Роберто и Ингрид прибыли на кинофестиваль в Венецию. Пока шведская пресса кричала, что происходящий скандал — пятно на национальном флаге Швеции, «Стромболи» и премьера «Франциска» прошли под громкие аплодисменты. Кроме того, до четы Росселлини дошли слухи, что Петер активно занимается разводом.

6 октября 1950 года из «Санта Маргаеллы» Ингрид, все мысли которой занимала Пиа, писала Петеру: «Думаю, ты все прекрасно понимаешь, хотя и пытаешься объяснять мне, есть или нет у меня права на Пиа. Но так же, как и ты, я знаю только одно: я не могу потерять ее. Она слишком большая девочка, чтобы забыть меня. И чем больше ты будешь пытаться разделить нас, тем больше ей будет хотеться увидеть меня. На бумаге у меня такие же права, как у тебя. Правда, можно прочесть документ так, как это делаешь ты, — вверх ногами. Но так нельзя, Петер! В этом долгом преследовании ты только потеряешь ребенка, которого пытаешься удержать. Это доказывается снова и снова. И потом — у меня твои письма. Как только Пиа захочет, она сможет узнать всю нашу историю. Ты говоришь, что она умна и независима, «может разглядеть правду и истинные побуждения за словами и действиями». Это очень хорошо, и это меня радует».

1 ноября 1950 года в суде города Лос-Анджелеса брак между Петером Линдстромом и Ингрид Бергман был расторгнут. На вопросы корреспондентов, испытывает ли он какую-либо горечь по этому поводу, Петер ответил: «Нет, горечи я не испытываю. Мне жаль ее, жаль, что она оказалась в столь затруднительном положении. У нее есть масса других прекрасных качеств, кроме красоты».

Он сказал также: «Я всегда гордился ее успехами и никогда не ревновал ее к коллегам по кино. Она снималась в девяти фильмах в Швеции и одном в Германии, разумеется, без всяких препятствий со стороны мужа. В течение всей ее карьеры в Голливуде я не переступал порог студии, за исключением двух раз, заглядывая туда на минуту, чтобы передать ей записку. С 1943 по 1950 год она ни разу не пробыла дома, в Калифорнии, больше чем полные три — шесть месяцев в году. Она совершенно свободно общалась с теми людьми, с которыми хотела. Дочери она тоже не уделяла много времени. Всем воспитанием и учебой Пиа занимался я; постоянно посещал школу, встречался с учителями».

Относительно того, разрешит ли он Пиа увидеть свою мать, Петер высказался прямо: «Я с радостью возьму Пиа в Европу, чтобы она повидалась там с матерью, но поездка в Италию совершенно исключена». Он добавил также, что между Европой и Америкой регулярно курсируют суда и Ингрид вполне могла бы сесть на любой из них.

Решение суда в отношении Пиа было весьма просто. Она останется в Калифорнии под опекой своего отца и получит там образование. Встречаться с Пиа Ингрид может только в Соединенных Штатах, и то лишь во время первой половины каникул, вторую девочка проводит с отцом. Эти условия не устраивали Ингрид, но в то время она мало что могла сделать.

Она написала Петеру: «Я слышала, что ты продаешь наш дом в Калифорнии. Какая жалость! Но, наверное, это самое лучшее для тебя, хотя он так тебе нравился. Пытаться начать новую жизнь в том окружении, что было нашим, должно быть, очень тяжело».

Ее адвокаты обсудили с Петером вопросы раздела движимого и недвижимого имущества и денежных средств.

Ингрид не оставляла Петера в покое: в письмах, в телефонных разговорах она обговаривала с ним условия встречи с Пиа, но лишь в июле 1951 года Петер смог освободиться от своей медицинской практики, чтобы провести отпуск в Швеции. После многочисленных телефонных звонков и телеграмм он согласился на то, чтобы привезти Пиа в Лондон, если Ингрид не сумеет приехать в Швецию.

Но были и другие трудности, которые надо было разрешить. Одним из условий развода являлось следующее: Пиа могла покинуть Соединенные Штаты при соответствующем разрешении суда; также только по разрешению суда можно было снять две тысячи долларов с опекунского счета, открытого в банке Петером и Ингрид для оплаты расходов Пиа. Судьи, рассматривавшие эту просьбу, задали вопрос, не приведет ли их согласие к тому, что суд Калифорнии потеряет полномочия по охране ребенка. Адвокат Петера заверил, что будет предпринята «особая предосторожность, чтобы помешать этому: Петер Линдстром сам будет сопровождать свою дочь в поездке и в Швецию, и в Англию».

