Шел тринадцатый день путешествия. Путники въезжали в Мадрид. Город показался художнику знакомым — так образно тесть его описывал. Но некогда было в праздном любопытстве смотреть по сторонам. Маэстро торопился с визитами.

Гостя из Севильи ласково встретили братья дон Луис и дон Мельхиор дель Алькасар. С ним был приветлив капеллан короля Хуан де Фонсека-и-Фигероа. Он внимательно прочел письма Пачеко и севильских родственников и обещал покровительство. Написавший сам ряд портретов, дон Фонсека был меценатом и большим любителем живописи. В молодом художнике он видел качества, дававшие ему возможность представить севильянца ко двору. Пока же он добился для него разрешения посещать Эскориал и рекомендовал ознакомиться с городом. Ведь стоял май — месяц цветов, как его называют в Мадриде. Что может быть в природе прекраснее весны?

О приезде молодого маэстро дон Фонсека доложил графу Оливаресу. Но тот только покачал головой. Король так занят, что нечего и думать просить его позировать.

Подражая своему волевому, могущественному деду Филиппу II, Филипп IV решил, собравшись с силами, разобраться во всех делах государства сам. От отца он унаследовал величайшую в мире империю. Ведь из Мадрида в те времена управляли полмиром: Пиренейским полуостровом, Нидерландами, значительной частью Италии и множеством больших и малых островов, лежащих вблизи этих государств. Центральная и Южная Америка тоже входили в состав могучей державы, ее власть простиралась даже на такие отдаленные земли, как острова Океании. Но громадный колосс шатался. Первая же грозная буря могла развалить его. И не под силу было мальчику-королю предотвратить беду. Каждодневно заседал Королевский совет в поисках выхода из создавшегося положения. Филипп изучал вопросы торговли и давал свои советы. Написал предисловие к переводу трудов итальянского историка Гвиччардини и вел политическую переписку с Марией де Агреда, просвещенной монахиней, славившейся своими «видениями». Из стараний мало что получалось у молодого короля. Ничем не могли помочь и окружавшие его люди, более опытные, более просвещенные, дипломатичные и знающие. Но он подпадал под их влияние. Энергичный, ловкий, умный, граф Оливарес все больше забирал в свои руки бразды правления. Пока граф не спешил. Мог подождать и севильский маэстро, занятый осмотром Эскориала.

В тридцати милях на северо-запад от Мадрида, среди пустынных возвышенностей Монсанареса, мрачною громадой подымается далеко видный на темном фоне Сьерра-Гвадаррамы замок Эль Эскориал. Окруженный массивными, как у крепости, стенами с тяжелыми башнями, холодный, неприветливый, он производил впечатление огромной глыбы серого гранита.

На склоне лет Филипп II решил вынести свою резиденцию за городскую черту. Он задумал, кроме того, возвести в честь святого Лаврентия величественный храм и выстроить вблизи него чудовищную по размерам усыпальницу, где нашли бы покой все испанские короли. Первыми в этом пантеоне должны были почить Карл V и его жена. Много проектов предлагали архитекторы для постройки дворца, но Филипп II избрал тот, который больше всего подходил благочестивому королю по духу. Здание строилось так, чтобы в целом оно напоминало выполненное в камне орудие пытки — своеобразную сковороду, на которой, по преданию, поджаривали святого Лаврентия. Стены главного дворца походили на грандиозных размеров решетку, выступавший вперед дворец инфантов служил ручкой, четыре массивные башни, стоявшие по углам, — ножками. Филипп II хотел построить замок, который простоял бы века, повествуя миру о величии сильной католической империи. Крепость стала воплощением в камне грезы короля.

В пустынных предгорьях закипела работа. Главным архитектором был назначен Хуан де Толедо, а после его смерти Хуан Эррера. Постепенно, словно из земли, росло грандиозное здание, достойное «демона южных стран» и могущественного владыки мира.

