Мне показалось, что стены надвигаются,… я отчаянно хватал ртом воздух,… но его не было… я не чувствовал себя в безопасности, …мне казалось, что в любой момент здесь появятся люди и нападут на меня,… и Дженна… я видел тысячу Дженн перед собой.
Я почувствовал, как подкосились мои ноги, и приземлился на цементный пол, …я засунул руки в волосы, мой голос треснул, и я тихо зарыдал.
– Мне нужно выбраться…, – я продолжал плакать как ребенок, не заботясь о том, что подумает эта сука, – Пожалуйста, выпусти меня, …пожалуйста,… я не могу дышать, …не могу…
И затем я понял, что зову своих любимых девочек.
– Белла…, – прохныкал я, – Кэти,… ахххх, …выпустите меня…
В комнате стояла мертвая тишина,… и на секунду мне показалось, что я придумал все, что происходило здесь с Дженной. Господи, блять, я болен. Но потом она заговорила,… очень нежно,… находясь в нескольких футах от меня.
– Эй, что случилось, Энтони? – ее голос звучал испуганно, и в нем чувствовалась тревога за меня, – Это не только из-за меня. Что происходит?
Я подполз и нашел металлическую дверь,… и я принялся долбить в нее, надеясь, что смогу набраться суперсилы чтобы ее выбить.
Я просто кричал, без слов, пока атаковал дверь, удерживающую меня здесь,… и так же быстро я остался без воздуха и сил,… и снова сел на пол.
– Ты дышишь как загнанная лошадь, – услышал я ее голос вдалеке, – Тебе плохо?
Это была первая верная вещь, которую она сказала за весь день.
– Я в безопасности, … в безопасности, – продолжал я напевать себе под нос, раскачиваясь и дергая себя за волосы, – Никто не может до меня добраться, …все в порядке…
– Энтони, ты пугаешь меня, – сказала она своим гнусавым южным акцентом. Это не помогло.
Я не заметил, но, должно быть, она оделась,… потому что сейчас она сидела рядом со мной, полностью одетая, за исключением обуви и шляпы, …и наливала мне еще один стакан вина.
– Хорошо, что я взяла больше одной бутылки. Ш-ш-ш…, – сказала она, – Ш-ш-ш, … хорошо,… вот, …выпей. За меня. Выпей.
Я взял стакан и медленно начал пить, …делая маленькие вздохи между глотками.
– Помогает? – спросила она, глядя мне в лицо с легкой улыбкой на губах.
Я беззвучно кивнул, по-прежнему раскачиваясь и делая глотки, …вино на самом деле было очень хорошим… сладким… теплым. Оно немного успокоило меня.
– Прости меня, Энтони, – сказала она, по-прежнему глядя на меня, и ее брови немного опустились, – Я не знала, что у тебя клаустрофобия. Я не подумала об этом. Выпей еще.
И я выпил. Через несколько секунд я почувствовал, как мои глаза закрываются,… когда вино начало расслаблять меня, …и даже мои напряженные ноги, которые были скрючены секунду назад, начинали расслабляться,… приходя в норму.
– Я бы хотела, чтобы у меня был ключ или что-нибудь в этом роде, – сказала она сейчас, – Только заперто снаружи. Мой друг скоро выпустит нас, я обещаю. А до тех пор, полагаю, мы можем просто посидеть здесь.
Я почувствовал, что киваю, держа стакан у груди, сделал несколько глубоких вдохов,… и стены прекратили приближаться.
– Ну вот, – сказала она, похлопав меня пару раз по спине, – Приятно и легко… расслабься. Допивай.
У меня еще оставалось немного вина в стакане, поэтому я допил его.
– Немного лучше? – спросила она, и я взглянул на нее, кивая и делая вдох.
– Да.
– Хорошо, – сказала она, наливая еще в мой стакан,… и затем в свой, – По крайней мере, вино хоть в чем-то помогает. Ура.
Она немного приподняла свой стакан и затем отпила вина, глядя туда, где все еще горела лампочка и там же лежали на полу ее ботинки и шляпа.
– Энтони…, – она вздохнула, скрещивая по-индийски ноги, – Почему жизнь такая дерьмовая штука?
– Без понятия, – честно ответил я, отпивая еще вина.
– Почему ты не ударил меня? – спросила она; сейчас она говорила как другой человек, не та, какой я видел ее до этого момента.
Я смущенно посмотрел на нее.
– Ты не мог заниматься со мной сексом, …и ты сказал «Нет», – подытожила она, – Я разозлила тебя и предложила ударить меня,… но ты не ударил. Я даже пригрозила, что ты лишишься работы, своей девушки, …всего. Так почему ты не ударил меня?
