– Маленькие сучки оттачивают мастерство. Не могу поверить, что Кэти ничего не рассказала нам об этом, – сказал Эдвард, продолжая вести машину, – Я даже не знал, что они готовят пьесу! Я чувствовал себя полным лохом, не зная, о чем он говорит.

– Девочки в этом возрасте любят секреты. Так что ты сказал мистеру Даку? – спросила я и приказала себе НЕ смеяться.

– Я сказал, что мы поговорим с ней, – сказал он, взглянув на меня, – Правильно? Нам нужно поговорить с ней? Я имею в виду – я не хочу заставлять ее играть ту, большую роль, если она не хочет, …но, блин, Тане бы ПОНРАВИЛОСЬ увидеть, как Кэти играет роль в настоящей ПЬЕСЕ. Она любила театр. Ей всегда нравилось играть на сцене, танцевать и петь в колледже, …и все такое.

Я улыбнулась, касаясь его руки.

– Она увидит это, Эдвард. Держу пари, она видит все, что делает Кэти.

– У нее очень хорошие оценки, – сказал Эдвард бодрым тоном, меняя тему, – Мозги у нее работают.

– Она действительно умна, прямо как ее отец, – я взглянула в окно.

– Ха-ха, – сказал Эдвард с сарказмом, и в его голосе послышалась горечь.

Я нахмурилась и взглянула на него:

– Что?

– Это была хорошая…, – он выглядел злым и вел машину, уставившись на дорогу, – Хорошая.

– Что «хорошая»? – спросила я, – Я не шутила.

– Я слышал, как ты сказала это, – он нахмурился сильнее, – «Прямо как ее отец…», – передразнил он мой голос.

– Что? – я повернулась к нему? – О чем, черт возьми, ты говоришь?

– Только то, что я не закончил колледж, (пожалуй, все же стоит оговориться, что колледж в США – это высшее учебное заведение, университет – прим.пер.), не означает, что я тупой! – выкрикнул он, не встречаясь со мной взглядом, – Я бы стал кем-нибудь, если бы мой СВОЛОЧНОЙ ОТЕЦ не отрекся от меня.

– Эдвард, я никогда не говорила, что ты тупой! – я почувствовала слезы на глазах и разозлилась, – Я считаю тебя самым умным и удивительным мужчиной из всех, кого я знаю! С чего ты это взял?

– Даже, блять, у Дональда ДАКА есть степень! (только зарождающаяся у нас двухступенчатая система высшего образования с присвоением степеней бакалавра и магистра, в Штатах явление рядовое, в то время как наше ухо слова типа «степень» еще режут и вызывают ассоциации с седыми профессорами и ботанами-аспирантами – прим.пер.), – крикнул он, сильно ударив ладонью о руль, – А у меня – ДЕРЬМО! И ебаная работа по выгребанию ЛОШАДИНОГО ДЕРЬМА!

– Съезжай на обочину, Каллен, СЕЙЧАС ЖЕ! (боже, как же мне нравится, как она фамильярничает! Простите за оффтоп – прим.пер.), – сказала я убийственным тоном, …и я была довольна тем, что он послушался и сделал это.

– Во-первых, я зла на тебя, – сказала я, когда он сильно сжал руками руль, уставившись на него так, словно он ненавидит его.

– Во-вторых – у тебя ДЕРЬМО? – крикнула я, – Правда? Обернись на последние шесть лет своей жизни, …а теперь взгляни на сегодняшний день! У тебя дерьмо? У тебя есть Кэти, …у тебя есть я, …у тебя есть…

– Я знаю, – сказал он, тут же расплакавшись, даже не пытаясь скрыть свои слезы, и он уронил голову на руль, – Я знаю, …прости, Белла. Я не знаю, почему я сказал это, я так не думал.

Он беззвучно рыдал, и я почувствовала, что тоже плачу. Я обняла его и поцеловала его волосы.

– Что случилось? – спросила я, обнимая его.

– Я не знаю, …не знаю! – его лицо все еще лежало на руле, а руки вжались в него еще крепче, – Он все рассказывал об оценках и колледже, …наверное, это просто доконало меня. Порой я чувствую себя таким лузером, Белла. Я честно хотел закончить колледж, правда. Я хотел быть врачом.

Он заплакал еще сильнее, и я почувствовала, как слезы текут по моему лицу. Я знала, что это была его мечта, но я никогда не слышала от него настоящих подробностей до этого. То, как он плакал – это было так печально, …я и не знала, что это так глубоко его ранит. До сегодняшнего дня.

