– Мое мнение ты знаешь, – сказала Шэрон, глядя на Эдварда, – Я попытаюсь сделать все, что смогу, чтобы НЕ усыплять лошадь. Так что, я с тобой.

Боб опустил глаза и выдохнул.

– Я понимаю все, что вы здесь говорите, народ…, – сказал Боб по-доброму, – Но я ненавижу продлевать страдания лошади. Мне тоже нравится эта лошадь, … и именно поэтому я бы хотел, чтобы она упокоилась с миром. Я просто не думаю, что она достаточно сильна, чтобы выкарабкаться.

– Боб…, – сказал Эдвард твердо и спокойно, – Я – РАСПОСЛЕДНИЙ человек, который хотел бы видеть чьи-либо страдания. Я понимаю, о чем ты говоришь. И если все абсолютно безнадежно, я смогу отпустить ее, … и буду рядом с ней до последнего ее вздоха. Но я действительно считаю, что она может это сделать. Пожалуйста, я хочу, чтобы и ты помог мне с ней, Боб, … ты же лучше всех на свете разбираешься в лошадях.

– Проклятье, – он снял с себя шляпу и отшвырнул ее в сторону, – Хорошо,… одна ночь. Ты обещаешь мне, Муравей. Если ничего не изменится до завтра, ты будешь спокоен, когда придет время ее усыпить.

– Я не могу тебе пообещать, что буду спокоен, – сказал он честно, – Но я не буду пытаться остановить это.

– Хорошо, – согласился Боб.

Так что мы начали делать все, что сказал ветеринар. Мы попытались дать ей воды, и она немного попила. Мы попытались дать ей съесть то, что велел ветеринар, … но она не съела ничего из этого, … мы продолжали перевязывать и смазывать медикаментами все ее раны,… охлаждали ее под небольшим напором воды из шланга, … а затем накрыли ее огромным одеялом для лошадей, согревая ее, когда к ночи похолодало.

Эдвард трудился усерднее всех нас. Он хотел делать почти все сам! Он даже пошел, взял ведра и притащил теплой воды, чтобы намочить полотенца и прикладывать их к ранам и стежкам на лошадиной шее. Он продолжал целовать лошадиную морду и лоб, приглаживая ее шерсть по бокам и говоря с ней, …не умолкая ни на минуту. Некоторые из этих слов было невозможно слушать – они разбивали мне сердце.

– Ты должна подумать о том, чтобы вскоре встать, малышка…, – сказал он медленно, успокаивая ее, – Это нормально, полежи еще немного, но… на завтра у тебя куча дел – поесть морковки,… подружится с другими лошадями,… и раньше, чем ты это поймешь, ты уже будешь снова бегать по кругу,… возможно, догоняя Йо-Йо – он тут у нас маленький воришка. Ты познакомишься с ним завтра. Ах, … и с Психом, … но я не разрешаю тебе играть с ним. С ним проблемы.

Я была так рада увидеть Питера, заглядывающего в дверь загона, когда подняла глаза, пытаясь сморгнуть слезы.

Он выглядел немного потерянно, пока не увидел нас, и затем он улыбнулся! Я помахала ему и улыбнулась в ответ со словами:

– Привет, Питер.

Эдвард посмотрел на нас, и его улыбка просто ослепила меня.

– ДОК! – удивленно произнес он, – Что ты здесь делаешь?

– Я был здесь, неподалеку, так что решил заскочить к вам, – он хихикнул, проходя дальше и присаживаясь на корточки у ног лошади, – Ты удивишься тому, как много лошадей нуждаются в том, чтобы поговорить об их проблемах.

Эдвард фыркнул.

– Ничего удивительного! – сказал он, – Все лошади на этой конюшне – выродки! И если бы у них были наличные, док, тебе бы никогда больше не пришлось работать где-то еще.

Мы все рассмеялись, и затем Питер улыбнулся лошади.

– Кто это тут у тебя, Энтони? – спросил он с усмешкой.

– Это моя кобыла, – ответил он и на глаза мне навернулись слезы.

Она ЕГО. И она умирает. Этот факт убивал меня.

– Она красивая. Можно погладить? – спросил док у Эдварда.

– Да, …только осторожно! – сейчас Эдвард, он превратился в курицу-наседку, оберегающую своего цыпленка.

– Конечно, конечно…, – Питер едва касался ее, когда погладил по морде, – Привет, девочка,… ты такая милая…

Эдвард улыбнулся, глядя в морду избитой и напуганной бедной лошадки так, словно она была самым прекрасным созданием, когда-либо жившим на земле. Я понимала это. Я смотрела на Эдварда точно так же, когда увидела его в первый раз.