– Я не хотел, – ответил я, – Меня воспитывали не обижать девушек… женщин. Помимо этого, я знаю, каково это – когда тебя бьют. Вот почему я не бью других людей. Ну, до тех пор, пока они этого не заслуживают,… если это самозащита. Но никогда женщин, не важно, есть повод или нет. Порой мне трудно бывает сдержаться,… я знаю множество женщин,… которых следовало бы избить. Но я просто не могу.
Она взглянула на меня по-новому и протянула:
– Хмм.
Я ждал, когда она заговорит.
– Ты хороший мужчина, Энтони Мейсен, – сказала она так, словно только что это поняла, – Очень хороший. Я прошу прощения, …что заперла тебя здесь. Я просто подумала,… что мы немного повеселимся.
Я сделал вдох, в котором слышалась злость на нее, раз она могла подумать, что это покажется мне хоть немного забавным. Можно подумать, запирать человека в темноте – это так весело,… словно все они думали так,… каждый раз, когда я оказывался в ловушке,… может быть, поэтому они все и смеялись.
– Тебя запирали… как сейчас,…когда ты был ребенком? – спросила она мягко, положив свою руку на мою, – Ты поэтому сейчас так напуган?
– Нет, меня запирали, когда я был взрослым, – заявил я, набирая еще вина в рот.
– Ооо, – ее голос прозвучал так, словно она поняла, и она потерла своей рукой мою, но без грязных намерений,… просто по-дружески,… как сделала бы Белла,… когда мы были друзьями… пациентом и врачом.
– Меня запирали… в детстве, – поделилась она, – Но со мной все было по-другому… вместо того, чтобы бояться темноты, …она мне нравится. Думаю, в прошлой жизни я была кошкой.
Я просто слабо усмехнулся, …находя ее сейчас не столь отвратительной, как раньше.
– То, что происходит при свете – то, блять, испорчено, – сказала она почти срывающимся голосом.
– Это точно, – согласился я. Мы чокнулись и оба выпили еще немного.
– Это… Шэрон…, – начал я, но она перебила меня.
– Нет, – она слегка нахмурилась, – Шэрон удочерила меня, когда мне было восемь. Мой отец был настоящим козлом. Он постоянно бил меня… и… делал всякие другие вещи,… и я была вынуждена заботиться о нем. Он был не тихим пьяницей, но он – это все, что у меня было.
Она сделала еще глоток и продолжила.
– Иногда я сбегала из дома… после того, как он закончит со мной,… – сказала она, уставившись в пустоту, – И приходила сюда. Это было близко к нашему дому,… и я любила лошадей. Шэрон была действительно мила со мной,… она всегда разрешала мне ездить верхом. Однажды ночью я вернулась домой, а он лежал там в луже крови… мертвый. Он упал и ударился своей пустой башкой об край маминого стеклянного кофейного столика. Это единственная хорошая вещь, которую мать сделала для меня, прежде чем уйти от нас – купила этот прекрасный кофейный столик. Шэрон взяла меня к себе, и теперь я ее дочь.
Я вручил ей свой стакан, который был наполовину полон, думая, что ей он нужнее, чем мне. Но она рассмеялась и оттолкнула мою руку.
– Давай, пей, – она улыбнулась, – Пока дают. Здесь больше нечем заняться, пока мы ждем.
– Прости за все плохие слова, что я сказал тебе раньше, – ко мне наконец-то вернулся голос, – Я не думал так…
– Нет, думал, – она усмехнулась, подталкивая мою ногу своей, – И все нормально. Я вела себя как сука. Я заслужила это. Я не обиделась. Слова не причиняют мне боли, …равно как и не делают меня счастливой,… не знаю, почему, …но прямо сейчас у меня такое чувство, что меня то ли трахнули, …то ли избили, … то ли и то и другое.
– Ты… когда-нибудь… ходила к психологу или что-нибудь в этом духе? – спросил я, прямо как Белла, – После того, как стала жить у Шэрон.
– Нет, – она с силой помотала головой, – Я не сумасшедшая. Я просто… чокнутая.
– Нет, – я слегка улыбнулся, не веря в то, что собираюсь сделать, но я воспользовался словами доктора Питера, – Это ОН был чокнутым. ОН. Не ты. Продолжай говорить себе это. Этому МОЖНО помочь, поверь мне. И пойти к врачу – не означает признать себя сумасшедшей. Это помогает. Всего несколько дней назад я играл со своим врачом в «листьевую войнушку». Это было здорово!