– Как ты посмотришь на меня, когда станешь врачом, а я, блять, все еще буду мальчиком с конюшни? – спросил он и заплакал еще сильнее, – Разве это, блять, работа?

– Я всегда буду гордиться тобой, Эдвард, – я плакала и шмыгала носом, – Чем бы ты не занимался. Я гордилась тобой, когда ты был танцовщиком, и я горжусь тобой СЕЙЧАС! Ничего не изменится, никогда! НИКОГДА!

– А Кэти? – спросил он, продолжая плакать, и его слова из-за этого прозвучали немного неразборчиво, – Она будет меня стыдиться, …когда станет старше и у нее появятся друзья, …она не захочет, чтобы я говорил им, кто я такой! Не говоря уже о том, что будет, если она когда-нибудь узнает, чем я занимался… у Виктории…

– Кэти всегда будет тебя любить, Эдвард, – твердо заявила я, – Я вижу, как этот ребенок смотрит на тебя, ты для нее – ВЕСЬ МИР! В глазах этой маленькой девочки солнце всходит и заходит только благодаря тебе!

Сейчас Эдвард немного приподнял голову от руля и уставился на пустую дорогу.

– Мне до сих пор иногда это снится…, – сказал он и его голос разбивал мне сердце, – И сны эти очень реалистичны. Я делаю операцию, …извлекаю детей, …слушаю биение их сердечек стетоскопом…

– Если ты хочешь быть врачом, Эдвард, ты можешь им быть, – сказала я, поглаживая его волосы, – Если это твоя мечта, ничто не должно останавливать тебя.

Он помолчал и немного распрямился, вытирая свой правый глаз и хмурясь.

– Это красивые слова, Белла, но это не правда, – сказал он холодно, – Мечты мертвы.

– Нет, – возразила я, – Мы… МЫ сами их убиваем! И когда мы делаем это, маленькая частица нас умирает вместе с мечтой. Посмотри, как тебе больно. Ты оплакиваешь свою мечту.

– Я слишком стар, чтобы учиться. Слишком поздно, – он взглянул на меня своими мокрыми глазами, в которых читалось поражение.

– Никогда не бывает слишком поздно, – я нахмурилась сильнее, – А в тебе сейчас говорит Виктория, а не ты. Ты веришь в мечты, ты все время говоришь об этом. И если бы твоя мечта умерла по-настоящему, ты сейчас не был бы так расстроен по этому поводу.

– Я люблю тебя, Эдвард, – сказала я, снова обнимая его, еще крепче, – И я не хочу, чтобы ты был несчастен всю оставшуюся жизнь, пытаясь быть кем-то, кем ты не являешься. Если есть что-то, чем ты хочешь заниматься, я хочу, чтобы ты делал это. После суда деньги, которые дал нам твой отец, будут «разморожены», …и ты можешь пойти учиться, куда захочешь. Ты можешь сделать это.

– Если меня не осудят за убийство, – добавил он.

– Этого не произойдет, Эдвард, – я махнула рукой, от всей души уверенная в этом, – Я говорила тебе, что никто и никогда не заберет тебя у меня… или у Кэти. Я не позволю этому случиться. Поверь мне.

– Я люблю тебя, Белла, – он заплакал сильнее и обнял меня, – Прости меня!

Я почувствовала такое облегчение от того, что сейчас он обнимает и слушает меня, …что тоже разревелась вместе с ним.

– Все нормально…, – я шмыгнула носом, – Ты никогда нас не потеряешь, так что прекрати бояться этого, слышишь меня?

Он кивнул, не в состоянии сказать ни слова, и я слышала его сдавленное дыхание у своей шеи и плеча.

– Блин, это было худшее родительское собрание, на которое я когда-либо ходила! – я попыталась разрядить обстановку.

Эдвард слабо усмехнулся.

– Кто бы мог подумать, что Дональд Дак тебя так огорчит? – спросила я и услышала его негромкий смех.

– Я слышала это, – я украдкой взглянула на него и увидела, что с ним все в порядке, и он улыбается.

Я притянула руками его совершенное и мокрое лицо и поцеловала в губы.

– Я лишь хочу спросить у тебя одну вещь, – сказала я с улыбкой.

– Какую? – спросил он.

– Кто твой папочка? (изначально фраза использовалась в БДСМ-культуре, впрочем, она имеет более широкое применение; смысл ее, думаю, никому объяснять не нужно – прим.пер.), – спросила я. И он рассмеялся. Я бы променяла все психологические степени и награды в мире на этот его смех.

Через пять минут Эдвард завел машину и повез нас домой, …а через секунду он снова голосом Дональда Дака начал говорить грязные словечки. Он – просто дьявол.