– Да, она красавица, – он наклонился и поцеловал лошадь в голову, затем приласкав это место, – Сейчас она спит, …но скоро проснется. У нее самые красивые в мире глазки.

– Ладно…, – сказал Питер так, словно все хорошо, – Могу я посидеть с ней, пока она не проснется?

– Да, – Эдвард кивнул, не отводя глаз от лошадиной морды, покоящейся на его коленях.

Боб с Шэрон тихо вышли из загона, забирая с собой Дженну,… они даже не поздоровались с Питером, и это было на них не похоже. Возможно, они просто переживали за лошадь,… или за Эдварда.

– Как ее зовут, Энтони? – полюбопытствовал Питер.

Эдвард взглянул на него, а затем на меня так,… словно это был секрет, … или словно он думал об этом и уже выбрал имя. Я улыбнулась ему, … и он улыбнулся мне в ответ, а затем ответил. Это было хорошо для лошади – иметь имя,… и даже если она умрет,… как минимум, никто не должен умирать без имени, ведь это выглядело бы так, словно никто за всю ее жизнь не любил ее.

– Ее зовут Дэнсер (dancer – это танцовщица, но в транскрипции ее имя звучит как-то выгоднее что ли,… так что решила не переводить его – прим.пер.), – сообщил Эдвард, – Она танцует… что-то вроде того. Это мило.

И потому что когда-то он сам был танцовщиком, сказала я про себя. Уверена, что Питер тоже это понял.

У лошади даже каждое копыто было с небольшим черным краем, … и это напомнило мне о кожаных наручниках, которые, как Эдвард рассказывал мне, он постоянно должен был носить, … как те, которые были на нем в ту ночь, когда он играл вампира в клетке.

Вскоре Питер и Эдвард стали говорить немного громче, и я услышала их разговор.

– Ну, они хотят ее усыпить, – сказал Эдвард, – И этот УЕБОК, ветеринар – ты бы видел его! Этот парень лишь напрасно топчет землю! Он ОПОЗДАЛ на ПЯТЬ часов! Зная, что лошадь мучается от боли!

– Не каждый врач – такая же легендарная личность, как Я, – Питер ухмыльнулся.

– Да, ты же не захотел меня усыпить, когда я пришел к тебе на прием, … а я в миллион раз хуже, чем эта невинная лошадка, – он улыбнулся, глядя на нее.

– Это не так, Энтони, – сказал Питер с чувством, – Вы с этой лошадью родственные души, … ты такой же. Ты любишь эту лошадь, … и это прекрасно. Но еще часть тебя видит себя в этой лошади. И ты, скорее всего, думаешь – если эту лошадь спасут, …то тогда и тебя спасут тоже. Но, Энтони, … если эта лошадь… уйдет,… я не хочу, чтобы ты чувствовал, что ты потерян. Ты понимаешь, о чем я?

– Я знаю, что это глупо – так привязаться к этой лошади…, – ответил Эдвард слабым голосом, – Я имею в виду, что я нашел ее только сегодня утром, …и я не должен всего этого чувствовать, … но я люблю ЕЕ. Ты говоришь, что неправильно то, что я так сильно о ней забочусь? Разве это плохо – заботиться о ком-то?

– Нет, конечно же, нет! – Питер немного нахмурился, – Любовь – это прекрасное, самоотверженное чувство, особенно когда ты любишь животное, …но я не хочу, чтобы у тебя оставались ложные надежды, …или чтобы ты страдал в темном углу, если они будут вынуждены избавить лошадь от мук. Я забочусь о ТЕБЕ. Я не хочу, чтобы ты причинял себе боль, если что-то случится с этой лошадью.

Эдвард нахмурился, глядя на Питера так, словно тот был под кайфом.

– Я не буду этого делать, – сказал он, – У меня есть Белла… и Кэти,… я не стану убивать себя из-за лошади,… даже из-за этой.

– Хорошо, – Питер улыбнулся, – Ты говоришь так, словно этого никогда не происходит. Это означает… больше, чем ты думаешь. Ты бы удивился.

Питер увидел небольшое ведерко с морковкой и яблоками рядом с Эдвардом, и он взял одну со словами, – Могу я покормить ее?

– Она не будет есть, – Эдвард покачал головой, … и затем я услышала хруст!

– ЭЙ! – Эдвард завизжал, словно двенадцатилетняя девчонка, – Она ест ее! Как ты это сделал?

– Я просто положил ее ей в рот, – Питер улыбнулся, а затем негромко рассмеялся.

И Эдвард обнял Питера, пока Дэнсер жевала свою первую морковку.