуэль оконченною и без поранения, но для этого требуется согласие противников.

27. На обязанности секундантов лежит заботиться об оружии и, пока еще не отправились на место дуэли, тщательно его освидетельствовать, соответствует ли оно условиям, приведенным в гл. IV, ст. 1–41[23].

Оружие должно быть совершенно незнакомо противникам, за исключением того случая, когда они могут употребить свое собственное. Оно доставляется на место дуэли секундантами и передается противникам только перед началом ее.

28. Секунданты обязаны заботиться о медицинской помощи; если возможно, то каждой стороне следовало бы привезти с собою своего врача.

29. По истечении 10 минут после прибытия на место дуэль должна быть уже начата.

30. Секунданты ответственны за все, что относится к руководимой ими дуэли.

31. Ежели во время боя были бы нарушены обусловленные правила, и произошли бы при дуэли на саблях или шпагах поранение, обезоружение или падение, то секунданты обязаны даже с опасностью для собственной жизни тотчас же приостановить бой[24].

32. При нарушении дуэльных правил секундантам надлежит изложить сущность дела в протоколе, и в случае поранения или убиения безотлагательно возбудить судебное преследование виновного.

33. Секунданты того из противников, на которого возводится обвинение в нарушении правил дуэли или в убийстве коварным образом, честью своею обязаны сказать правду. Вина их клиента не может пасть на них, если бы только не оказалось, что они содействовали ей своею беспечностью, или даже сами приняли участие в ней.

34. Если бы секундант был вызван сейчас по окончании боя, то он не может согласиться на непосредственную дуэль на том же месте. Подобный вызов должен считаться совершенно новым инцидентом.

35. Секунданты, будучи вызваны секундантами противной стороны из-за дуэли, которой они руководили, пользуются всеми правами потерпевшего оскорбление 3-го рода, если бы оказалось, что при прениях, подавших повод к вызову, право было на их стороне.

36. Секундантам следует воздерживаться от всякого пояснения посторонним дела, в котором они принимали участие, и в особенности от полемики в печати.

37. В случае привлечения секундантов к судебному допросу они должны считать своим долгом разъяснить по сущей правде все, о чем бы только к ним ни обращались[25].

Прошло несколько недель, и жизнь моя в Белогорской крепости сделалась для меня не только сносною, но даже и приятною. В доме коменданта был я принят как родной. Муж и жена были люди самые почтенные. Иван Кузмич, вышедший в офицеры из солдатских детей, был человек необразованный и простой, но самый честный и добрый. Жена его им управляла, что согласовалось с его беспечностию. Василиса Егоровна и на дела службы смотрела, как на свои хозяйские, и управляла крепостию так точно, как и своим домком. Марья Ивановна скоро перестала со мною дичиться. Мы познакомились. Я в ней нашел благоразумную и чувствительную девушку. Незаметным образом я привязался к доброму семейству, даже к Ивану Игнатьичу, кривому гарнизонному поручику, о котором Швабрин выдумал, будто бы он был в непозволительной связи с Василисой Егоровной, что не имело и тени правдоподобия; но Швабрин о том не беспокоился.

Я был произведен в офицеры. Служба меня не отягощала. В богоспасаемой крепости не было ни смотров, ни учений, ни караулов. Комендант по собственной охоте учил иногда своих солдат; но еще не мог добиться, чтобы все они знали, которая сторона правая, которая левая, хотя многие из них, дабы в том не ошибиться, перед каждым оборотом клали на себя знамение креста. У Швабрина было несколько французских книг. Я стал читать, и во мне пробудилась охота к литературе. По утрам я читал, упражнялся в переводах, а иногда и в сочинении стихов. Обедал почти всегда у коменданта, где обыкновенно проводил остаток дня и куда вечерком иногда являлся отец Герасим с женою Акулиной Памфиловной, первою вестовщицею во всем околотке. С А. И. Швабриным, разумеется, виделся я каждый день; но час от часу беседа его становилась для меня менее приятною. Всегдашние шутки его насчет семьи коменданта мне очень не нравились, особенно колкие замечания о Марье Ивановне. Другого общества в крепости не было, но я другого и не желал.

Несмотря на предсказания, башкирцы не возмущались. Спокойствие царствовало вокруг нашей крепости. Но мир был прерван внезапным междуусобием.

Я уже сказывал, что я занимался литературою. Опыты мои, для тогдашнего времени, были изрядны, и Александр Петрович Сумароков, несколько лет после, очень их похвалял. Однажды удалось мне написать песенку, которой был я доволен. Известно, что сочинители иногда, под видом требования советов, ищут благосклонного слушателя. Итак, переписав мою песенку, я понес ее к Швабрину, который один во всей крепости мог оценить произведения стихотворца. После маленького предисловия вынул я из кармана свою тетрадку и прочел ему следующие стишки: