Феррер начинает подумывать о переезде. В нынешней ситуации это вполне реально. Сокровища, найденные в трюме «Нешилика», принесли ощутимые барыши; кроме того, рынок искусства за последнее время оживился, телефон трезвонит безумолку, коллекционеры шарят жадными взглядами по стенам, а их чековые книжки так и порхают в воздухе, словно летучие рыбки. Отказ от скульпторов не нанес никакого ущерба бюджету галереи, тогда как Мартынов, напротив, уверенно идет к официальному признанию: ему уже поручают оформление холлов министерств в Лондоне и заводских управлений в Сингапуре, роспись театральных потолков и занавесов по всему миру; за границей все чаще устраиваются его выставки — в общем, дела идут совсем недурно. Беклер и Спонтини, сперва дивившиеся этому успеху, мало-помалу тоже приобрели множество поклонников своего таланта; даже Гурдель, на которого давно махнули рукой, вновь стал пользоваться спросом. Благодаря всем этим удачнейшим продажам Феррер и приходит к выводу, что можно, даже нужно и притом нужно безотлагательно, сменить жилье. Теперь он, слава Богу, в состоянии купить себе что-нибудь большое и светлое, например, совсем новую, гораздо более просторную квартиру на последнем этаже, под открытым небом — пентхауз в доме, который достраивается сейчас в VIII округе и будет готов в начале января.

А пока еще вопрос о переезде не решен, они устраивают приемы на Амстердамской улице. Организуют коктейли, обеды, зовут нужных людей, богатых коллекционеров вроде Репара (который приходит без супруги), критиков, собратьев-галеристов; однажды вечером приглашают даже Сюпена, который является со своей невестой. В благодарность за помощь Феррер преподносит ему маленькую литографию Мартынова, которою Элен выторговала у художника по самой низкой цене. Сюпен, крайне смущенный, сперва объявляет, что не может принять такой ценный дар, но в конце концов берет и уходит, зажав под мышками с одной стороны упакованную картинку, с другой — руку невесты. Уже наступил ноябрь, воздух сух и прохладен, небо синее, погода ясная. Иногда, если Феррер и Элен не ждут гостей, они ужинают на открытой террасе ресторана, а потом выпивают по стаканчику в «Циклоне», «Центральном» или «Солнце» — барах, где сидят все те же знакомые, которые были у них, скажем, позавчера, — галеристы, критики и прочие.

В последующие дни, до конца месяца, Феррер случайно видит — вблизи, но чаще издали — некоторых из своих бывших пассий. Так, однажды он встречает Лоране, она стоит на другом конце перехода у площади Мадлен, дожидаясь зеленого света, но Феррер, памятуя об их бурном разрыве, предпочитает остаться незамеченным и отходит к соседнему светофору. В другой раз, пересекая площадь Европы, он внезапно оказывается в кильватере мощного источника «Extatics Elixir»; он осторожно вдыхает этот аромат, но не может определить, кто же оставляет его за собой.

Он вовсе не уверен, что это Беранжера: за последнее время число любительниц таких духов сильно увеличилось. Поэтому он отказывается от мысли идентифицировать обладательницу данного запаха, который к тому же никогда ему не нравился; более того, он избегает его, повернув в обратную сторону.

Но и это еще не все: однажды вечером в «Центральном», куда Феррер и Элен зашли выпить, он натыкается на Викторию, которую не видел с начала года. Она не очень изменилась, только волосы стали чуть длиннее, а взгляд более отстраненным, словно теперь ей предстоит созерцать некие бескрайние дали или еще что-нибудь столь же величественное. Вдобавок она выглядит довольно усталой. Они перекидываются парой незначащих слов, Виктория отвечает с отсутствующим видом, но все же дарит Элен, которая отходит («Я вас оставлю на минутку», — тактично говорит она), улыбку не то освобожденной рабыни, не то побежденной воительницы. Ей как будто не известно об исчезновении Делаэ. Феррер со скорбным видом сообщает ей официальную версию, угощает стаканчиком белого и вскоре удаляется вместе с Элен.

Именно в это время Феррер и Элен готовятся к переселению, обсуждая все детали устройства на новом месте: их общую спальню, две раздельные — на случай, если захочется спать одному (все нужно предвидеть!), кабинеты, комнаты для гостей, кухню и три ванные, террасу и подсобные помещения. Чуть ли не каждый день Феррер заходит на стройку, которая близится к концу. Он шагает по грубым бетонным плитам, вдыхая запах свежей штукатурки, от которого першит в горле, прикидывая, чем отделать и покрасить стены, как расставить мебель, где подобрать занавеси в цвет, и не слушая агента по торговле недвижимостью, который тащится следом, спотыкаясь о доски и размахивая непонятными чертежами. Элен в эти дни не сопровождает Феррера; она предпочитает сидеть в галерее и заниматься художниками, в частности Мартыновым, за которым нужен глаз да глаз, ибо успех — дело тонкое и требует постоянного надзора; итак, она трудится в галерее, пока Феррер, стоя на террасе их будущего пентхауза, встречает взглядом первые облака.

Эти облака выглядят угрюмо и грозно, точно армия перед штурмом. Впрочем, так оно и есть: погода внезапно портится, как будто нетерпеливая зима бесцеремонно гонит осень прочь ледяными порывами ветра, который в один из последних ноябрьских дней за какой-нибудь час с воем оголяет деревья, сорвав и разметав по улицам их скукоженную листву. Климатически говоря, пора готовиться к самому худшему.

Итак, наступила зима, а с нею конец года, а с ним его последний вечер, на который все озаботились пригласить друзей к себе или быть приглашенными. Когда-то перспектива подобного вечера слегка нервировала Феррера, но на сей раз ничего такого не наблюдалось. Он заранее подготовился к этому мероприятию, собираясь вместе с Элен к Репара, который устраивал пышный прием — дюжина оркестров, четырнадцать буфетов, сотни три всевозможных знаменитостей и два министра на десерт; в общем, вечерок обещал быть в высшей степени развлекательным.

31 декабря в конце дня, незадолго до телевизионного выпуска новостей, Феррер с улыбкой излагал эту программу Элен, как вдруг зазвонили в дверь; это явились почтальон и его помощник с новогодними приношениями в виде целой кучи календарей, украшенных неизбежными пушистыми собачками, спящими кошечками, птичками на ветке, морскими портами, заснеженными горами и так далее. «Очень кстати! — радостно вскричал Феррер. — Входите же!»

Элен с виду охотно приняла участие в выборе; они сошлись на двух перекидных календарях с букетами на обложках, вслед за чем Феррер, по-прежнему в отличном настроении, одарил почтальонов чаевыми в тройном размере. Те рассыпались в пылких пожеланиях счастья столь милой паре; закрыв дверь, Феррер услышал, как они восхищенно комментируют на лестнице его щедрость, но тут Элен объявила: «Я хочу кое-что тебе сказать». — «Слушаю, — ответил Феррер. — В чем дело?» И тут выяснилось, что Элен совсем не улыбается провести этот вечер у Репара. Мартынов тоже организовал сегодня тусовку с дюжиной друзей в своей новой мастерской, купленной на деньги от недавних продаж и гораздо больше соответствующей его нынешнему статусу, и Элен предпочитает идти туда, к нему. «Если, конечно, тебя это не огорчит», — добавила она.

«Да вовсе нет, — отвечал Феррер. — Как хочешь. Конечно, это будет не очень деликатно по отношению к Репара ввиду наших с ним связей, но я найду удобный предлог, чтобы отклонить его приглашение». — «Нет-нет, — сказала Элен, отвернувшись, — я не так выразилась. Видишь ли… лучше мне пойти к Мартынову одной». Феррер в изумлении разинул рот и вытаращил глаза, Элен взглянула на него и наконец решилась. «Послушай, я долго думала. Эта новая квартира, новая мебель… Эта перспектива жить вместе наверху, под самым небом… в общем, не знаю. Я не уверена, что готова к этому, мне нужно решить… Мы должны обсудить это… потом. Я не говорю, что хочу все бросить, ты видишь, я склоняюсь к тому, чтобы сначала обдумать свое решение и сообщить его тебе через несколько дней». — «Хорошо, — произнес Феррер, внимательно разглядывая кончики своих новых ботинок — вот уже много недель, как все его ботинки были новыми. — Хорошо, согласен». — «Как ты мил, — ответила Элен. — Ну, я пойду переоденусь. Ты мне расскажешь завтра, что было у Репара».