Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Бесполезно, — сказал Кремье, щелкнув переключателем на табло машины, после чего рация, вернувшись к своим передающим функциям, снова начала извергать воинственные приказы. — Ничего они не знают. Поехали отсюда.

— Старая сволочь, — повторил Гильвинек. — Гляди, что я у него свистнул: с паршивой овцы хоть шерсти клок.

И он вытащил из-под куртки книжку. «Я на ней сидел, — сказал он, — прилично выглядит, и обложка ничего». Это было английское карманное издание «Калеба Вильямса» Уильяма Годвина[22]; бежевые буквы названия четко выделялись на рисунке темных тонов, где мужчина с озабоченным лицом сидел в глубине фиакра.

— Ты разве говоришь по-английски? — спросил Кремье.

— Нет, но вот как раз и будет повод научиться. Лучший способ освоить язык — это лингвистическое погружение, слыхал про такое? А обложечка и вправду клёвая. Ты что, не любишь литературу?

— Да нет, — ответил Кремье. — Не особенно.

— Глянь-ка на рисунок! — воскликнул Гильвинек, — этот тип в фиакре, он же на тебя похож. Вылитый портрет!

Он принялся листать книжку, а Кремье глядел на него, как очень одинокий человек глядит иногда на свою собаку — снисходительно, с примесью отчаяния и оттенком глухого раздражения. Потом его взгляд вдруг застыл и сделался отрешенным. «Эй! — окликнул его Гильвинек, — что случилось?» Кремье встряхнулся и знаком приказал ему ехать.

— Ладно, — заключил он, — надо будет составить рапорт.

— Слушаюсь, шеф, — ответил Гильвинек.

— С чего это ты меня величаешь шефом?

Они отъехали. Гул их мотора начал слабеть, а потом и вовсе растворился в отдаленном городском шуме, их уже не было видно возле дома. Да, их уже не видно возле дома. Но мы-то еще здесь. Окружающий пейзаж можно назвать блеклым и тусклым. Погода холодная, сырая. На улице безлюдно и тихо, если не считать отдаленного городского шума, но он не представляет никакого интереса. Так что и нам, собственно, тут делать нечего. Но вот слышится урчание другого мотора, сперва приглушенное, затем окрепшее; наконец оно воплощается в новую машину, которая сворачивает в проулок, подъезжает к дому и тормозит как раз на том месте, где недавно стояла «504»-я. Это взятая напрокат «Мазда» Фреда. Неужели что-нибудь все-таки произойдет? Неужели мы ждали не напрасно?

Раздраженный Фред пробежал по узкой дорожке между стеной дома и садом и без стука ворвался в кухню.

— Ну и ну! Ты что себе позволяешь? — возмутился Фернан.

— Здравствуй, — сказал Фред, — это я.

— Вижу, что ты.

— Я ехал мимо…

— Как, и ты тоже?

— Что значит «я тоже»?

— Если ты по тому же делу, что в прошлый раз, я ведь тебе сказал тогда: нет. И сейчас повторяю: нет, нет и нет.

— Послушай, — сказал Фред, — это можешь сделать только ты и никто другой. Ты ведь знал Бенедетти, ты его знаешь. Тебе ничего не стоит поговорить с ним обо мне, просто словечко замолвить. Ну поверь, что это очень важно.

— Нет, — упрямо твердил Фернан, — не будет этого.

— Ну я тебя прошу, позвони ему, — настаивал Фред. — Позвони, дядюшка!

— Да пойми же ты, не могу я, — объяснил дядюшка, — не могу и всё. Там уже при нем Жорж. И вы с ним опять сцепитесь.

— Вот так я и знал! — воскликнул Фред, — ты, значит, тоже на стороне Жоржа.

— Не будь дураком, — посоветовал Фернан.

— Вы всегда были против меня, все, все! — злобно заорал Фред. — Но мне на это начхать. Я вас презираю, я плюю на вас. Мне все это до лампочки, слышишь? Я вам покажу! Теперь я знаю, что мне делать!

— Что ты несешь?

Но тут Фред совсем взбеленился. Схватив большую чашку со стола, он изо всех сил шваркнул ее об пол. Чашка разбилась вдребезги, осколки разлетелись во все стороны, и один из них рикошетом угодил в правую щеку Фреда. «Черт, черт, черт!» — завопил Фред и разразился невнятными, страшными угрозами в адрес всех и вся. Капля крови, выступившая на его щеке, сползла к подбородку. Он попытался стереть ее уголком платка и в результате размазал на пол-лица. Фернан указал ему на раковину у окна.

— Подбери все это и умойся, — приказал он. — Погоди, я тебе сейчас пластырь налеплю.

