— И поэтому вы не похожи на мексиканца.

— Именно так, — повторил Гиббс с явным облегчением.

— Французского происхождения, — продолжал Жорж, — например, из старинной французской семьи, обосновавшейся в Мексике… ну, скажем, лет сто пятьдесят назад, — поправьте меня, если я ошибаюсь.

— Все правильно, — сказал англичанин.

— И вы вдруг сообразили, что можете заполучить огромное состояние, выдав себя за наследника семьи, довольно близкой к вашей. Не исключено даже, что вы и есть настоящий наследник, только не знаете этого точно, и я тоже не знаю. В любом случае, у вас нет никаких доказательств, хотя никто не может доказать обратного. Тогда что же вам остается? А вот что. Можно взять да похимичить с архивами: что-то убрать из них, что-то подчистить, что-то подложить. А для этого необходимо получить к ним доступ — вы следите за моими рассуждениями?

— Очень хорошо, — одобрил Гиббс, — я вас внимательно слушаю.

— Вы начинаете искать того типа, что имеет доступ к этим документам, и вот он я — перед вами.

— И вот вы передо мной, — подтвердил Гиббс с восхищенной улыбкой.

— Я, конечно, фантазирую, — сказал Жорж, — так что остановите меня, если я увлекусь. Итак, значит, этому типу предлагают оказать маленькую услугу, а в награду сулят хорошую деньгу. Очень хорошую, верно?

— Верно. Вполне достойную сумму.

— Но я не могу ее принять.

— О, пусть вас не мучает совесть! — вскричал Гиббс со страдальческой миной. — Что плохого в моем предложении?! Мы ведь еще даже не затронули вопрос о деньгах.

— Дело не в этом, — сказал Жорж. — Дело в том, что никаких архивов не существует. Были бы архивы, уж я бы…

— Это невозможно! — заявил Гиббс.

Он пристально взглянул на Жоржа, и его черты, перекошенные как никогда, и веселенькие расцветки его одежды на перекошенной фигуре вдруг придали ему сходство с отсталым ребенком, с рисунком отсталого ребенка. Когда он поднял руку, подавая знак официанту принести еще кальвадоса, все его тело словно устремилось в беспорядочный полет следом за этой рукой.

— Давайте же подумаем, — сказал он.

Вскоре ночная тьма в окнах начала неприметно таять, растворяясь в утреннем мареве цвета грифельной доски и мела, как будто подсказывала им, чем и на чем записать события грядущего дня[27].

— Вот как мы поступим, — сказал англичанин.

Это была женщина сорока шести лет, в шерстяном платье и узком коричневом пальто; она шла по правой стороне бульвара Маджента около одиннадцати часов утра. Проходя мимо витрин, женщина иногда останавливалась, и по непрерывному шевелению ее губ можно было подумать, что она читает про себя рекламные призывы или ценники, однако человек, подошедший вплотную, услышал бы, что она вполголоса повторяет сама себе рецепт приготовления спагетти «карбонара».

Ее звали Лилиан Бок, и они с мужем познакомились в Центральном массиве. Затем супруги покинули горы и переселились в столицу. Бок получил диплом юридического факультета и несколько лет работал стажером то в нотариальной конторе, то в агентстве недвижимости, то в юридической консультации, пока не нашел себе постоянное место при Бенедетти. За это время они с Лилиан сменили энное количество скверных квартир, но в конце концов подыскали приличное жилье в квартале Воксхолл, совсем рядом с площадью Республики. Лилиан уже почти пришла. Из-за капитальных дорожных работ на шоссе перед рынком Сен-Кантен образовалась пробка, и скопившиеся машины щедро обдавали ядовитыми газами тротуар и прохожих.

Войдя в дом № 20 квартала Воксхолл, Лилиан одолела шестьдесят ступенек, отделявших земную кору от трехкомнатной квартиры, которую она делила с Боком. Сам Бок в этот момент склонился над супружеским ложем, где лежал раскрытый чемодан, куда он уже запихал скомканное нижнее белье и одежду, а также туалетный несессер с обтрепанными уголками и новенькое карманное издание книжки, посвященной Бермудскому треугольнику.

