Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Во время бесед с Диего учитель любил говорить:

— В наблюдениях над различными эффектами, которые производят свет и краски, всех превосходили Рафаэль де Урбино, Леонардо да Винчи, Антонио Корреджо и Тициан, которые с таким умением воспроизводили цвета, что их изображения кажутся скорее природой, чем искусством. Внимательно присмотрись к ним, Диего, и ты поймешь секрет мастерства великих.

И Диего жадно, неутомимо, пытливо смотрел. В его родном городе богатые меценаты имели целые картинные галереи. Фернандо Энрикес де Рибера герцог де Алькала даже построил для собрания своих картин специальное здание, известное впоследствии как Дом Понтия Пилата (casa del Pilato), явившееся якобы копией дома-дворца, где, по преданию, содержался под стражей и был осужден на смерть Христос. Более неподходящее помещение для искусства трудно было найти. До такого мог додуматься в Испании только верный сын церкви! Сам по себе этот дворец, выполненный в так называемом стиле мудехар, причудливо соединял элементы готики и итальянского Ренессанса с особенностями мавританской архитектуры. В комнатах Дома Пилата с их деревянными резными потолками и прекрасными кафельными стенами, с орнаментикой из раскрашенного гипса нашли пристанище и великие итальянцы — Тициан, Леонардо да Винчи, Тинторетто, Фуринни, Бенедетто — и замечательные испанцы. Их картины давали ясное представление о том, что разрешалось искусству в католической Испании. Из полотна в полотно повторялся мотив молитвы. Строгие черные костюмы, чинные позы. Привлекали внимание своеобразные герои Moралиса — беззубые палачи, мучающие Спасителя, портреты Антониса Моро и Алонсо Санчес Коэльо, полотна Хуана де Роэласа.

Во дворец герцога Диего пошел вместе с двумя другими учениками Пачеко — Алонсо Кано и Франсиско Сурбараном. (Впоследствии все трое стали великими живописцами и принесли мировую славу родной Испании.) Долго бродили они гулкими комнатами дворца Алькала. Лишь к вечеру вышли друзья на улицу, щедро одарив сопровождавшего их ключника. Диего первым нарушил молчание:

— На всех полотнах, за исключением Тициана и еще немногих, лежит печать верности догматам. Жаль…

— И все-таки что же более всего тебе понравилось в этом собрании? — перебил его Сурбаран.

— Питер Артсен и Питер Брейгель, да еще Якопо Бассано[9]. В их картинах чувствуется что-то новое. Вы посмотрите, с каким своеобразием подошли они к миру моделей, а ведь этот убогий мир, кажется, так далек от искусства. И между тем сколько там работы для мастера!

— Ты становишься караваджистом, Диего. Тебе, несомненно, пойдет манера «тенебросо», — засмеялся Кано. — Пожалуй, в недалеком будущем на горизонте Севильи взойдет новая звезда — де Сильва-и-Веласкес, который в красках представит то, над чем трудится сейчас наша литература.

Диего покраснел.

— Не стоит смеяться, друг, над тем, о чем не имеешь представления, — бросил он с несвойственной ему резкостью. И, круто повернувшись, торопливо зашагал в стсцрону севильского базара.

Базар встретил его гулом, криками, невообразимой толчеей. Прямо перед центральным входом возвышалась круглая эстрада с перилами и проволочной сеткой вверху. Вокруг стояли скамейки и еще какие-то сиденья, некогда, очевидно, бывшие диванами. Молодой человек энергично протолкался вперед. Шли традиционные приготовления к петушиному бою. Высокий худой испанец с серьгой в ухе и плаще через плечо держал двух петухов. Его сосед — хитрая улыбчивая рожица в войлочной шляпе — громко кричал:

— Спешите, спешите! Кто поставит на этого длинношпорого красавца, тот не ошибется! Нет, не ошибется, хотя его соперник тоже грозный и опытный драчун, победивший не одного противника и снявший венец в прошлом бою!

Худой поклонился присутствующим и поставил на весы петухов с белыми колпачками на головах. Соперники были одинаковы по весу. Затем он, предварительно сбросив колпачки, швырнул «дуэлянтов» на эстраду. Петухи сердито смотрели в стороны. Потом они двинулись друг другу навстречу, делая один скачок за другим, касаясь при этом клювами земли.

Долгожданный миг! Тряхнув головами, петухи бросились в бой. Полетели в стороны перья: дерущиеся ожесточенно заработали клювами, шпорами, крыльями.

