Пройдем в ворота: старые женщины с хозяйственными сумками, набитыми цветочной рассадой и объедками для здешних кошек, набирают из-под крана воду в бутылки. Служащий в синей спецовке раздает планы кладбища группе молодых людей. Проходят и другие группы, иногда в черном. Рабочий-подсобник в длинном фартуке и полотняной шляпе везет куда-то влево тачку с увядшими букетами. Трое одиноких мужчин, две пары, девочка-подросток. Вроде бы не так уж мало народа, но кладбище необъятно, люди находятся далеко друг от друга, и им не удается заполнить эту пустоту. Не всегда понятно, для чего они пришли, — то ли прогуляться, то ли навестить кого-то определенного. На часах двадцать минут второго, стоять тут холодновато, смотреть не на что, давайте-ка выйдем.

Вдали появился Бенедетти, медленно шагавший к воротам. Утро он провел на другом кладбище, где хоронил жену, а затем, ожидая погребения Риперта, убивал время в кафе у перекрестка бульвара Шаронн и улицы Терр-Нёв; в глубине зала, на возвышении, стоял бильярд, окруженный столиками. Бенедетти был не очень голоден и съел только крутое яйцо, запив его газировкой. Он расположился слишком близко к бильярду и мешал игрокам; ему намекнули, что хорошо бы отодвинуться, и он пересел подальше. Потом выпил кофе в баре. Клиенты, делавшие ставки, обменивались у него за спиной мнениями о матчах и спортивными газетами, размахивали квитанциями, просили букмекера «шлепнуть печать». В тот момент когда Бенедетти уже почти дошел до кладбищенских ворот, рядом с ним остановилась машина. Вышедшие из машины Бок и Лилиан Бок долго, с чувством пожимали ему руку.

Тем временем через вторые, дополнительные ворота в глубине тупика, замыкающего улицу Реюньон, на кладбище также входил Жорж Шав в сопровождении Дональда и Кроконьяна. Они неторопливо шагали по аллеям (спешить им было некуда), машинально свернули направо, к стене Коммунаров, читая на ходу имена и надписи на стелах. Еще издали, у поворота круговой аллеи, огибавшей в этом месте девяносто седьмой участок, Жорж заметил Кремье, который шел в их сторону вместе с Гильвинеком, опиравшимся на английскую трость; рядом семенила какая-то женщина. При виде офицеров полиции Дональд и Кроконьян скромно повернули к Эдит Пиаф. Жорж в одиночестве продолжил путь до самой могилы Жака Дюкло.

— А, вот и вы, — сказал Кремье. — Ну до чего же огромное кладбище, тут и заблудиться недолго.

— Мне кажется, лучше пройти вон там, — ответил Жорж, указывая в точку, максимально удаленную от голоса великой певицы.

— Да, большое кладбище, — повторил Кремье.

— Сорок три гектара, шеф, — уточнил Гильвинек, обводя вокруг палкой.

— Кончай наконец звать меня шефом, — мягко упрекнул его Кремье. — Ты же знаешь, мы с тобой в одном звании.

Гильвинек обвел Жоржа недоверчивым взглядом сторожевого пса. Сопровождавшая его женщина, белобрысая и коренастая, отличалась таким же багровым лицом, как он сам; вряд ли ее глаза настолько заплыли от одних лишь слёз утраты. Нетрудно было представить, как они с муженьком крепко, с душой выпивают по вечерам в кухне, прежде чем отойти ко сну.

Встречу назначили на Центральном круге, откуда предстояло идти к двадцать восьмому участку, где у родных Риперта, в двух шагах от сердца маршала Мортье, была семейная могила. Когда Жорж и полицейские добрались до круга, там уже стояла группа людей. Здесь были все или почти все, только Дональд с Кроконьяном двигались параллельно основному шествию, прячась за деревьями и памятниками, точно обезьяны, шныряющие в зарослях вокруг разбитого лагеря.

Некоторых пришедших Жорж не знал — наверняка это были родственники усопшего, а среди них пожилая дама в рыжих мехах, физически поддерживаемая насупленным подростком в Perfecto, а морально — низеньким суетливым человечком с тонкими усиками и обликом страхового агента, в бежевом габардиновом плаще и пятнистой бежево-коричневой шляпе с узкими полями и оранжевым перышком, торчавшим из-за ленты. В отличие от подростка он выглядел радостно-оживленным, как будто уговорил клиента подписать страховку на все случаи жизни. Он слегка походил на Риперта — вполне мог доводиться ему братом.

Зато вдовы здесь не было — или же их было две, примерно одного возраста; они старательно избегали друг дружку, но одна из них выглядела более скорбящей, чем другая. Этель о чем-то беседовала с Вероникой, Кремье подошел к Фергюсону — наверное, еще не все выяснил для себя. Какое-то время Жорж неприкаянно брел в этом кортеже, потом присоседился к супругам Бок. «Случайность! — сказал Бок, грустно пожав ему руку. — Просто трагическая случайность!» Он выглядел подавленным, отстраненным и машинально вертел обручальное кольцо, вросшее в его безымянный палец, как старая стяжка.

Наконец подошли к узкой могиле. Могильщики встали по бокам ямы и проворно спустили в нее гроб на веревках. Одна из вдов — та, что скорбела сильней, — бросила туда же несколько живых цветочков, и мужчины взялись за лопаты. Они действовали быстро и умело, с небрежной сноровкой истинных профессионалов и флегматичным спокойствием опытных мастеров. Казалось, они не хоронят покойника, а делают нечто другое: возводят низкую стену или копают ямки под капустную рассаду; в их движениях было что-то и успокаивающее, и одновременно шокирующее.

Тут Жорж Шав обернулся и увидел в десяти метрах от себя Женни Вельтман — новую и победно сияющую, как в первый раз, и, как тогда, в черном платье в серо-голубую крапинку. Она поманила его к себе и скрылась в чаще колонн и «руин», он пошел следом и догнал ее возле второго дополнительного выхода, ведущего на улицу Упокоения. Поодаль, на углу бульвара, стоял автомобиль — громоздкий, старозаветный темно-синий «Ровер»; его хромированные части четко отражали под множеством углов все окружающее. На водительском месте сидел водитель; он не обернулся, когда Женни Вельтман открыла заднюю дверцу и села в машину вместе с Жоржем, который расположился рядом с ней, за спиной шофера. «Ровер» тронулся с места при общем молчании.

На скрещении бульвара Менильмонтан и авеню Гамбетты, которая идет вдоль Восточного кладбища к востоку, стоит трехцветный светофор. Когда машина затормозила на красный свет, шофер нагнулся, вынул из бардачка плоский футляр с кассетой и сунул кассету в магнитолу; из четырех динамиков, скрытых в дверцах машины, полились первые такты «Чероки». Молодая женщина наконец прислонилась к плечу Жоржа. Он поднял глаза и посмотрел в зеркальце заднего вида: там, словно крупным планом на маленьком экранчике, ему улыбались глаза Фреда.

— Вот так, — сказал Фред. — Что будем делать дальше?