Юрий Михайлович и Зоя Петровна прожили по-своему бурную жизнь, постоянно чувствовали себя хозяевами положения. Он начальник цеха, она до недавнего времени правила жилищно-бытовым отделом Второго завода. Оба всегда знали, чего хотят. Жалеть таких людей прямо-таки нескромно. Можно жалеть лишь о том, что они уже не в состоянии идти вровень со временем, оставаться такими же полезными и нужными, как в былые времена.

Конечно же, Юрий Михайлович не за жизнь свою испугался, когда сердчишко стало сдавать, а за то, что может вдруг оказаться заживо выключенным из общего потока, сделаться ненужным. Не исключено, что он понял и то, чего не поняла Кира, — цех может обойтись без Самарина. Будет ли там начальником Алтунин или кто другой, цех не остановится, возможно, даже станет работать лучше, без авралов и недогрузок... Силантьев-то понял это. И Клёников понял. Потому и отошли они от Самарина. Быстро сообразили: задавать тон в нынешней обстановке, когда идет такая перестройка всего производства, им не удастся. И Самарину не удастся! Но дело здесь вовсе не в Алтунине. Существуют иные, более глубокие причины, подчинившие себе и Алтунина, понуждающие его портить отношения со многими людьми и у себя в цехе и за его пределами.

Силантьев будто совсем забыл недавние свои распри с заместителем начальника кузнечного цеха. Сразу после конференции сказал Юрию Михайловичу:

- А зятек-то твой, выходит, пошустрее нас с тобою. Я его пытался зажать, да не вышло. Век живи - век учись... Ходят слухи, что Карзанов переманивает его к себе. Гляди, не упусти. Ему цены нет.

Самарин не ответил ему. И даже руки не подал на прощание. Молча отвернулся от Силантьева, вроде бы не замечая его протянутой руки.

Разительные перемены произошли и с Пудаловым. Оказавшись на положении заместителя у Авдониной, он утратил всю свою былую заносчивость. Стал просто суетливым, ворчливым старикашкой.

Пудалов не на шутку был напуган и инфарктом Самарина, которого всегда считал несокрушимым, и всем тем, что последовало за этим. Теперь в кузнечном цехе заправляли молодые люди, не проявлявшие никакого интереса к Пудалову. Его можно заменить любым плановиком, и ничего не изменится, так как новая система управления цехом, внедряемая Алтуниным, была рассчитана не на искусное маневрирование, а на жесткое обеспечение каждой бригады всем необходимым для ее работы.

Наверное, Пудалову сперва казалось, что Алтунин станет его преследовать, сводить счеты. Но, как выяснилось, именно Алтунин определил его в заместители к Авдониной и сумел при этом сохранить ему прежнюю зарплату. После этого Игорь Евсеевич испугался еще более. Ему вдруг почудилось: перед ним не живой человек, со всеми присущими любому смертному слабостями, а некий обособленный от всего человеческого холодный рассудок, который поделил всех остальных людей на полезных и бесполезных для производства. Это в самом деле было бы страшно. И Пудалов подобрался, решил быть полезным, спрятал свои обиды глубже, как это сделал и Скатерщиков. Впрочем, Скатерщикова он перестал понимать: почему тот с такой готовностью, так охотно и даже весело выполнял все распоряжения Алтунина?

Сергею сейчас не хватало времени на какие-то там личные отношения со своими сотрудниками: он должен был прежде всего для себя лично прояснить всю систему работы и тут же твердой рукой проводить эту систему в жизнь. Надо разобраться с кадрами. Скажем, из двух экономических бюро нужно сформировать одно, а куда девать людей, высвободившихся при этом? Конкретная работа, требующая нервов, объективности, рассудительности. Обиженных не должно быть. Для каждого рабочего и служащего ты воплощаешь справедливость. Ты же начальник. Серьезному начальнику обзаводиться любимчиками нельзя. Иначе ты сам, своими руками разрушишь единство коллектива. За каждой даже самой маленькой должностью живой человек с его претензиями, иногда с завышенной самооценкой и всегда с понятным желанием быть необходимым при любой перестройке. Он верит в твою проницательность, верит в то, что все, происходящее с ним, не игра случайностей, а жизненная целесообразность.