Увлеченный происходящим, Диего смеялся вместе со всеми. Но вот он огляделся, и теперь его внимание всецело сосредоточилось на людях, столпившихся вокруг эстрады. Объединенные одним порывом, они стремились получше рассмотреть петушиный бой. Человек в войлочной шляпе влез на деревянную спинку ободранного дивана и оттуда комментировал события. Толпа отвечала ему дружным хохотом.

Картина была такой живописной, что Диего, отойдя в сторонку, вытащил уголек и на листе, сложенном вчетверо, быстро сделал набросок.

Солнце уже склонялось к западу, когда он, очень уставший, возвращался в школу. Утренней злости как не бывало. Он теперь знал, что прав был дон Пачеко, утверждая: каждый в жизни идет своей дорогой.

У погребка старого Родриго его настигла музыка. Потом раздался смех. Он был таким призывным, что Диего направился туда. Первое, что бросилось ему в глаза, была группа людей в дальнем углу погребка. Она так и просилась на полотно: это был завершенный бодегонес[10]. Жизнь щедро дарила художнику сюжеты.

В течение нескольких последующих дней никто не решался трогать молодого художника, увлеченного работой. В мастерскую заходил лишь дон Пачеко. Он качал головою и уходил к себе в кабинет. Но с выводами не спешил. Диего работал.

Неделю спустя в большой гостиной у Пачеко собрались гости.

На сей раз кресла были расставлены полукругом на определенном расстоянии от мольберта, где стоял холст большого формата. На картине трое, изображенные крупным планом, сидели за столом в полутемном помещении за скромной трапезой. В каждом из них — старике, мальчике и юноше — легко узнавались посетители погребка Родриго. То были живые люди, точно схваченные с натуры и перенесенные на полотно. Спокоен, полон достоинства сидящий слева старик. Художник тщательно выписал его седые волосы, в которых еще чернеют темные пряди. На высоком лбу собрались морщины — следы прожитых лет. Спокойно, мудро смотрят добрые глаза. Напротив старика — юноша, его выразительное лицо чуть улыбается. Жестом правой руки он поощряет мальчика, который, смеясь, поднял над столом бутыль с вином. Его детское лицо озарено улыбкой, обнажающей белые крупные зубы. На столе — грубый хлеб, миски с рыбой, гранаты и вино. Сдержанность, лаконичность, простота во всем: в позах, в красках, в обстановке. Со знанием натуры переданы складки скатерти, плотный фаянс блюдца, спелые гранаты. Художник тщательно выписал контуры, чтобы дать возможность зрителям на черном, непроницаемом фоне хорошо рассмотреть формы изображаемого.

Когда все приглашенные для осмотра полотна собрались, дон Пачеко предложил каждому высказать свои соображения.

Герцог Алькала был краток. Он говорил отрывисто, чеканя каждое слово. Герои Веласкеса не кто иные, как пикаро[11], настойчиво лезущие из novela picaresko[12] в живопись. Он советовал Диего (своему юному другу!) обратить талант на службу прекрасному и оставить в покое «этих проходимцев». Странно, что именно такие вещи заслуживают слова «живопись».

— Живопись есть искусство, — со свойственной ему мягкостью проговорил дон Пачеко, — которое при помощи разнообразия линий и красок представляет в совершенстве зрению то, что оно может воспринять от натуры. Об этом я писал в своей книге. Мне, как и вам, не по душе сюжет, а вот выполнен он прекрасно.

С горечью слушал отец Саласар суждение о работе своего любимца. Как ни старался он быть беспристрастным и принять на веру то, что говорят уважаемые кабальеро, ему нравились изображенные на полотне. Простые люди, честные перед богом и совестью, отчего же не писать их?

вернуться

9

Питер Артсен (1508–1575) и Питер Брейгель Старший (1525-30—1569) — художники-нидерландцы, Якопо Бассано (1515–1592) — художник-итальянец.

вернуться

10

От испанского «bodegon» — съестная лавка, трактир, погребок, харчевня. Специальный термин, объединяющий картины бытового жанра, а также религиозные и аллегорические композиции, имеющие ярко выраженный бытовой характер и содержащие элементы натюрморта.

вернуться

11

Люди, принадлежащие к низам общества, деклассированные элементы с чертами авантюризма.

вернуться

12

Плутовской новеллы или романа. Своеобразный литературный жанр, возникший в Испании в XVI веке, вскрывающий изнанку жизни испанского общества, пропитанного феодализмом, пороками эпохи так называемого первоначального накопления.

7
{"b":"196969","o":1}