С рассветом 18 марта 1286 года пришел конец и миру, и благоденствию. В тот день в Шотландии было ветрено — обычная северная весна, но для людей суеверных эта буря явилась подтверждением предсказания: настал судный день. Александр III слышал об этом предсказании и смеялся над ним, когда после заседания совета принялся за обед. Покончив с делами, он начал думать о плотской любви, не греховной, так сказать, но супружеской — которой он предавался с молодой француженкой, Иоландой из Дре. Он был женат меньше полугода. Александр оставил свою супругу в королевской резиденции в Кингхорне, на другом берегу Форта. Их разделяли двадцать миль плохой дороги и переправа. В своей семье Александр был последним из оставшихся в живых; прежде у него была жена, Маргарита Английская, два сына и дочь, вышедшая замуж за короля Эйрика II Норвежского. Кровь Александра III теперь текла только в его внучке Маргарите, трехлетней Деве Норвежской, жившей далеко за Северным морем. Шотландские дворяне приняли ее в качестве его наследницы, но и для короля, и для дворян, и для всего народа было бы проще, если бы он смог зачать с новой женой крепенького мальчугана, и как можно скорее — например, сегодня же. Внезапно он решил поехать к Иоланде. Советники отговаривали: разыгралась буря, ночью ожидали буран. Однако политическая необходимость подогрела плотскую страсть, и король отправился в путь в сгущающихся сумерках, в сопровождении всего трех оруженосцев.

Когда Александр III добрался до Долмени, паромщик также убеждал его повернуть назад. Король спросил, не боится ли он, на что этот Харон загадочно ответил: «Я не мог бы пожелать себе лучшей смерти, нежели в обществе сына вашего отца». На землю спустилась тьма; они плыли по бурным водам залива к Инверкейтингу, королевскому вольному городу. Там их приветствовал один из королевских слуг, Александр ле Сосье (Соусник), распорядитель той части кухни, которая занималась приготовлением соусов — он же городской судья Инверкейтинга. Он, в свою очередь, умолял Александра III не ехать, а остаться переночевать в его доме. Шотландцы любого сословия, дворяне, буржуа и крестьяне, уже тогда обращались к своему королю как к равному; это вызывало бы крайнее удивление англичанина более позднего времени. Повар Александр сказал королю Александру: «Государь, что вы собираетесь делать в темноте и по такой погоде? Сколько раз я пытался убедить вас, что езда по ночам не доведет до добра?»

Александр III не послушал и поспешил дальше вместе со своими оруженосцами и двумя местными проводниками по плохой прибрежной дороге по направлению к Кингхорну. Что случилось далее, никто не знает, известно только то, что эскорт и проводники потеряли короля среди разыгравшейся бури. На следующее утро его нашли на берегу со сломанной шеей. Теперь у королевства не было правителя — состояние для этой страны с ее феодальными законами непоправимое. Более сотни лет мужественные монархи вели страну вперед и сплачивали, добиваясь преданности от ее непокорных дворян, а через них и народа. Теперь корона переходила к болезненному ребенку, находившемуся в далекой чужой стране. Благополучие Шотландии оказалось под угрозой.

Прежде всего, пока страна ожидала прибытия Девы Норвежской, следовало заняться самоуправлением. В Скуне, откуда издавна правили Шотландией ее монархи, была созвана ассамблея графов, баронов и священнослужителей, провозгласившая себя «обществом страны».[49] Ассамблея избрала шесть опекунов, по два от каждого сословия, с тем, чтобы они правили страной, пока новая государыня не сможет короноваться как полагается. Властью их облекла вся нация в целом, поэтому они считали себя вправе созывать заседания парламента, заниматься государственной безопасностью, направлять послов в зарубежные страны и требовать клятв в верности. Одной из их целей было сохранение добрых отношений с королем Англии Эдуардом I, который, казалось, разделял их желания в этом отношении. Он даже предложил в 1284 году, чтобы Маргарита впоследствии вышла замуж за его наследника, Эдуарда, которого он только что сделал принцем Уэльским. Опекуны были не против, если при этом они по-прежнему могли быть уверены в будущей независимости и неприкосновенности Шотландии. В 1290 году они подписали с Эдуардом I Биргемский договор, в котором оговаривался брак, предложенный Эдуардом, но подтверждалось и то, что Шотландия останется «отдельным и свободным государством, не подчиненным Английскому королевству». Она будет по-прежнему жить по собственным законам, под своим монархом (даже если, в качестве консорта короля Англии, этот монарх будет часто отсутствовать). В этом договоре совершенно точно не содержалось ни малейшего намека на главенство Англии. И Эдуард I тут же ратифицировал его на сессии парламента, созванной в Нортхэмптоне. Однако через несколько месяцев опекунов достигла худшая из вестей: по дороге в Шотландию, на Оркнеях, Маргарита умерла. Ее тело, увезенное обратно в Берген, уже похоронили в тамошнем соборе.[50]