14

— Это он, он! — твердил Шпильфогель на следующее утро.

Доктор держал попугая в руках, нежно поглаживая его жемчужно-серую головку, свинцово-серую грудку, мышино-серые крылья и хвостовые перышки с розоватым отливом; он согревал птицу своим дыханием, а Морган отвечал ему ругательствами. Тем временем Бенедетти разглядывал высокую светлую комнату, где над его головой неугомонно летали многоцветные пернатые; этот пестрый вихрь напоминал небольшой дневной фейерверк, даром что беззвучный и беспорядочный. Бенедетти встал, Шпильфогель еще раз поблагодарил его, отпустил попугая к соседям по вольеру и торжественно взмахнул чековой книжкой. Но Бенедетти сказал доктору, что это не срочно, что счет за услуги ему пришлют на неделе, и откланялся; выйдя из дома, он перешел на другую сторону улицы, где ждал бежевый «Мерседес», который так трудно было поддерживать в приличном состоянии. Пока он искал в кармане ключи от машины, к нему обратилась юная девица в круглых очках, плохо скроенных белых одеждах и с пачкой брошюр под мышкой.

— Ось мира проходит через ваше сердце, — возгласила она, — но вам это неведомо.

— Согласен, — сказал Бенедетти, — извините меня, я немного спешу.

— Закройте глаза, — приказала девушка, — и вслушайтесь в биение вашего сердца. Его питает река небесной гармонии, не правда ли? Чувствуете ли вы это?

— Оставьте меня, прошу вас, — нервно огрызнулся Бенедетти: связка ключей куда-то запропастилась.

— Расслабьтесь, — посоветовала девица, — дышите спокойно, не думайте ни о чем. Вдыхайте и выдыхайте, вдыхайте и выдыхайте. Вы счастливы. Луч неземного блаженства согревает вашу жизнь. У вас красивая машина.

— Она еле ходит, — сообщил Бенедетти, нервно обшаривая карман за карманом.

— У вас наверняка красивая жена, — продолжала девица.

— Она тоже еле ходит, — сказал он. — Держите.

— Счастливый путь! — сказала девица, пряча деньги. — И повторяйте семь имен. Река небесной гармонии протекает через семь имен.

Бенедетти, грязно ругаясь сквозь зубы, наконец включил мотор, и тут зарядил дождь. Дворники, постанывая, размазывали по лобовому стеклу мокрую налипшую пыль, но так и не довели его до идеальной прозрачности к тому моменту, как «Мерседес», переехав Сену по мосту Альма, затормозил у дверей «Оптики».

Здесь повторилась примерно та же сцена, что у доктора: Реймон Дега сжимал супругу в объятиях, целуя ее щеки в розовой пудре и белокурые волосы с седыми корнями. «Это она, слава богу, это она! — ликовал он. — Сколько я вам должен?» Бенедетти снова обещал прислать счет и торопливо ретировался. На подходе к своему автомобилю он бдительно оглядел окрестности, но не обнаружил никого, желающего превозносить ось мира. «Мерседес» проехал вдоль реки к Шатле, а затем к началу бульвара Севастополь; мрачные небеса по-прежнему источали вялый, тяжелый дождь.

Двое мужчин встали, когда он открыл дверь своего агентства.

— Господин Бенедетти? — спросил один из них, тот, что пониже. — Я офицер полиции Кремье. А это офицер полиции Гильвинек.

— Чему обязан? — осведомился Бенедетти.

— Нас интересует один из ваших служащих, — сказал Кремье. — Мы вас долго не задержим.

Двадцать минут спустя Гильвинек и Кремье покинули кабинет Бенедетти, куда в свою очередь вошли Бок и Риперт. Шеф сидел в прострации и не отреагировал на их вторжение ни словом, ни жестом. Его неподвижный взгляд за полукруглыми стеклами очков выражал глубокую задумчивость или по крайней мере сильную тенденцию к таковой. Помощники сели и стали терпеливо ждать в окружении изумрудно-зеленых портьер, цветных обоев и абажурчиков, прикрывавших маленькие медные лампы. На боковых стенах висели две гравюры, первая — с изображением океанского судна, на второй — видимо, симметрии ради — красовалось все то же судно. На каминной полке были расставлены фотографии в тоненьких рамочках: какие-то дома, лошади, пожилая пара, женщина с ребенком. Риперт закурил сигарету.

вернуться

22

Годвин Уильям (1756–1836) — английский писатель. Полное название романа — «Вещи как они есть, или Приключения Калеба Вильямса» (1794).

18
{"b":"196723","o":1}