И тут же Алтунину приходится заниматься повышением уровня специализации рабочих в цехе, упрощением технологических маршрутов, бесчисленным множеством других нововведений. Дохнуть некогда. Он весь воля, порыв, устремленность.

А вечерами два раза в неделю этот серьезный, обремененный столькими заботами начальник до позднего часа на ледяном, пронизывающем ветру топчется в скверике возле дома Самариных. Считает дрожащие от холода звезды и ждет, не покажется ли Кира. По вечерам она в институте.

Кира не должна знать об этом. Потому-то он и прячется в жиденькой тени деревьев, сливается с ними.

Сводит от холода ноги в ботинках. Все электрические фонари глядят в упор на промерзшего насквозь Алтунина. Зачем он здесь?

Она появляется всегда неожиданно. И всегда одна. Сергей чувствует, как исступленно колотится его сердце. Хочется побежать к ней навстречу, но он еще плотнее прижимается к холодному стволу дерева. Кира, прикрывая лицо перчаткой, проносится в нескольких шагах от него, ничего не подозревая, ни о чем не догадываясь, и скрывается в подъезде.

Какой жизнью живешь ты, Кира?

Не было еще случая, чтобы он пропустил эти часы возвращения ее из института...

А наутро опять цеховые заботы. Кого-то надо послать в школу мастеров. Кому-то помочь в устройстве с жильем. Проследить, овладевают ли нагревальщики профессией кузнецов-штамповщиков...

...Алтунин застыл у штамповочного агрегата, ревниво наблюдает, как идет освоение предложенной им новой технологии. Первой ее ступени.

Кузнец Гордеев захватывает клещами раскаленную заготовку, перекладывает ее из одного "ручья" в другой - поковка готова. Кузнец бросает ее на транспортер. Она ползет к кривошипному прессу. Здесь поковку берет подручный, укладывает в матрицу, нажимает кнопку; ползун пресса с обрезным пуансоном приходит в движение - и вот вам готовая деталь! А на обработку такой же детали на станке потребовалось бы несколько часов.

Сергей сам вооружается клещами, хватает еще горячее изделие, внимательно разглядывает его. Отличное качество! Агрегат можно автоматизировать, чтоб штамповать детали еще быстрее при минимуме мускульных усилий. Кстати, кривошипные прессы Второго машиностроительного легче будет приспособить к новой технологии.

- Дай-ка я попробую, — обращается Алтунин к Гордееву и становится на его место. А в голове новая мысль: освоить штамповку поковок из жидкого металла! Залил расплавленный металл в полость штампа, сжал - и получай поковку самой сложной конфигурации! Надо заняться этим.

И так будет без конца, пока жив Алтунин. Он не может не думать, не изыскивать новые и новые способы кузнечной обработки металла.

На дворе падал снег. Ноябрь, а снег покрыл землю толстым, пухлым пластом. Еще не зима, но ее дыхание вселяет бодрость после тяжелого, жаркого, недужного лета. Кухта повисла на деревьях. Реку стало затягивать прозрачной коркой льда. Необыкновенная легкость в теле. Только на душе у Алтунина по-прежнему тяжело.

Самарин все еще лежал в больнице и не велел пускать к себе никого, кроме жены и дочери. Начальство решило, что Алтунин будет и дальше возглавлять кузнечный цех. Пока в качестве заместителя Самарина. А поправится Юрий Михайлович, потолкуют с ним спокойно еще раз и отпустят с миром на заслуженный отдых. Тогда и последует приказ о назначении Алтунина начальником цеха.

Все это сообщил Сергею Лядов. О прежнем своем намерении сделать Алтунина заместителем главного инженера по вспомогательному производству он на этот раз помалкивал. Нужно сначала стабилизировать работу объединенного кузнечного цеха. Тут Алтунину все карты в руки.

Но Алтунин думал по-другому. Цель его достигнута - цехи объединены. А преемником Самарина он быть не желает. Пусть не говорят, будто Сергей уселся в кресло Юрия Михайловича насильственно, выпихнув тестя на пенсию.