Из разных концов империи везли в этот край материалы. Прекрасный, словно подернутый дымкой, беловато-серый пералехосский гранит, мрамор — белый, коричневый, зеленый с красными прожилками — из Гранадских, Араских, Филабрейских гор, яшму из каменоломен Бурго де Осма. Караваны судов доставляли в испанские порты ценнейшие сорта строительного леса с Вест-Индских островов. Все поглощало ненасытное чудовище, которое обошлось короне в 6 миллионов дукатов! Строительству, казалось, не будет конца. Умирали короли, а дворец оставался недостроенным. Вот вытянулись гладкие, широко раскинувшиеся фасады Эскориала с часто прорезанными окнами, число которых доходило до 2600. Четырехугольник дворца строили без украшений, только главный вход был подвергнут архитектурной обработке и представлял собой монументальное двухъярусное сооружение с 8 массивными дорическими и ионическими колоннами, с классическим фронтоном, аттикой и триглифным фризом. Застраивалась постепенно и внутренняя часть — геометрический лабиринт из 16 дворов. Все сооружение имело 2673 окна, 1940 дверей, 1860 покоев, 86 лестниц, 89 фонтанов, 51 колокол. Дворец был построен. Оставался незавершенным лишь Пантеон.

Веласкес вошел в заколдованный город Эскориал. Сопровождавший его по поручению дона Фонсеки монах повел гостя сводчатыми коридорами, серыми гранитными галереями, какими-то тайными ходами вдоль внутренней двухъярусной галереи, где дорические и ионические колонны чинно несли стройные полукруглые арки.

В главном соборе, как и везде, их встретила гулкая тишина. Шум шагов четко повторялся под гигантским куполом храма. Двери собора открывались лишь для избранных. В глубине придела, в темном углу, на краю самой задней из общих скамей, монах показал дону Диего место императора Филиппа II. Позади скамьи — маленькая, незаметная потайная дверь, рядом в стене храма — крошечное окошечко.

— Великий король Филипп II, да будет ему царствие на небесах, — негромко говорил монах, — думал о своих подданных даже в церкви. Во время долгих служб ему через окошечко подавали для просмотра бумаги, передавали сводки о военных действиях.

Веласкес тем временем думал о том, что король хотел казаться перед богом самым маленьким из грешников, великий король-католик, свершивший столько деяний в угоду любимой матери церкви!

Во внутренних двориках стояли статуи — превосходные скульптуры греческих мастеров. Картинная галерея дворца была, пожалуй, одной из самых богатых в Европе. Более тысячи пятисот полотен насчитывалось в ее залах. Кроме этого, немало сокровищ таил в себе «Реликарио» — там находились изделия из золота и серебра с вкрапленными в них драгоценными камнями, лежало евангелие со страницами из чистейшего золота.

Осмотрев все возможное, дон Диего принялся за работу, и вскоре комната, отведенная ему в доме Фонсеки, сплошь была заставлена копиями Леонардо, Веронезе, Рафаэля, Рубенса и других великих мастеров. У них учился он, совершенствуя свое мастерство. Особенно нравился ему Тициан. Возможно, что именно в этот период под воздействием Тициана и венецианских живописцев палитра Веласкеса приобрела новые живописные качества, стала более светлой и прозрачной.

Время бежало, но дон Хуан де Фонсека пока не приносил утешительных вестей. В его доме, как и в севильском доме Пачеко, часто собирались гости. Нередко захаживал сюда литератор дон Луис де Гонгора Арготэ[22], друг молодости Пачеко. Он подолгу беседовал с доном Диего о Севилье. Маэстро начал писать его портрет.

Через два месяца Веласкес прощался с Мадридом, его широкими площадями и улицами, прекрасными дворцами и их коллекциями. К сожалению, мечту покорить столицу пока приходилось оставить. Граф Оливарес никак не мог добиться у короля аудиенции для художника, а доброжелательный дон Фонсека срочно должен был выехать в Италию. Но Веласкес не отчаивался: впереди была еще целая жизнь.

В Севилье маэстро ожидало несчастье. Горела, металась в жару маленькая Игнация, плакала над нею измученная донья Хуана де Миранда. Смерть, которая несколько дней стояла у изголовья девочки, казалось, только и ждала того, чтобы вернулся отец.