— Я собираюсь варить спагетти, — объявила Лилиан. — Ты уезжаешь?

— Мне кажется, я что-то забыл, — сказал Бок. — Только вот не пойму что.

— Но спагетти ты все-таки поешь. Кристиан заедет за тобой?

— Конечно, — ответил Бок. — Так что же я забыл?

— Свою серую рубашку.

— Ну да, — подтвердил он. — Хотя нет. Она же в грязном.

— Тогда другую серую.

— Верно, другую серую.

— Сейчас я ее принесу, — сказала Лилиан. — И еще твои лекарства.

И она вышла из спальни. Бок подошел к своей коллекции. Коллекция располагалась на широкой доске, поставленной на козлы. Она воспроизводила в миниатюре битву при Риволи (1797, слева) и битву в Сузской долине (1629, справа)[28], иными словами, два раза по две армии, где были представлены все рода войск во всех подробностях, вплоть до мельчайших деталей: каждая пуговка мундира была на своем месте. Не считая аксессуаров здесь имелось четыре сотни оловянных солдатиков, расположенных так, как требовала определенная стадия битвы. Время от времени Бок менял диспозицию сражавшихся сторон, чаще всего следуя исторически принятому порядку боевой стратегии, хотя иногда позволял себе вмешаться в тот или иной манёвр, пытаясь улучшить ситуацию, — так «переигрывают» партию на шахматной доске. Он приподнял картонный макет гор Мон-Женевр и Мон-Сени, между которыми пролегает Сузская долина, вытащил из-под него маленькую замшевую кобуру и вернул горы на место. В кобуре лежал автоматический девятизарядный пистолет калибра 7,65, модели «Француз», изготовленный в 1964 году на заводе Манюфранс. Затем Бок отодвинул изогнутую полоску фольги на другом конце макета, представлявшую реку Адидже, на которой стоит город Риволи и под которой хранились две полные обоймы. Все это хозяйство он засунул на дно чемодана как раз в ту минуту, когда Лилиан вернулась в спальню, разглаживая на ходу замявшийся ворот сорочки.

— Так ты не знаешь, что еще я мог забыть? — снова спросил Бок.

— Не думай об этом, — сказала Лилиан. — Сядь, отдохни, успокойся. Я уже поставила кипятить воду. Сейчас дождемся Кристиана — может, он тоже поест с нами, если захочет. Надеюсь, вы не попадете в передрягу, как в прошлый раз?

— Нет-нет, — успокоил ее Бок, — дело не опасное, совсем не опасное.

Однако Риперт все не шел: он задержался в обществе некоего Роже Бриффо, который неожиданно назначил ему встречу в магазине грампластинок на Елисейских Полях. Роже Бриффо с младых ногтей освоил профессию полицейского осведомителя, при каждом удобном случае оказывая услуги знакомым, так или иначе связанным с полицией, например Кристиану Риперту. Это был грузноватый молодой человек с кислым лицом, боковым пробором в набриолиненных волосах и необычайно короткой шеей, едва позволявшей ее владельцу завязывать тугой галстук в черно-белую клетку.

Когда Риперт вошел в магазин, Роже Бриффо издал протяжный, однотонный, благодушный свист, затем сложил в стопку десятка полтора пластинок и без единого слова протянул их Риперту. Риперт понес стопку к кассе, оплатил пластинки и вернул их Бриффо, который тотчас сообщил, что слышал о типе по имени Шав, который вроде бы снюхался с типом по имени Гиббс, который нацелился на известное дельце о наследстве, о котором сам он ничего не знает, но может сказать, что какая-то заваруха, возможно, готовится в южных Альпах. «Ага, ну хорошо, очень хорошо, — сказал Риперт, — спасибо, до скорого!» В ответ Бриффо только сплюнул сквозь зубы и покрепче зажал под мышкой пластинки.

Когда Риперт позвонил в дверь Бока, в кастрюле из пирекса осталось всего шестнадцать холодных, прилипших ко дну спагеттин. «Живо, поехали, — сказал он, — есть новости в деле Ферро, я тебе расскажу по дороге». Двадцать минут спустя они уже покинули Париж со стороны Орлеанских ворот и во весь опор погнали канареечно-желтую GS в сторону южных Альп.