Что же теперь? В Шотландии не было не только монарха, но и его бесспорного преемника, лишь четырнадцать претендентов на престол. Одни оказались более решительными, чем другие, однако с самого начала основными претендентами были Роберт Брюс и Джон Баллиол. Брюс был пятым лордом Аннэндейла, потомком Робера де Брю, друга и фаворита короля Давида. Это семейство состояло в таких близких отношениях с королевским домом, что четвертый лорд Аннэндейла женился на Изабелле, пра-правнучке короля Давида. На этом и зиждились претензии Брюса. Сам еще будучи крепким мужчиной за шестьдесят, он мог, кроме прочего, предложить надежных преемников: у него был сын, тоже Роберт, в браке — граф Каррик, и внук, опять Роберт, будущий спаситель Шотландии, которому было тогда шестнадцать лет. Он только что приобрел формальный статус рыцаря, собственную лошадь и оруженосцев. Притязания Баллиола, правителя Галлоуэя, казались более весомыми. Он также был потомком короля Давида по женской линии (его матерью была Деворгилла, основательница колледжа Баллиол в Оксфорде), но линии более старшей, нежели Брюсы, и также имел сыновей.

Шотландцы не столько боялись победы одного из этих претендентов, сколько спора между ними, который мог выродиться в гражданскую войну. Вот почему опекуны предприняли роковой шаг и обратились к Эдуарду I как к арбитру в этом споре. Волк сбросил овечью шкуру: Эдуард устроил так, что престол занял Баллиол, но на условиях, которые превращали его в вассала английского короля, в «Пустой камзол», как говорил народ. Эти события раскололи общество; дворяне перессорились, люди попроще ожидали худшего, которое вскоре и постигло страну. Эдуард I фактически осуществил бескровный захват Шотландии. В 1291 году, убедившись, что признан в Шотландии как ее сюзерен, он с триумфом прошел по всей стране с заходом в Эдинбург, а затем оставил ее Баллиолу.

Баллиол стремился быть шотландцам добрым королем, но Эдуард I вел себя так безрассудно, что разрыва с ним долго ждать не пришлось. Началась война. Шотландцы предусмотрительно обратились за поддержкой к французам — в соответствии с условиями Старого Союза. Эдуарду I пришлось биться на двух фронтах, но он сделал вид, что ничего против этого не имеет. Сначала он принялся за Шотландию и весной 1296 года выступил к Берику, который все еще оставался крупнейшим и богатейшим вольным городом страны. Осада длилась месяц, после чего Эдуард ворвался в город и перебил жителей. Затем он обратил в бегство шотландскую армию, встретившую его под Дунбаром 27 апреля. Через неделю он занял Эдинбург.

К середине лета Баллиол сдался. Теперь Эдуард I стал проводить гораздо более радикальную политику в отношении Шотландии, направленную на уничтожение ее национальной самобытности и государственности. Так погибла в огне большая часть древних летописей. То, что англичане не уничтожили, они украли, увезя с собой богатую добычу: казну, драгоценности, столовую утварь, предметы роскоши. Среди присвоенного был и Черный крест святой Маргариты из Эдинбурга, а также Камень Судьбы из Скуны. Этот камень поместили в Вестминстерском аббатстве, под сидение трона святого Эдуарда, где он и оставался до 1996 года, пока его не возвратило английское правительство, испытывающее большую симпатию к Шотландии. В замке Эдинбурга Эдуард I разместил гарнизон, как и в Берике, Роксбурге и Стерлинге, а также других крепостях.[51]