Это не предвещало ничего хорошего. Поездка была обречена с самого начала.

Петер сказал мне, что никто, особенно пресса, не должен знать о предполагаемой встрече. Трудно было, в уж мне-то особенно, незаметно покинуть Италию, пересечь Европу и прибыть в Лондон. Но мои хорошие друзья — Сидней Бернстайн, продюсер фильма «Под знаком Козерога», а также Энн Тодд и Дэвид Лин, с которыми мы встречались в Италии и которые теперь были мужем и женой, — согласились помочь нам. Я выехала из Рима поездом, во Франции пересела на паром, пересекавший Ла-Манш. У меня была отдельная каюта, а капитана предупредили, что моя поездка должна остаться в тайне, — он сохранил ее. Сидней Бернстайн встретил меня на своем автомобиле в Дувре и сразу же доставил в лондонский дом Энн и Дэвида. Немного позже туда прибыли Петер и Пиа.

Прошло два года с тех пор, как мы виделись в последний раз. Поначалу мы обе немного стеснялись. Но и Пиа, и я были очень счастливы. Однако радость наша длилась недолго.

Спустя год, в Калифорнии, Дэвид Лин показывал в своих письменных свидетельских показаниях:

«Миссис Росселлини, доктор Линдстром, Пиа Линдстром, миссис Лин и я ужинали в нашем доме. Мы приготовили для миссис Росселлини и ее дочери комнату, где они могли бы переночевать. Доктор Линдстром спросил, есть ли комната для него, так как он не собирается оставлять дочь одну с миссис Росселлини. Я сказал доктору Линдстрому, что у нас нет больше свободной спальни. Я попросил его не волноваться и разрешить Пиа остаться на ночь в нашем доме. Доктор Линдстром ответил, что больше всего его беспокоит вопрос, сможет ли он вновь попасть в дом, если выйдет из него. Он объяснил, что ситуация может осложниться проволочками в английском суде, где его могут временно, пока идет судебное разбирательство, лишить опеки над Пиа. Чтобы рассеять его страхи, я спросил, не согласится ли он переночевать в другом месте, если я дам ему ключи от входной двери. Доктор Линдстром взял ключи и после этого согласился оставить Пиа с матерью.

Спустя некоторое время мы стали ложиться спать — точное время я назвать не берусь. Доктора Линдстрома, который вернулся в дом, повар нашел в семь часов утра в холле, откуда можно было следить за лестницей и входной дверью. Где-то в половине восьмого я спустился и увидел доктора Линдстрома. Предложил ему пройти в гостиную, куда подадут завтрак. Но доктор Линдстром ответил, что хотел бы остаться в холле».

Петер не испытывал жалости к Ингрид и ее друзьям. Он понимал, насколько реален был риск, что Пиа тайно везут в Италию. Более того, ему вот-вот должны были предложить место профессора-нейрохирурга, но декан уже выступил против его кандидатуры из-за скандала, связанного с его именем.

Энн Тодд письменно подтверждала:

«По просьбе миссис Росселлини 24 июля 1951 года я ходатайствовала перед доктором Петером Линдстромом о разрешении Пиа Линдстром пойти вместе с матерью посмотреть фильм «Алиса в Стране чудес».

После моих долгих уговоров доктор Линдстром наконец дал свое согласие, но при условии, что не будет никаких «штучек», что Пиа вернут ему сразу же после сеанса и, самое главное, что Пиа и миссис Росселдани должны пойти в кинотеатр в сопровождении моей дочери, моего секретари, меня самой и подруги Пиа, которая только что приехала в Лондон.

На следующий день после ленча мы посмотрели фильм и вернулись в наш дом. Буквально через несколько минут прибыл доктор Линдстром, чтобы забрать Пиа. Он предупредил, что его ждет такси».

Я спросила его, могу ли остаться с Пиа вдвоем.

— Хорошо, — согласился он. — Мы сейчас поедем к Сиднею Бернстайну, и там ты сможешь побыть с ней наедине.